— А тебе слабо сочинить что-нибудь эдакое на девять или семь четвертей, как у Зацепина? Но чтобы слушалось и пелось также естественно, как у него.

— Элементарно, — улыбаясь, отвечает брат. — Считай вслух семь четвертей.

Я, подобно дирижеру, отсчитываю пустой семичетвертной такт, и Женя сразу начинает играть музыкальный период. Затем он его повторяет несколько раз, напевая стихотворную «рыбу» в этом необычном для современной песни размере:

Катится наша лодочка,

Катится вдаль по реченьке.

Ласково смотрит солнышко

На тебя...

Поимпровизировав минут пять на тему «лодочки» в размере «семь четвертей», перебивающемся шестью четвертями, Женя вдруг зевнул, встал из-за рояля и, устало потягиваясь, сказал:

— Все... Я пошел спать. Спокойной ночи.

Мне приглянулась, а точнее сказать, прислышалась только что напетая братом мелодия, и я набросал ее на нотную бумагу, сопроводив при этом гармонической цифровкой (так обычно делал и Женя, а я — по его примеру). Через несколько дней я наиграл и напел «Лодочку» ее автору, высказав при этом свое мнение, что из данного материала может получиться что-нибудь интересное.

Брат очень удивился услышанному и недоверчиво, с улыбкой,спросил:

— Это правда я сочинил?.. Точно?.. — И, услышав утвердительно-заверительные ответы, решительно взял с пюпитра мои нотные записи.

— Ну-ка, давай сюда свою тетрадь! Может, там много чего моего записано?.. Я тут, оказывается, сочиняю, а сам о том и не догадываюсь!..

Так необычно родилась мелодия песни «Встреча друзей», чуть позже подтекстованная Р. Рождественским. «Посидим по-хорошему, пусть виски запорошены...» А до запорошенных, седых висков брату дожить, увы, не довелось... Зато песня осталась. И ее любят и поют ветераны.

Как и процесс сочинения, исполнительство для брата тоже никогда не было в муку и в тягость. Подобным же, непринужденным, образом происходили и записи голоса в студии, профессионально называемые «наложениями». Первый дубль, как правило, оказывался лучше, естественнее и цельнее, чем дальнейшие попытки что-либо переписать и улучшить. Обычно постоянный Женин звукорежиссер Рафик Рагимов просил Женю порепетировать песню перед микрофоном, пропеть ее под несведенную фонограмму от начала до конца без остановок, а сам без уведомления включал красную кнопку «запись». Автор, естественно, хотел продемонстрировать звукорежиссеру свой замысел новой песни наиболее понятно, просто и совершенно и потому максимально выкладывался уже на этой стадии работы. Рафик быстро делал предварительную простую звукообработку голоса и давал Жене прослушать «тайно» записанный им вариант, не скрывая своего искреннего восхищения:

— Женя, отлично! Слушай... Все на месте — и интонация, и дикция, и манера, и верхушки, и форма, и кульминация. .. Я бы этот вариант оставил.

— Нет, Рафик, — азартно рвался в бой Женя, — давай поработаем. Поехали — все сначала, по куплету, останавливай меня, когда что не так. Давай построже со мной, у нас ведь еще три часа до конца смены.

— Как хочешь, — улыбался Раф, — но я этот вариант оставлю. Для себя, на память.

И Рафик был прав. После двух-трех часов добросовестной работы прослушивали несколько дублей, и чаще всего (если брат и его голос были здоровы, конечно) лучшим оказывался самый первый вариант.

— А чего ты, Женя, удивляешься? — делился своим звукорежиссерским опытом Рафик. — Ты же профессионал, тебе не подходит дебильный современный метод записи одной песни за три смены, по две ноты, по одному слову. Это солистов «фекально-менструальных» ансамблей (пользуюсь твоей терминологией!) пока запишешь, так весь азербайджанский мат про себя вспомнишь. После смены сам как выжатый лимон. Порой не поймешь, на каком языке они петь собираются: русские ребята, а по-русски чисто слова сказать не могут, все из себя «фирму» корчат. Представляешь, я их вынужден учить русские слова правильно выговаривать! Кошмар, да!..

Я уж не буду называть тех солистов и певцов, которые ненароком упоминались звукорежиссером и действительно вымучивали (и вымучивают) одну песню за 12 часов, в упорном труде складывая по звуку удобоваримый для слуха вариант. Не о них сейчас речь, хотя среди этих тружеников есть нынешние «звезды» эстрады, гордящиеся тем, что рождают свои «шедевры» в нечеловеческих, а вернее, непевческих муках. Профессиональные эстрадные музыканты хорошо знают имена псевдовокалистов, никогда на эстраде и в студии целиком песен не исполнявших, но зато преуспевших в производстве клипов.

Меня же всегда «умиляли» молодые исполнители, приходившие на запись совершенно неподготовленными, не знающими на память ни мелодии, ни слов. Весной 1989 года я записывал для музыкальной редакции радио свой лирический дуэт «Свет воспоминанья»: мужскую вокальную партию должен был исполнить брат, а женскую — популярная молодая певица (не хочу называть ее имя). К началу записи она, как водится, опоздала, дома над песней совершенно не работала, но была почему-то уверена, что сейчас же своим пением осчастливит всех присутствующих. Накануне мы с ней репетировали, и ее партия, как и песня в целом, показалась ей совсем простой, не требующей длительного впевания. Женя быстро, без особого труда записал мужскую партию и сидел в ожидании женского вокала. Когда стали записывать певицу, то стало очевидным или, правильнее сказать, «ухослышным», что она элементарно не справляется с материалом по всем показателям. И это было еще более отчетливо слышно при одновременном звучании ее голоса и уже записанного чистейшего Жениного пения, простого и искреннего по своей природе и подаче. Пришлось прекратить запись, но, чтобы никого не обижать, мы с редактором и звукорежиссером постарались сгладить конфуз, обосновав его разницей возрастов и манер исполнения двух популярных артистов. На следующую смену я пригласил более профессиональную, правда, менее популярную певицу — молодую и очень красивую. Удивительно, но история повторилась: и опоздание, и неподготовленность, и несостоятельность. Милая девушка поняла и прочувствовала сложившуюся ситуацию и после неудачной записи впредь не объявлялась, а я ее тоже потом никогда не видел и не слышал, хотя сделал с ней до того пару неплохих студийных записей. Чтобы больше не дергать брата, я решил эту песню тогда записать сам — с певицей, гораздо ответственнее отнесшейся к делу.

Ансамблевое и, в частности, дуэтное исполнение — дело непростое, и мало кто из эстрадных исполнителей силен в нем. Женя дважды, помимо вышеописанного случая, участвовал в дуэтных записях — с Ириной Понаровской и Анне Вески, — но петь в дуэте и в ансамбле на эстраде ему приходилось не единожды (особенно во время работы в Росконцерте). Брат легко аккомпанировал на фортепиано или аккордеоне всем артистам, с которыми выезжал за рубеж для встреч с соотечественниками, там живущими, и для поддержки спортсменов, выступавших на ответственных международных соревнованиях. Аккомпанируя, он одновременно мог легко подпеть вторым голосом самым различным певицам: Екатерине Шавриной, Валентине Толкуновой, Розе Рымбаевой, Кате Семеновой...

Брату, как правило, удавалось расположить к себе людей с первого контакта с ними. Он умел перейти барьер официальности и натянутости в отношениях с кем-либо незаметно, естественно и просто — к обоюдному облегчению и даже удовольствию сторон. Обращение к Жене по имени-отчеству не закрепилось ни в одной инстанции и ни в одной компании, с которыми ему пришлось иметь дело.

Валерий Иванович Петров, бывший в 80-х —начале 90-х годов заместителем главного редактора Главной редакции музыкальных программ Всесоюзного радио, вспоминал после смерти Жени:

— Его нельзя было не любить: настолько он был по-человечески красив, обаятелен, общителен и прост. Я поначалу обращался к нему по имени-отчеству, ведь он был так популярен, знаменит и авторитетен в песенно-композиторских кругах! А потом понял, что Евгений Григорьевич для меня как сын родной — просто Женя. — Вот так, просто и тепло — Женя — его называли все и при разговоре с ним, и во время разговоров о нем. Да и сам он всем представлялся не иначе как Женя Мартынов.