Еще не родились звонкие песни Евгения Мартынова, еще он сам не сделал своих первых шагов на земле, еще наши будущие отец и мама не познакомились в прифронтовом госпитале в освобожденной Венгрии, но судьба — никому не ведомая и неотвратимая — уже начала питать корни таланта, впоследствии так ярко расцветшего и подарившего миру свои вдохновенные песни. А эти корни берут свое начало в песенной, утопающей в садах Украине (здесь исток отцовского рода) и в былинном, распахнутом всем ветрам Поволжье (отсюда проистекает материнский родник). Кто, как не отец, Григорий Иванович, вдохнул в Женю неиссякаемый дух творчества? Кто, как не мама, Нина Трофимовна, взлелеяла сыновью душу чистой и неподкупной, широкой и открытой?

Наш отец, музыкант-самоучка, азы музыкальной грамоты постигал прямо на сцене, в общении с профессионалами, еще до войны играя вместе с ними в духовых, народных и эстрадных оркестрах. Почти на любом инструменте он мог подобрать к песне гармонию, подыграть и, если требовалось, подпеть второй голос, поддержать ритм. Вернувшись с войны инвалидом 2-й группы и кавалером ордена Красной Звезды, отец, чтобы содержать семью, был вынужден работать (и подрабатывать) в нескольких местах одновременно: утренники в детских садиках озвучивать, уроки пения в школе вести, с фабрично-заводской самодеятельностью заниматься, в воскресные и праздничные дни на танцах и парадах играть (а при случае — и на похоронах). Помимо того, он успевал столярничать и плотничать: почти вся наша домашняя мебель была сотворена его умелыми руками.

О нашем деде, Иване Ивановиче, знаю не много: лишь то, что он был стекольных дел мастером, до революции ремесленничал в собственной мастерской, а после того как «пьяно-красномордые бандиты-комиссары» (со слов отца) экспроприировали весь его «буржуйско-куркульский» скарб вместе с кованым сундуком, полным керенок (об этом с улыбкой, негромко и только в родственном кругу иногда вспоминали «дiдовi дiти»), разоренный мелкобуржуазный собственник на правах вольного пролетария подался на Бахмутский (теперь Артемовский) стекольный завод, где и погиб в горячем 1918 году в результате пожара («вчадiв», как по-украински говорила наша баба Дуня, — то есть угорел). Гражданская война застала бабушку с шестью детьми Ивановичами на руках, все — мал мала меньше. Судьбы детей сложились по-разному: Ивана, самого старшего, 1911 года рождения, убили в уличной драке — зарезали, — о нем почти никогда не говорили; Павлик (имена называю так, как их произносили старшие родственники) погиб в Великую Отечественную, — поначалу, подобно многим сгинувшим, зачисленный в пропавшие без вести; Вася умудрился и «на зоне» побывать, и передовиком производства стать; Шура почти всю жизнь проработала телефонисткой на Донецкой железной дороге, во время войны служила штабной радисткой, заслужила как ветеран войны и труда почетные награды Родины; Мария с середины 30-х до 70-х годов была «во власти», в военные годы сражалась на трудовом фронте (сначала в Казахстане, а с освобождением Донбасса — в Артемовске), затем 30 лет в исполкоме горсовета работала, также заслужив высокие награды за многолетний доблестный труд. Дальняя наша родня разбросана по Донецкой области: в Артемовске, Донецке, Карл-Либкнехте, Кондратовке... Баба Дуня, оставшись в лихое, смутное время одна с детьми, крутилась, чтобы прокормить малышей, как могла, батрача порой на самых черных, неженских работах. Живя после войны с дочерью Марией, она ушла на пенсию с «высокого поста» уборщицы железнодорожного вокзала и благополучно дотянула до 1969 года, оставив этот свет в восьмидесятидвухлетнем возрасте.

Никто из братьев и сестер отца профессиональных устремлений к музыке не испытывал. Зато Григория, по рассказам бабушки, в детстве всегда тянуло к цыганскому табору, распевавшему неподалеку от их дома (на улице Мариупольской) песни под бубен, скрипку и гитару, к армейскому духовому оркестру, игравшему по праздникам популярные вальсы и революционные марши, к украинским уличным гулянкам, разливавшимся по округе «дзвiнкими пiснями й веселими танцями».

Отец родился в 1913 году, а мама появилась на свет в 1924-м, став третьим по счету ребенком у родителей, но вторым в семье (первенец Николай умер в раннем детстве).

Маминых родителей — людей «рабоче-служивого» сословия, тем не менее грамотных и якобы довольно образованных, — мы с Женей не знали: наша родная бабушка, Таисия Матвеевна (1898 года рождения), умерла от воспаления легких еще в 1931-м, голодном году, и дедушка, Трофим Иванович, некоторое время самостоятельно воспитывавший двух детей, вскоре женился на подобной ему «родительнице-одиночке», с трехлетним сыном Владимиром на руках, — Клавдии Васильевне, произведя с ней на свет еще двух дочерей — Валентину и Тамару. Для вечно голодавшего и бунтовавшего Поволжья, в годы Гражданской войны попавшего в центр «революционно-контрреволюционной круговерти» и вследствие этого потерявшего миллионы людских жизней, были характерны составные семьи с отчимами и мачехами, пасынками и падчерицами, сводными братьями-сестрами и приемными детьми. Вот и Трофим Иванович Бреев (мамин отец) — сам вырос в такой семье и детей своих от подобной участи не уберег. Всю жизнь он проработал на нефтебазе и во время войны, как классный специалист своего дела — старший мастер-механик, необходимый в тылу, — был «забронирован» от призыва в армию, несмотря на неоднократные попытки и искреннее желание уйти на фронт вслед за сыном Виктором (старшим братом нашей мамы). А Виктор в июне сорок первого должен был отслужить срочную службу и возвратиться домой, но вместо этого с первых же дней войны угодил в самое пекло, и от него до конца Второй мировой не было никаких известий.

Жадно вслушиваясь в радиосводки о положении дел на фронте, дед всякий раз при очередных сообщениях о форсировании какого-либо стратегически важного объекта приходил в возмущение от непонятного ему термина «форсирование».

— Что это за слово такое?! — горячился он. — Почти каждый день то наши, то немцы что-нибудь форсируют. Только как прикажете это понимать?.. Вот и сейчас: «активно форсировали Днепр...» Ну и?.. Переправились-таки через Днепр или нет, в самом-то деле?! Почему не скажут прямо?!.

Виктор с войны не вернулся. О том, что он был убит в 1943-м, стало известно лишь в сорок шестом, благодаря активной розыскной деятельности бабы Клавы. Не дождался Трофим Иванович и дочери Нины: она-то вернулась (поклон небесам!), но отца в живых не застала. Он умер в победном мае сорок пятого от язвы желудка — в больнице, не поднявшись после операции. Было ему 52 года от роду.

Так что мы с братом называли бабушкой Клавой не родную мамину мать, а ее мачеху, дожившую до 1976 года и в своей трудовой биографии, подобно бабе Дуне, не миновавшую «институтов» сторожей и уборщиц. Волжские наши близкие и дальние родственники живут в Волгограде, Камышине, Липовке и еще каких-то небольших окрестных городках. Из всей маминой рабоче-крестьянской родни никто сколь-нибудь серьезной тяги к искусству не имел, так же как и «сваты» из Донбасса. Хотя Трофим Иванович хорошо пел, умел играть на балалайке, а Таисия Матвеевна, будучи домохозяйкой, играла в рабочем театре и пела в таком же «рабочем» хоре клуба нефтяников.

Наша мама, видать, от родителей унаследовала страсть к самодеятельному творчеству и до 1953 года, пока не получила инвалидность вследствие порока сердца, вызванного активной донорской деятельностью во время войны, занималась в различных художественных кружках и пела-играла в самодеятельных коллективах. По окончании восьмилетки, в 1939 году, она поступила в Камышинскую школу медсестер (теперь — медицинское училище), и с июня 1942 года до сентября 1945-го служила в эвакогоспиталях 3-го Украинского фронта, где и познакомилась с раненым Григорием Мартыновым, своим будущим супругом (до госпиталя — командиром стрелкового взвода 333-й дивизии).