Или слышим мы эхо от грохота пушек под Полтавой, да на поле Бородинском? Или это эхо войн минувшего грозного века?..
Грохочет гром!.. Катится по небу громовая колесница бога гроз и сражений… И захватывает дух от той поездочки, от раскатов грома, сотрясающего небо от края до края…
Это скачет по небесам — Перун Громовержец, воевода ратей! И конь его, туча грозовая, встал на дыбы над землёю, и грива того коня клубится. И кудри серебряные бога Грома взвихрены ветрами горними, а за плечами его плащ бьётся, будто крылья орлиные простёрлись в полёте…
И так защищает от нежити и ворогов лютых Орёл Громовержец гнездо своё — Русь Святую… И рядом с ним витает и клекочет Орлица — то супруга его дивная Молонья-Перуница.
И слетает она с небес, и даёт павшим в сече героям выпить из рога воду живую… И возносятся души их птицами в небо синее, и находят место своё в строю небесных защитников Руси, в славном войске Перуновом!..
* * *
Отгремели громы, отшумел ливень. И небо синее раскрылось над полями чистыми, напоёнными живою водой. И радуга, как путь на небеса, раскинулась над миром…
А мне чудится, будто один конец радуги упирается в кровлю избы нашей… Приладив лесенку, взбираюсь на чердак, потом по лазу — на крышу… Нет, не пройти пока… Но дух захватывает от просторов, от свежести и ощущения полёта. Мечты, щебет птиц и яблоневый цвет на мокрой крыше…
Лезу обратно… Чердак — прибежище голубей, коих конечно, гоняют, но и пускают погреться в лютую зиму. И тут же старое осиное гнездо. И огромный, вращающийся ткацкий станок. Рядом битое зеркало и люлька, в которой качали ещё маму мою. Патефон с грудой чёрных, запылённых пластинок, открытки с героями старых кинолент — мамины, девичьи мечты, забытые на чердаке. Ворох старых газет, и ещё царского времени, и сталинских, — летопись века…
Спускаться по приставной лесенке скучно. Так спускаются все. Нет, я избираю другую дорогу. Отодвигаю тяжёлый короб в углу, а там — тайный лаз. Держась за скобу, с замиранием сердца ныряю вниз.
В темноте, раскачавшись на вытянутых руках, отпускаю ладони и падаю: так быстрее и, главное, интересней. Почему интересней? А потому, что в тёмном без окон чулане сокрыты тайны…
Зажигаю огарок свечи в плошке… По стенам бревенчатым на полочках стоят пузатые бутыли с настойками, жестяные коробочки да табакерки с царскими вензелями по бокам и лечебными порошками внутри, и тут травы купальские сушатся, и старинные книги в деревянных окладах.
И тут древний, ещё прабабкин, сундук, изумрудно-зелёный, окованный полосами железными с чеканкой. Сколько ему лет? Может — сто, а то и больше! Там-то и сокрыты все тайны… Да только не открыть его, ибо заперт он тяжёлым висячим замком, а ключ-то скрыт неведомо где… И говорят мне: не надо открывать его! Это бабкин сундук!
Нельзя… а ведь охота — сил нет… А может, там счастье наше сокрыто? Или сокровища и тайные книги? А иногда вдруг кажется, что там запечатано волшебство коварное, потому-то его и нельзя открывать…
Открой — и вырвутся силы неведомые, нарушат заведённый порядок вещей, повернут колесо времён, и покатится мир невесть куда…
Ох, и не нужно было того делать! Однако нашёл-таки путь, приспособил старый гвоздь с ножом и провернул… Замок повис на одной дужке… Вскрываю…
Так что же там? Приданое бабкино — это ясно. Сарафаны там да юбки, что сама соткала да сшила более полувека тому назад — к свадьбе своей. И тут ещё вещи деда покойного…
А вот и шашка его, именная и наградная… Беру её и, не удержавшись, рублю воздух с плеча — свистит… Вжж-ик! Вот так принимают удар — учит меня шашка… Вот в щёлочку эту! И у врага шашка пополам — дринк! Шашка старая с потёками, то ли ржавчины, то ли чей-то крови… С империалистической ещё, и с гражданской войны покоится тут.
Вспомнив ещё об одном свидетеле прошлого — бегу к люку, ведущему в погреб. Там на кадке с капустой квашеной вместо гнёта — трофей с первой германской: кайзеровский шлём с пикою.
Притаскиваю его, приспосабливаю на стояк со старым драповым пальто, походящим на шинель. И начинаю играть, махая дедовой шашкой… Вышел немец из тумана, вынул ножик из кармана!..
И вдруг останавливаюсь, перехватило дух… Я осознаю — войны не ушли… Они лишь притаились по чуланам да погребам. И готовы в любой миг проснуться, надеть заржавленные шлемы, и строем, дикими ордами, махая знаменами всех цветов, стягами и хоругвями, выбрасывая значки, бряцая мечами, грохоча пушками, ревя моторами, ринуться, прогарцевать грибовидным всадником по людскому месиву, — руша, сметая, сжигая…
Всё-всё помнит шашка — и героизм, и предательство, и гибель боевых товарищей, и братоубийство Гражданской… Какой страшный выбор стоял тогда перед дедами нашими! И шли они в бой кто за белую идею, а кто за красную…
Не так ли сражались и братья Сварожичи — Велес да Перун? Не потому ли и главный закон Сварожий: быть мирными между родами? И лучше быть распяту и самому принять смерть, чем пролить родную кровь — так гласил Бусов завет…
А кто преступит сей закон — на того обрушится кара небесная и земная, а победа мнимая неизбежно обернётся поражением. Так и пришла расплата всем за смуту гражданскую — ужасами лагерей, новыми войнами… Через всё это прошли деды…
Но что тут поминать? В семейной сваре нет героев, и поминали мы только тех, кто сложил голову в борьбе с германцем в Первую и во Вторую мировые войны…
Нет! Нет!.. Нужно закрыть этот ящик Пандоры! И я бросаю шашку обратно в сундук и запираю его… Да, нужно всё закрыть, забыть… Все ужасы смут и междоусобиц, и пролитую братскую кровь…
Но всегда нужно помнить святые имена тех, кто пал за отчизну. И мы помним их и носим цветы к вечным огням… И в День Победы, что для нас также и день Ягория Храброго, и Ярилин-день… И как тут не вспомнить, что и Георгий Жуков также носит имя в честь древнего князя Ягория!
Поминаем павших и в день начала войны, что на Купалу, с коей ночь начинает прибывать, и на Русь приходит Скипер-зверь… А после его гонит Перун до самого Ильина-дня — Перунова-дня…
Тогда мы вспоминаем и старые русские сказы о первой битве Громовержца с Мировым Злом, и читаем сказы о Перуне и Велесе Сварожичах.
Как родились в Сварге все боги и о рождении Перуна Сварожича
Было так в начале времён, в те эпохи стародавние, добылинные.
Ударял тогда небесный кователь Сварог молотом по Бел-горюч камню Алатырю. И от того удара рассыпались по небесам искры, сияющие как адаманты. И были то звёзды частые, что встали в небе Сварожичами.
И как родились они, стала их кормить молоком из груди своей сама Матерь Сва. И легла она под Сваргою небесной, как Мать Земля, а груди её стали двумя сверкающими льдом вершинами Белой Алатырь-горы.
И кормили тогда звёздных детей также Земун, Корова Небесная, и Коза Седуня. Кормили детей звёздных молоком также иные ирийские птицы и звери: дети Матери Сва — Гамаюн, Сирин и Алконост. С ними дети Земун — коровы Дана, Амелфа и Волыня. А с ними и сама Большая Медведица, кою как мать Велеса Лунного видят с туриными рожками.
Из их сосцов также истекала Млечная река. И молоко то стало в небесах звёздным Млечным Путём.
А когда слилось молоко Матери Сва с Молоком звёздным, истекшим из вымени Коровы Земун, тогда родился Огнебог Семаргл сын Сварожич. Когда же то молоко небесное слилось с молоком, истекшим из вымени Козы Седуни, родился и сам Финист Сокол пламенный.
И те боги Финист со Сварожичем Семарглом были ликами Велеса Семиликого.
А поскольку Семаргл был перворождённым от Сварога, он стал служить в самой Сварге.
И являл он миру все семь ликов, как Сварожич являясь в мире Прави, как Финист в мире Нави. А в Яви он являл все лики свои, в любом роде Божьем или человечьем. Перечислим и мы все его семь ликов.
Во-первых, вспомним старшего по роду из семи ликов Велеса, самого Асилу Родовича.
Асила был братом Сварога, рождённым Родом от Большой Медведицы, а потому его звали Медвежичем. И хоть он старший по Роду, однако явился он на свет не спеша, опередили его Семаргл Сварожич и Финист. И ныне он спит в глубокой пещере под горами Рипейскими, будто медведь в берлоге.
