— Я искала хоть какое-нибудь письмо…

— Я знала, что все так и будет.

Их разговор прерывался невольными вздохами.

— Началась гроза. К тому времени, когда я добралась до домика в ветвях, разыгралась настоящая буря. Письма там не было, хотя я не сомневалась, что вы наверняка оставили мне какую-нибудь весточку.

— Я написала, что нас увозят, но не знала, куда именно. Нас просто забрали и посадили в карету. Мы прибыли на север, это где-то неподалеку от места под названием Рутун, как выяснилось позже. Нас поселили в таком же старом каменном доме, но на этот раз мы не видели моря. Я знала, что тебе ни за что не удастся найти нас, — мы находились слишком далеко.

Все это время они сидели, глядя друг на друга с удивлением, словно не веря, что их встреча оказалась возможной.

— Мы оставались там долгие годы.

— Что вы… делали? Как жили? Кто… кто за вами присматривал?

— У нас было много наставников и учителей. Морган занимался только чтением и рисованием, даже когда его отослали учиться в школу. Манон и я учились… тому, что принято знать молодым леди.

Корделия увидела их всех: своих детей, встречающих каждый новый день рождения в старом каменном доме в окружении многочисленных домашних учителей, и себя, вернувшуюся на сцену, чтобы играть ведьм и королев из сказок.

— А они… — Никто из них так и не решился уточнить, что подразумевалось под словом «они». — Они… — Корделия не могла найти нужного выражения. — За вами хорошо ухаживали?

— Можно сказать, что да.

— Манон?

Она произнесла имя старшей дочери так, словно речь шла о драгоценном фарфоре, который может разбиться от неосторожного обращения.

— Манон только что представили ко двору. В пятницу она выходит замуж.

Корделия пыталась скрыть шок. «Манон выходит замуж?»

Она заставила себя произнести следующее имя.

— Морган?

Ответа не последовало.

— Морган? — На этот раз в ее голосе прозвучали нетерпение и беспокойство. — Он всегда… Он всегда был… — Корделия снова подавила вскрик, как в первый раз, когда услышала голос Гвенлиам. Она быстро опустила глаза. Корделия словно видела лицо сына — встревоженное, иногда рассерженное, вспомнила, как гладила ему голову. Она не слышала звуков флейты — в ее ушах звучали шум прибоя и голоса детей, выкрикивающих разные названия, эхом разносившиеся по огромному пустынному берегу. Она видела яркие полевые цветы — голубые, красные и желтые, которые клонились под порывами ветра. Она снова подняла взгляд и увидела перед собой молодую женщину, над головой которой рассыпались фальшивые звезды.

Ей надо было задать тысячу вопросов или не задавать их совсем. Наконец она проговорила:

— Как ты разыскала меня?

— Всего несколько месяцев назад Моргана перевезли в Кардифф, потому что его головные боли…

— Он все еще страдает от головных болей?

— Не так, как раньше. Он нашел объявление, когда был в Кардиффе.

Корделии пришлось повторить свой вопрос:

— Как себя чувствует Морган? Его все еще мучают головные боли?

— Да, но не так, как раньше.

Похоже, ей хотелось как можно быстрее сменить тему.

— Он любит читать газеты.

Ее слова звучали, как мелкие удары: «Головные боли у Моргана», «Он любит читать газеты».

— Он показал мне объявление, но я сказала, что это довольно глупо. Он разозлился и разорвал газету в клочья. — И снова Корделия увидела маленькое лицо, полное гнева и тревоги. — Я и подумать не могла, что Моргану удастся найти тебя, — ответила Гвенлиам просто. — Он едва пришел в себя после… твоего отъезда. Но, конечно, я подумала, а вдруг это и вправду ты, поэтому решила тайно ответить на объявление, так как мы собирались в Лондон по случаю представления Манон ко двору и ее замужества. Я посчитала, что произошла какая-то ошибка.

— Но я не получала письма.

— Мисс Спунс нашла его только вчера.

Она услышала, как Корделия ахнула от удивления.

— Она сразу же связалась со мной. Мисс Спунс сказала мне, когда я пришла сюда, что ты ничего не знаешь, что так будет лучше. Мама, это настоящая удача, что все сложилось именно так, ведь наша мачеха требует показывать все письма ей. Я возвращалась после прогулки, и мальчик отдал письмо мне в руки. Взяв кабриолет, я приехала сюда. Мне никогда прежде не приходилось делать ничего подобного.

Корделия попыталась взять себя в руки. Она не могла ни ясно мыслить, ни ясно выражаться. Свечи мерцали в темноте.

— Обычно вы… не живете в Лондоне? — проговорила она.

— Нет, мы все еще живем в Северном Уэльсе, но Манон приехала в столицу около года назад.

— Манон жила здесь все это время? В Лондоне?

«Моя дочь была здесь, а я даже не знала».

— Да. И когда для Манон нашли мужа… Он герцог…

— Герцог?

— Манон… Ты же помнишь, какой красавицей она росла. Было решено, что мы все отправимся в Лондон. На свадьбу. Мы с Морганом здесь впервые!

Корделия с трудом заставила себя спросить:

— Морган тоже здесь?

— Да.

— В Лондоне?

— Да.

По губам Гвенлиам скользнула улыбка.

— Знаешь, мы с Морганом всегда мечтали о том, чтобы сбежать в новую страну.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Мы всегда мечтали перебраться в Америку, откуда прибывают корабли. Те самые, что превратились в обломки.

— О, — только и вымолвила Корделия, тоже улыбнувшись.

— Конечно, это была всего лишь мечта, но Морган так хотел отправиться туда! Ты всегда рассказывала нам об этой земле как о чем-то заповедном. Но для Манон пределом мечтаний оказался Лондон. Наш дедушка, герцог Ланнефид, живет в доме на площади Гросвенор.

В воздухе повисла пауза.

— Да, — наконец прервала тишину Корделия. — Я знаю этот дом.

Она все еще не задала дочери так много вопросов. Никто из них не знал, как обойти опасные рифы. Слышалось лишь неровное дыхание матери и дочери.

— Ты выглядишь, как и прежде, но… — было очевидно, что Гвенлиам колебалась, стоит ли говорить дальше, однако она была еще неопытной девушкой, поэтому, взглянув на седую прядь волос, выпалила: —…заметно старее.

В соседней комнате все так же играла флейта.

— Америка всегда была на месте, она не выскакивала из воды.

— Что?

— Учителя рассказали нам, что Америка — старый материк. На ней с давних времен жили туземцы.

— О Гвенлиам, я все выдумала тогда, я ничего не знала и не могла знать об Америке.

И обе женщины при воспоминании о том далеком времени разразились добрым смехом. Былое, как призрак, коснулось их и исчезло, и смех оборвался так же внезапно, как и начался. Снова наступила пауза.

Вдруг Гвенлиам, побледнев, наклонилась к ней.

— Я все время, с тех пор как приехала сюда, прохаживалась по Литтл-Рассел-стрит и спросила настоятеля большого храма, здесь ли живет леди Эллис, но он посмотрел на меня, как на сумасшедшую. Это довольно приличная улица, заявил он, но аристократы здесь не живут.

«Она ничего не знает. Она и понятия не имеет о том, что кроется за историей их рождения».

— Ты помнишь Литтл-Рассел-стрит? — проговорила она.

— А еще помню те истории, которые ты рассказывала нам о своих матери и тете.

И в третий раз Корделия подавила крик.

— О твоей бабушке и о твоей тете Хестер, — прошептала она. — Ты так похожа на Хестер!

Светловолосая девушка бросилась к своей матери. Шарфы Корделии струились по плечам. Женщины рыдали в объятиях друг друга. И сквозь слезы девушка с бледным ликом все повторяла: «О, я ничего не понимаю». Наконец она подняла взгляд, затуманенный слезами.

— Я хотела бы задать тебе столько вопросов. Почему отец развелся с тобой? Почему они сказали нам, что ты мертва? Что произошло, когда ты приехала в Лондон?

Корделия вспомнила клятвы, которые она произносила под звездами на площади Блумсбери.

— Давай пока оставим эти вопросы без ответа, — поспешно сказала она, крепко прижав к себе дочь.

Все это время Рилли мужественно играла в соседней комнате на флейте, желая всем сердцем, чтобы вслед за этой встречей для Корделии наступил период безоблачного счастья.