Корделия и Рилли смешались с толпой гостей и быстро повернули на Уайтхолл. Корделия опустила глаза, но Рилли вдруг заметила месье Роланда, одетого в свой лучший костюм. Джентльмен поворачивал в другую сторону.

Что-то словно исчезло из души Корделии.

В ту ночь она рыдала у себя в комнате, оплакивая свою судьбу. Она отпускала детей. Сейчас ей было особенно тяжело, ведь она видела их: они стали настоящими, а не просто образами далекого прошлого. По крайней мере, Гвенлиам теперь знала правду. Манон вышла замуж за герцога: ее будущее было обеспечено. Только лицо пятнадцатилетнего юноши все не отпускало ее даже во сне: мальчик поправлял воротник, а его волосы смешно топорщились. Наступит день, когда этот мальчик, ее сын, станет герцогом Ланнефидом. Она должна была утешиться этой мыслью.

На следующий день Корделия отправилась на Литтл-Рассел-стрит, спустилась по железным ступенькам в подвальчик и поговорила с любимыми призраками: она знала, что ее мать и тетушка очень гордятся успехами детей. Грязные трущобы, по улицам которых бегали крысы, Хестер и Кити, искавшие защиты у мистера Сима от своего отца-убийцы, — все это было слишком давно и осталось далеко.

Корделия отправилась к месье Роланду. На перекрестках проезжающие по дороге телеги и экипажи месили черную жижу, и край плаща Корделии был испачкан грязью, но, войдя в дом на Кливер-стрит, она уже и думать забыла о погоде. Она рассматривала пустую строгую комнату, на потолке которой мерцало несколько старых звезд.

— Я пришла поблагодарить вас за то, что вы для меня сделали, — сказала она. — Или, вернее, за то, что вы со мной сделали.

Он улыбнулся своей все понимающей улыбкой, помешал поленья, и огонь разгорелся с новой силой — Корделия услышала, как искры с веселым треском взрываются за решеткой камина.

— Думаю, вам есть чем гордиться, — ответил он и, помолчав секунду, добавил: — Моя дорогая, человеческий разум управляется неведомыми силами. То, что я, вы и Хестер пытались практиковать, известно с основания мира. Мы не делаем ничего нового, и если бы я стал утверждать, что сказал новое слово в науке, это было бы, по меньшей мере, самонадеянно. Я беседовал с людьми, принадлежащими к разным культурам. Люди всегда, во все времена, пытались найти способ избавить человека от боли. Конечно, речь идет о физической боли, но вы, Корделия, столкнулись с тем, что и душевная боль может причинять страдания. Я уверен, что спустя даже сто лет человечество будет искать новые пути.

Он внимательно посмотрел на нее.

— Некоторые мои коллеги экспериментировали с разными видами транса. Такую практику называют гипнозом. Это явление сходно с месмеризмом, согласно нашему пониманию, однако в случае с гипнозом человек, которого вводят в транс, оказывается активно вовлеченным в процесс, потому что его энергия стимулирует гипнотизера и в конце концов обеспечивает целебный результат. Вы очень сильный человек, Корделия, и ваша энергия это доказывает. Вы меня понимаете?

— Думаю, да.

— Гипноз позволяет внушить пациенту некие установки. Как я уже говорил, я не пытался навязать вам свою волю, а лишь хотел силой своего влияния показать ваши собственные возможности и продемонстрировать, что вы в состоянии справиться с болью самостоятельно. Я только сформулировал, как именно вам следует себя вести, как найти в себе силы. Это все. Тут нет ничего пугающего. Доктор Месмер учил нас, что лишь энергия проводящего сеанс имеет значение. Новая философия, философия гипнотизма, утверждает равнозначное отношение и к энергии гипнотизера, и к энергии самого пациента. Думаю, что мы стоим на пороге открытий. Вы знаете, как я непреклонен в соблюдении принципа «Не навреди». Это сферы, которые требуют особой осторожности, но я готов признать, что обе философии, месмеризма и гипнотизма, тесно связаны. Мне представляется, что, сочетая их, вы найдете то, что ищете.

— Вы разговаривали со, мной, пока я была в состоянии транса, не так ли?

— Да.

— Вы говорили о том, что я должна быть достаточно сильной, чтобы отпустить своих детей?

— Я пытался помочь вам выявить собственные возможности. Вы лучше других знаете, как справиться с горем, Корделия.

— Это так странно. Я помню, но в то же время не помню точных слов.

— Работала только часть вашего сознания.

Они погрузились в молчание. Слышалось лишь потрескивание поленьев в камине. Даже молчание в компании месье Роланда было значимым. И вдруг он тяжело вздохнул:

— Я так пекусь о результатах своей работы, Корделия, но при этом иногда испытываю страх. Я хочу, чтобы меня воспринимали как целителя, а не искусного манипулятора, каких много. Те вещи, которые мы усвоили, в нечистоплотных руках могут произвести обратный эффект. Мы всегда должны помнить, как опасно играть человеческими чувствами. Уверен, что гипнотизм докажет свою значимость, но понимаю и то, что он, как и многое другое, может обрасти глупостями. Я услышал недавно, что в Америке появились проповедники (Корделия, проповедники!), которые стали заниматься гипнозом и выступать в цирке!

Если он и не сдержал гнева, то лишь потому, что заботился о профессиональной репутации собратьев по цеху.

— Подумать только: псевдогипнотизеры разъезжают по стране в компании акробатов и толстых леди на потеху публике! А теперь появилось новое веяние: говорят, что люди, имеющие способности к гипнозу, могут вызывать духов умерших и, стуча по столу, передавать им послания. Боже мой!

— Возможно, люди просто готовы верить в то, что приносит им утешение, — предположила Корделия.

— Вероятно, вы правы, — успокоившись, отозвался месье Роланд. Помолчав, он добавил: — Рилли уже оправилась после постигшего ее разочарования?

Корделия была сбита с толку такой резкой сменой темы разговора.

— Она никогда об этом не упоминает.

— Если человек не упоминает чего-то, моя дорогая, это вовсе не означает, что он забыл об этом.

— Конечно, нет, — ответила Корделия, немного пристыженная.

Она всегда хотела спросить месье Роланда о том, помнит ли он спустя столько лет Хестер. Видит ли он ее, как иногда видит ее в снах Корделия. Однако что-то останавливало ее. Это была слишком личная тема. Она вдруг ощутила снова, что ничего не знает о месье Роланде. Однако они с Рилли любили его, доверяли ему больше, чем кому бы то ни было.

И все же она не смогла удержаться: вопрос словно слетел с ее уст.

— Месье Роланд, когда я жила в Уэльсе, вы встречались с тетей Хестер?

— Конечно.

— Но я никогда не видела вас. Когда я вернулась, вы ни разу не появились в нашем доме.

Месье Роланд устремил взор на шумное мерцающее пламя. Он долго не нарушал молчания. Корделия подумала: «Я зашла слишком далеко», и ее щеки запылали, но не от жара, а от смущения. Наконец он сказал:

— Корделия, когда вы вернулись из Уэльса, ваша тетя уже знала, что смертельно больна. Но она знала и то, как сильно вы в ней нуждаетесь, поэтому мы расстались.

Корделия задержала на нем взгляд, а затем отвела глаза. «А я-то думала, что она ничего не знает о любви. Я то же самое думала и о Рилли. Я была так поглощена своей любовью и болью, что оставалась глуха к чужим чувствам». Она хранила молчание, и он не мешал ей.

— Значит, когда я рассказывала вам о своей жизни в Уэльсе, о детях, вы уже обо всем знали.

— Да, знал. Но я был рад, что вы смогли сами рассказать об этом мне.

Они снова погрузились в молчание.

— О, как бы мне хотелось увидеть Гвенлиам, — наконец вымолвила она. — Она так похожа на тетю Хестер, когда та была молодой. Я хорошо помню ее лицо.

— Да, — сказал месье Роланд. Прошла минута, и он добавил: — В тот день от вас требовались нечеловеческие усилия. Я и сам отправился на церемонию, подумав: вдруг вам понадобится моя помощь.

Он заметил ее удивленный взгляд.

— Но вы справились без меня.

Он улыбнулся.

— Я сидел в темном углу. Передо мной будто заново предстали Кити и Хестер. Невеста была так же прекрасна, как в свое время Кити. А Морган чем-то очень похож на вас. Я не мог бы поручиться за ваше внешнее сходство, но все же в нем есть что-то от вас.