Если французы находили польских послов чрезвычайно странными, интересно было бы узнать, что думали, в свою очередь, поляки о новоизбранном короле. Богато одетый, элегантный, стройный и женственный, молодой человек, стоящий перед ними, был надушен, напомажен и нарумянен. Его зачесанные назад завитые кудри венчал ток с бриллиантами. Крупные жемчужины и серьги покачивались в мочках ушей при каждом движении, что также выглядело необычно. Сравнивая нового монарха с королями польских кровей, поляки, будучи гораздо крепче и мощнее физически, не могли не заметить его тщедушного телосложения и хрупкости. Все знали, что Генрих страдал изнурительными головными болями и имел слабый желудок. Свищ на глазу замаскировать не удавалось, а из-под мышки всякий раз, когда он поднимал руку, доносился неприятный запах от незаживающего абсцесса. Вероятно, при первой встрече и та, и другая сторона были равно поражены. Свита Генриха, состоявшая из молодых дворян своеобразного вида, также могла заставить послов задуматься.
Пока Екатерина и Монлюк занимались серьезными делами, ратифицируя «Conventa» и «Articuli», Генрих старался всеми силами показать матери, как он несчастлив. Они вместе оплакивали его скорый отъезд, но материнские амбиции в отношении любимого сына требовали самопожертвования. Ослепленная возлагаемыми на него надеждами, она, казалось, не замечала новой надвигающейся опасности.
Тем временем Карл явно умирал. Когда Генрих впервые увидел старшего брата после восьмимесячной осады Ла-Рошель, его состояние так потрясло Анжуйского, что тот, как утверждают, пробормотал одному из своих товарищей: «он уже умер». Как предполагаемый наследник трона, Генрих совершал большую ошибку, покидая страну ради Польши. Хотя Алансон в сговоре с Марго и интриговали против него, бдительность матери служила залогом безопасности. Она никому не позволила бы узурпировать принадлежащий любимому сыну трон.
В качестве меры предосторожности против возможных претензий Алансона (а тот уже требовал себе пост королевского наместника, освобождающийся в связи с отъездом старшего брата) Екатерина позаботилась, чтобы Карл формально объявил брата Генриха, короля Польши, своим наследником на заседании совета 22 августа 1573 года. Это подбодрило Анжуйского, приунывшего из-за длительных пререканий по поводу окончательного текста соглашения между поляками и их новым королем, которые вместо сына вела сама Екатерина и несколько самых толковых министров Франции, отобранных ею лично. Обеспокоенная враждебностью Империи к избранию Генриха, Екатерина старалась обеспечить безопасность сына и его многочисленной свиты по дороге в Польшу. Держа это в уме, она завела разговоры с германскими протестантами по поводу планов нападения на Испанские Нидерланды. Непосредственно перед отъездом Генриха Екатерина даже пообещала «заняться делами упомянутых Нидерландов в том объеме, какой покажется желательным протестантским князьям». Немало забот причиняли и отношения с послами, поскольку Генрих упрямо не желал подписать соглашение, от которого зависело, быть ему королем или не быть. Один из посланников максимально прояснил ситуацию, резко заявив: «Jurabis aut поп regnabis!» («He поклянешься — не будешь править!») Обещание жениться на Анне Ягеллоне, которого Генрих совершенно не желал давать, стало еще одним камнем преткновения.
Королевна, согласно традиции, находилась в Кракове, рядом с телом умершего брата, с нетерпением ожидая прибытия блистательного принца, который мог стать ее мужем. Описание ее внешности, присланное Генриху, поклоннику красоты и совершенства, ужаснуло будущего короля. В черном плаще из грубого сукна — видимо, традиционном для поляков траурном одеянии, она приняла посланника Генриха весьма любезно. Тот сообщал: «Королевна мала ростом, лет ей примерно пятьдесят, если судить по чертам ее светлости». Предполагаемый почитатель ее прелестей тонко вывернулся, заявив, что, покуда согласие королевны еще не получено, вопрос будет оставаться открытым. После Долгих отлагательств, 9 сентября 1573 года Генрих наконец поклялся соблюдать статьи «Conventa». Он дал банкет для послов, а на следующий день произошла церемония, в которой Генрих дал слово соблюдать клятвы и обязательства, Карл же выступил гарантом.
На следующий день во Дворце Правосудия французская королевская семья, дворяне, сановники и огромная толпа горожан наблюдали, как послы представляют официальный документ, объявляющий Генриха избранным королем Польши[56]. На большом помосте соорудили два огромных трона, задрапированных тканями, один — с изображением французских лилий, другой — с белым орлом Польши. Послы подходили попарно, потом вошли двое делегатов с огромным серебряным ларцом на плечах. Из ларца извлекли декрет, который положили перед Карлом. Епископ Познанский, соблюдая церемониал, спросил у короля Франции его монаршего разрешения представить декрет его брату. Потом тот же вопрос задали Екатерине, и оба дали согласие. Генрих, преклонивший колени, получил свиток с договором, стоившим стольких усилий, вручение которого сопровождала торжественная речь.
14 сентября Генрих официально въехал в Париж как король Польши. Чтобы отпраздновать это событие, Екатерина решила ввести в строй свой новый дворец в Тюильри, устроив там бал, превосходящий все увеселения, устроенные ранее в честь поляков. Екатерина давно забросила когда-то любимый замок Турнель, напоминавший ей о скорбных днях болезни и смерти мужа, и он постепенно разрушался (ныне на этом месте — площадь Вогезов); но в 1563 году она загорелась идеей выстроить дворец неподалеку от Лувра, выходящий на берег Сены. Это был первый дворец, который она построила исключительно для себя самой, и в нем отразилась ее страсть к искусству архитектуры. Серьезные переделки были проведены при ней в Шенонсо, Мойсо и Сен-Мор-де-Фоссе, но Тюильри был полностью ее собственным домом, «где она никогда не ощущала себя гостьей королей Франции, но именно они были ее гостями». Название дворца («Tuileries» — Черепичники) имело весьма прозаичное происхождение: прежде на этом месте существовали гончарные мастерские, производившие черепицу. Возведенный по проекту Филибера де л'Орма, суперинтенданта по делам строительства и любимого архитектора Генриха II, дворец так никогда и не был завершен. После смерти де л'Орма в 1570 году за дело взялся Жан Бюллан, но через два года работы на несколько лет прекратились, вероятно, из-за недостатка денег. Паскье вспоминает, что Екатерина получила от одного из предсказателей предупреждение: если хочет прожить долгую жизнь, ей следует «избегать Сен-Жермена», т. е. имени св. Германа, ибо оно пророчит ей смерть. К несчастью, она уже подписала проект строительства дворца Тюильри в приходе монастыря Сен-Жермен-л'Оксеруа, звон с колокольни которого послужил началом Варфоломеевской резни. Глубоко суеверная, Екатерина, тем не менее, продолжала приезжать в Тюильри. Хотя он никогда не стал ее парижским домом, как намечалось изначально, она любила давать там грандиозные пиры и представления, часто гуляла в роскошных садах Тюильри. Для резиденции же королева выбрала другое место, подальше от злополучного Сен-Жермена.
В 1572 году Екатерина решила, что выстроит резиденцию близ Лувра, но в пределах городских стен. Она купила большой участок земли в приходе Сент-Юсташ, где располагались отель Гийяр и монастырь Кающихся Грешниц (убежище для спасения падших девушек от разврата и уличной жизни). Там же находился отель д'Альбрэ. Выкупив эти владения, королева постановила снести все находящиеся на участке здания, кроме часовни Кающихся Грешниц. Она хотела обеспечить место для того, чтобы разбить большой и красивый сад вокруг дворца, который получил название «Отель де ла Рен» («Отель Королевы»). Для самого своего личного проекта Екатерина наняла архитектора Жана Бюллана. Наиболее заметной деталью этой застройки стала дорическая колонна в центре двора, видная издалека; в наши дни — единственное, что сохранилось от дворца.
