Осмелев благодаря наладившимся отношениям с королем, Колиньи и его сторонники продолжали тем временем агитировать и подбивать Карла к военным действиям в Нидерландах. Карл, с подачи своей матери, закрыл тему, высказав адмиралу суровый упрек и подытожив: он желает сохранить добрые отношения со своим зятем Филиппом. Он еще не знал, что вскоре его намерения подвергнутся жестокому испытанию. Уверенный, что французы не станут помогать фламандским повстанцам, Филипп заявил, что намерен оставить Испанию и во главе большой армии отправиться в Нидерланды.

Спустя несколько недель его посол, герцог Алава, попросил аудиенции у Карла и королевы-матери. Он сообщил, что его господин собирается высадиться с войском во Фрежюсе, на юге Франции. Отсюда Филипп планировал пройти через восточную Францию на север, во Фландрию. Екатерина, пораженная самой идеей разрешить почти двадцати тысячам испанских солдат пересечь всю Францию, категорически отказалась. Относительное спокойствие в стране было ненадежным, и она сама это понимала; присутствие же на французской земле огромного количества испанских войск «разожжет в королевстве пламя». Последовавшее затем предложение французам присоединиться к испанской кампании, дабы расправиться с соседями-еретиками, также встретило резкий отпор. Таким образом, Филиппу пришлось найти иной, хотя и менее удобный, маршрут для своих войск — через Савойю, Милан и Лотарингию.

Испанская армия твердым шагом двинулась на Фландрию, хотя Филипп решил не вести войска самостоятельно, поставив во главе войск герцога Альбу, сменившего Маргариту на посту регента Нидерландов. Герцог разрешил подвергать протестантов репрессиям и, если нужно, безжалостно расправляться с восставшими. Сосредоточение военных сил испанцев на северных границах представляло серьезную угрозу для Франции, поэтому Екатерина и Карл, встревожившись, решили немедленно проверить защиту своих северных рубежей. В качестве дополнительных мер предосторожности Карл нанял шесть тысяч швейцарских наемников, а также поднял на ноги гарнизоны в Пьемонте, Шампани и Трех Епископатах[47]. Филипп нашел эти меры крайне оскорбительными для себя. Алава выразил протест королеве-матери — «Королю нет нужды в такой армии». Екатерина, зная репутацию испанских солдат как безжалостных убийц, чувствовала себя не менее оскорбленной, услышав о планах зятя. Она велела французскому послу в Мадриде прояснить ситуацию, задав риторический вопрос: «Разумно ли нам, среди разгула насилия, проявляющегося повсюду, отдаваться на произвол всякого, кто желает нам навредить?» Характерно, что в то же самое время, дабы уверить Филиппа в своей доброй воле, она послала запас зерна на пропитание его армии. У Екатерины были резоны опасаться иностранной агрессии. Максимилиан, император Священной Римский империи, мог воспользоваться краткой передышкой в своей войне против турок и напасть на ослабленную Францию. Английская королева Елизавета I только что прислала Томаса Норриса чрезвычайным посланцем ко французскому двору с требованием возвратить Кале. Екатерина помогла Карлу составить бескомпромиссный ответ: «Так как королева сама нарушила мир, захватив Гавр, ей следует отдать Кале Франции и радоваться тем границам своего государства, коими она располагает».

К лету 1567 года гугеноты окончательно уверились, что между испанцами и Екатериной существует тайный сговор — использовать нанятые войска против них. Положение обострилось, когда Карл не стал распускать своих наемников, хотя угроза вторжения миновала, ибо Альба с армией уже прибыл в Нидерланды. Сообщалось о случаях нападений протестантов на католиков в провинциях. Вожди гугенотов при дворе ощутили холодок, когда милости Екатерины стали сходить на нет, и королева начала намекать на то, что готова пойти на жесткие меры для усмирения разгула реформатов. В Памьере, близ Тулузы, протестанты проявили звериную жестокость, поубивав местных монахов и изгнав из родных мест горожан-католиков. Королева-мать высказалась в адрес гугенотов: «…ведут себя хуже, чем турки». Еще больше устрашали протестантов просачивающиеся из Нидерландов сообщения о жестокости Альбы-усмирителя. Он учредил судилище, впоследствии названное Кровавым трибуналом, предусматривавшее убийство сотен повстанцев и мирных кальвинистов. В поместье Хэтфилд-Хаус (где Елизавета I в 1558 году узнала о том, что трон Англии достался ей), сохранились гравюры, изображающие эти леденящие душу массовые казни.

Арест двоих предводителей восставшего дворянства, графов Эгмонта и Горна, казненных в июне 1568 года, доказал — для Альбы и его режима не существует привилегированных сословий. Немудрено, что казнь знатных дворян еще сильнее напугала предводителей гугенотов к югу от границы. Какая судьба ждет их самих? Они снова выразили протест против присутствия в стране швейцарских наемников, заявляя: в этом случае они никак не могут гарантировать мира со своей стороны. Екатерина пообещала Конде, что лично будет следить за соблюдением условий Амбуазского эдикта и наказывать любого, кто попытается поставить себя выше закона. Но, к несчастью, о наемниках она не сказала ничего.

Не удовлетворенный этим, Колиньи потребовал объяснений от своего дяди. Коннетабль отвечал так: «Король заплатил им; он желает видеть, на что пошли его деньги». Этот простой ответ был правдивым, как выяснилось, когда Екатерина устроила военный смотр для развлечения сына.

Двор находился в Монсо, к юго-западу от Парижа, и швейцарцы продефилировали там на параде. Протестанты же решили, что это делается специально, дабы усыпить их бдительность. Поползли слухи, будто Екатерина проводила в Монсо тайную встречу, отдав приказ арестовать гугенотских вождей, а значит, их жизни угрожала непосредственная опасность. Началась паника. Не выдержав напора противоречивых слухов, протестанты стали вооружаться и готовиться к войне. Их план был прост: вначале захватить Екатерину, Карла, герцога Анжуйского и кардинала Лотарингского, возглавившего гизовскую группировку после смерти старшего брата. Затем взять несколько крупных городов, превратив их в гугенотские крепости, и поднять войска, чтобы «разорвать швейцарцев на куски».

Неподалеку от резиденции короля, в замке Валлери, принадлежавшем Конде, вожди гугенотов тщательно разрабатывали свой план. Он уже был готов, а Екатерина, распорядившись не трогать никого из них, наслаждалась отдыхом в Монсо и прекрасной погодой ранней осени, благодушно считая, что все идет отлично. Но уже 18 сентября она получила известия о том, что гугеноты готовятся воевать. Люди Екатерины обнаружили около полутора тысяч солдат близ Шатильона. Королева послала Артюса де Косее, одного из своих офицеров, проверить правильность сообщений, и написала Форкево, французскому послу в Мадрид, следующее: «Мы отделались лишь небольшим испугом, и теперь все прошло». Решив остаться в своем любимом Монсо охотиться и отдыхать, хотя замок был слабо защищен от нападения, случись таковое, она уверяла королевского наместника в Дофинэ: «…пока все мирно, спасибо Господу». Екатерина все еще выдавала желаемое за действительность, протестанты завершали подготовку к войне. Прибыло новое предостережение от испанцев из Брюсселя о готовящемся нападении, но и его Екатерина оставила без внимания, решив, что ее просто пугают. Коннетабль, веривший, что его сеть разведки все еще работает исправно, усыпил ее беспокойство, заявив: «…даже сотня всадников не может собраться вместе, чтобы я не заметил этого». К несчастью, дни, когда самовосхваление Монморанси имело под собой почву, давно миновали. Сечас же он не нашел ничего лучшего, как заявить, что «распространение тревожных слухов будет караться смертной казнью».

А вскоре у этих слухов появилось подтверждение: множество солдат было собрано в местечке Розэ-ан-Бри. Екатерина не могла больше игнорировать страшную правду; ее мечта о мире на французских землях рассеялась как дым. 26 сентября 1567 года двор переехал в хорошо укрепленный и относительно безопасный городок Мо, неподалеку от Парижа. Королева-мать немедленно послала за швейцарцами, расквартированными в Шатотьерри. Тем временем пришли новости: Перонн, Мелен и другие города атакованы гугенотами. Стало еще хуже, когда войска восставших хлынули на дороги, ведущие к Мо. Неспособная понять, что сподвигло гугенотов взяться за оружие, Екатерина заявила: она «потрясена» и «не видит причин» тому, что сама она назвала «постыдным предприятием». Позже оно получит название «Сюрприз в Мо».