В одну из бессонных ночей в голове у Сэма вдруг блеснул слабый луч надежды: Лина в Израиле! Это израильтяне захватили ее в тот вечер в Женеве, и теперь она лежит на пляже в Тель-Авиве и рассказывает им все, что знает о Назире Хаммуде и иракском «мухабарате». Сэм отыскал в ящике стола визитную карточку Мартина Хилтона и набрал его номер. Ему ответил автосекретарь, и Сэм оставил сообщение. Хилтон позвонил ему позже в тот же день.
— У нас ее нет, — сказал он. — Мы следили за ней в Женеве, но потом потеряли. Мы не знаем, где она.
— Кончайте треп, — рявкнул Сэм. — Где она?
Хилтон только рассмеялся.
— Понятия не имею. Честное слово. Если что-нибудь о ней узнаете, сообщите мне.
Сэм попытался выудить у него еще какую-нибудь информацию, но Хилтон потерял интерес к разговору и сказал, что у него другие дела. Времена переменились: Сэм остался героем вчерашнего дня, а Мартин Хилтон, уже под другим именем, общался с кем-то еще.
Сэм решился на последний шаг. Вместо того чтобы покорно ждать, когда иракцы заманят их с отцом в ловушку, он сам встретится с Хаммудом и попытается договориться. Это было безумие — в конце концов, что он мог предложить Хаммуду? — но все же лучше, чем не делать ничего. И это наконец позволит Сэму увидеть в лицо человека, жизнь которого так жестоко столкнулась с его жизнью. Поэтому как-то туманным утром он позвонил в «Койот инвестмент».
Все, чего ему удалось добиться, — это голос операторши, сказавшей, что номер отключен. Изнемогая от жары, он поехал на Найтсбридж, чтобы добиться толку на месте. Управляющий зданием сказал, что все верно: неделю назад компания с шестого этажа закрыла свой лондонский офис. Он рассказал, что грузчики пришли среди ночи и вывезли все. Большинство сотрудников даже не поставили об этом в известность: наутро они пришли на работу и обнаружили на дверях висячий замок.
— А куда переехала компания? — спросил Сэм.
— Куда-то за моря, — ответил управляющий. Он смог предоставить Сэму лишь адрес для пересылки корреспонденции, который ему оставили. Это был почтовый ящик в Багдаде.
На этой неделе в дом Элен Копакен в Блэкхите пришла почтовая открытка — фотография пляжа во Флорида-Киз. Открытка была настолько яркая, что, глядя на нее, хотелось надеть темные очки. Пунктом отправления открытки был международный аэропорт Майами. На обороте стояли слова: «Жаль, что ты не здесь». Подпись — «Пришелец-феминистка».
Проведя десять дней в лондонской жаре, Сэм вернулся в Париж. Его отец все еще лежал в американской больнице в Неилли, но уже в другом номере, вместе с частной медсестрой Гретой. Старик буквально сиял. Его лицо приобрело первоначальный цвет; с рук и ног сняли часть повязок. Грета расхаживала по комнате в нижнем белье. Сэм стал бормотать, что зайдет позже, но Фрэнк прервал его.
— Сядь, сынок, — сказал он. — Я придумал, как нам избавиться от этих засранцев.
— Да? — переспросил Сэм, присаживаясь рядом с постелью. — Как же?
— Я собираюсь сровнять их с землей, к чертовой матери, вот как. Другого они не понимают. — Он протянул руку к столику и пододвинул Сэму стопу страниц, отпечатанных на машинке. — Почитай-ка это.
Сэм взял рукопись и взглянул на титульный лист: «Говоря откровенно. Как я покупал для ЦРУ принцев, королей и президентов».
— Что это, черт возьми? — спросил он.
— Это моя книга. Там все. Все, что я рассказывал тебе в Женеве, и еще куча того, что не рассказывал. Не побоюсь сказать, это что-то потрясающее. Не оторвешься.
— Как это у тебя получилось? Ты же не можешь печатать.
— Грета, — ответил он, кивнув в сторону полураздетой женщины, сидевшей в другом углу. — Кажется, я тебе не говорил, что она печатает под диктовку. И чертовски здорово это делает, вдобавок ко всем ее прочим прелестям.
Сэм искоса взглянул на блондинку в бюстгальтере и трусах-бикини.
— Ты меня не разыгрываешь?
— Никаких розыгрышей. У меня еще и литературный агент есть — «Снизи» Слокум. Лучший агент по эту сторону Атлантики. Работал с Морисом Шевалье, Топподжиджио — итальянской мышкой, Пиа Задорой — со всеми звездами. Парень что надо. Он считает, что у меня бестселлер.
— Он собирается передать твою книгу издателю?
— Не сразу, сынок. Сначала мы пошлем ее срочно в Вашингтон моему старому другу. Он имеет, если можно так выразиться, «право первого отказа». Грета уже приготовила конверт. Покажи ему, милочка!
Грета подала Сэму срочный пакет. На этикетке для адреса было аккуратно напечатано: «„Друзья Арабии“, для Роберта 3. Хаттона, эсквайра. „Хаттон, Марола и Дьюбин“, 1700 Джей-стрит, СиЗ, Вашингтон, округ Колумбия, 20036».
— Отправь это по Ди-Эйч-Эл, Сэмми, — сказал Фрэнк Хофман. — Прямо сейчас. А потом возвращайся и почитай вслух. Мне тебя не хватало.
Через сорок восемь часов в Париж на «конкорде» прилетел Роберт Хаттон. В больницу он явился в сером костюме в узкую полоску и накрахмаленной белой сорочке. Безупречный стиль одежды, излюбленный видными юристами и бизнесменами, производил на окружающих впечатление, что такой человек, где бы он ни был, выглядит одинаково, а значит, не подвержен влиянию внешних обстоятельств. Тем не менее когда Хаттон вошел в больничный номер Фрэнка Хофмана и они остались одни, он снял пиджак и ослабил галстук.
— Привет, Фрэнк, — сказал он. — Как наши успехи?
Фрэнк был аккуратно усажен в постели, руки он сложил перед собой; по лицу его блуждала довольная ухмылка.
— Прекрасно, Бобби, — ответил он, — если не считать того, что у меня теперь нечетное число пальцев.
— Очень сожалею. Какая неприятность!
— Ты сказал «неприятность»? Ах ты, сукин сын!
Адвокат улыбнулся. Такова профессия юриста — тебя называют сукиным сыном, а ты улыбайся. Он ослабил галстук еще на пару сантиметров и положил ноги на больничную койку Фрэнка.
— Ну? — спросил Фрэнк, поблескивая глазами. — Читал что-нибудь интересное в последнее время?
— О да, Фрэнк. Ни слова не пропустил. Тут несколько изумительных историй. Изумительных. Не думал, что у тебя такая хорошая память.
— Как благородно с твоей стороны, Бобби! Ты только вообрази: я, такой незаметный, — и писатель! А я ведь и в Йельский университет не ходил. Как думаешь, в старой доброй Арабии с удовольствием почитают мои воспоминания о жизни?
— Боюсь, что да. Это бестселлер. Кое-какие мелочи из-за нее могут произойти. Может, даже полетят одно-два правительства.
— Так много? Ух ты! Пожалуй, могу и в «Донахью»[27] попасть.
— У-гу. Так много. С точки зрения национальных интересов, если уж говорить честно, полная катастрофа. Кстати, друзья, с которыми я беседовал, думают так же. Тебе что, Фрэнк, доставит удовольствие нанести такой ущерб?
— Да пошли вы все в задницу! Я только этого и хочу.
— Мы бы могли, конечно, подать на тебя в суд. Нарушение контракта, соображения секретности и прочее.
Фрэнк фыркнул.
— Здорово! Вот будет прелесть. А так ли уж вам понравится, если Фрэнк Хофман будет выступать в суде? Милости прошу!
— Мы могли бы апеллировать к твоему патриотизму. Ты же хороший солдат, Фрэнк.
— Забудь об этом. Когда у меня были целы все пальцы, это еще имело смысл, но не сейчас. Вы, ребята, меня подвели. Я натаскал для вас каштанов из огня собственными руками, а вы позволили какой-то иракской свинье их попортить. Нет уж, забудьте про патриотизм. Дальше!
— О’кей, Фрэнк. — Хаттон сдался. — Скажи, что нужно для того, чтобы это твое произведение исчезло?
— Деньги, — ответил Фрэнк. — Деньги, деньги, деньги, деньги.
— Это понятно. Сколько?
— Насколько я могу судить по словам сына, около ста пятидесяти миллионов баксов. Их нужно заплатить Хаммуду и еще Бог весть каким засранцам, которые считают, что у меня еще слишком много пальцев. Заплатить немедленно. Такова цена. Иначе — мой литературный агент уже стоит в низком старте. Можешь это сделать? Да или нет — мне нужно знать.
