В частности, не последнюю роль в том, что коммунистические режимы в Восточной и Центральной Европе (за исключением Румынии и Югославии) скончались мирно, сыграл именно горбачевский «антисталинизм». Как показано в исследовании американского политолога Марка Крамера, расшатывание устоев коммунистических режимов в странах бывшего соцлагеря явилось побочным эффектом политики гласности и перестройки в Советском Союзе. А когда стали падать один за другим режимы в Польше и Венгрии, затем в ГДР, Болгарии и Румынии, то эти события отразились на положении в самом СССР — подрывался авторитет Горбачева, страх перед репрессиями исчезал, росла открытая оппозиция контролю государственных и партийных органов{1200}.
Почему же Горбачев и его советники (но не все члены Политбюро и военные) решили оставить союзников по социалистическому лагерю на произвол судьбы, позволив событиям в Центральной и Восточной Европе развиваться фактически без участия и контроля Москвы? Ключевую роль здесь сыграл идеологический фактор «нового мышления» и мессианской задачи Горбачева объединить Северную Америку, Европу и СССР в рамках единой структуры безопасности и «общеевропейского дома» от Ванкувера до Владивостока. В конце января 1989 г. для работы с различными ведомствами и научными центрами и изучения возможных непредвиденных последствий событий в Восточной и Центральной Европе Горбачев назначил комиссию по международным делам при Политбюро во главе с Александром Яковлевым. Яковлев заказал академическим институтам, МИД и КГБ ряд аналитических записок. Однако при этом комиссия Яковлева не затребовала мнения Генерального штаба. Большинство записок предсказывало всеобщий кризис в соцлагере. В записке международного отдела ЦК заключалось, что на первый план выдвинулся экономический фактор, способность страны вписаться в мировое хозяйство. Восточноевропейские союзники СССР в этом смысле уже давно оказались «в сильнейшем магнитном поле экономического роста и социального благосостояния западноевропейских государств. На этом фоне, с одной стороны, меркнут их собственные достижения, а с другой — практически не воспринимаются существующие на Западе реальные проблемы и трудности». В этой обстановке «в ряде социалистических стран идет процесс отторжения обществом существующих политических институтов, идеологических ценностей». В меморандуме, составленном Олегом Богомоловым и учеными из Института экономики и мировой социалистической системы, сделан вывод, что если правящие партии не пойдут на уступки оппозиционным силам, то начнется цепная реакция народных восстаний, наподобие событий в Венгрии в 1956 г. Аналитики предупреждали, что кризис в восточноевропейских странах зашел слишком далеко и только «революции сверху» могут предупредить «революции снизу». Во всех документах были представлены возражения против любой формы советской интервенции в этих странах. Вывод у всех был один: какой-либо военно-политический нажим не гарантирует успеха, но зато может вызвать цепную реакцию насилия и развал советского блока изнутри. Некоторые говорили о возможности «финляндизации» союзников, т. е. налаживания добрососедских отношений по модели Финляндии и выводе советских войск из Восточной Европы. Авторы записок ломились в открытую дверь. Горбачев и его соратники по «новому мышлению» (Яковлев, Шеварднадзе, Черняев, Шахназаров) были и сами убеждены, что военное вторжение в Чехословакию в 1968 г. было ужасной ошибкой, и они ни при каких условиях не собирались даже рассматривать вопрос использования советских войск{1201}.
Но все это не в полной мере объясняет отсутствие позитивного вовлечения СССР в события в Восточной Европе. Ведь можно было попытаться более решительно координировать действия с реформаторскими силами внутри правящих режимов в ГДР, Польше и Чехословакии — предоставить им материальную поддержку и воздержаться от односторонних шагов, которые ускоряли процессы распада Варшавского договора. Объяснить пассивность советского руководства можно двумя обстоятельствами. Во-первых, Горбачев и его окружение были полностью поглощены реформами политической системы у себя дома, начавшимися в конце 1988 г. С этого момента события в СССР развивались лавинообразно и с головой накрыли политическое руководство страны. Горбачев и его советники, включая тех, кто курировал ситуацию в странах Варшавского пакта, были всегда заняты чем-то другим. Например, основная часть времени Георгия Шахназарова, помощника Горбачева по «социалистическому содружеству», уходила на составление служебных и докладных записок к первым частично свободным парламентским выборам в СССР в марте 1989 г., на написание нового законодательства, а позже — на работу с текстами выступлений Горбачева и выполнение его поручений к Съезду народных депутатов СССР, который открывался в Москве 25 мая. Во-вторых, в Советском Союзе уже свирепствовал финансовый кризис. В январе 1989 г. Горбачев объявил о сокращении советских вооруженных сил в Центральной и Восточной Европе на 14% и уменьшении военного производства на 19%. Эти меры подтвердили его позицию, высказанную во время «антифултонской речи» в ООН 7 декабря 1988 г. Вместе с тем это была отчаянная попытка руководства страны сократить государственные расходы. У советских руководителей просто не было денег на то, чтобы повлиять на события в Центральной и Восточной Европе: им оставалось лишь наблюдать за тем, как правительства этих стран обращаются за кредитами и иными формами поддержки к Западу{1202}.
И все же даже теперь, по прошествии времени, поражаешься, как просто, словно мимоходом, Горбачев отказался от восточноевропейской части советской империи и как легко страны этого региона пошли своей дорогой. 3 марта 1989 г. председатель Совета министров Венгрии Миклош Немет проинформировал Горбачева о своем решении «полностью снять электронные и технологические средства защиты с западных и южных границ Венгрии. Нужда в них отпала, и они служат лишь для того, чтобы ловить граждан Румынии и ГДР, которые пытаются нелегально уйти на Запад через Венгрию». Он осторожно добавил: «Конечно, нам надо будет поговорить с товарищами из ГДР». Единственными словами Горбачева, сохранившимися в записи, были: «Мы строго охраняем наши границы, но и мы движемся в сторону большей открытости». В дальнейшем вместо консультаций с лидером ГДР Хонеккером Немет и его коллеги договорились с канцлером ФРГ Гельмутом Колем о том, что Венгрия будет беспрепятственно пропускать всех восточных немцев в Австрию, для того чтобы они потом направлялись в Западную Германию{1203}.
Подобный же принцип невмешательства и отсутствие внятной стратегии отличали советскую дипломатию и в решающий период лета и осени 1989 г., когда события в Центральной и Восточной Европе приняли революционный характер. Современным исследователям пока не доступны документы, отражающие содержание телефонных разговоров между Москвой и Варшавой, а также шифропереписка, которая велась в переломный момент, когда поляки на парламентских выборах 4 июня проголосовали за «Солидарность», и в течение последующих двух месяцев, когда решался вопрос о президентстве Войцеха Ярузельского. Как вспоминает Мечислав Раковский, один из руководителей ПОРП, выступивший за реформы в стране, Горбачев звонил ему, чтобы узнать «что происходит». При этом советский руководитель умело избегал каких-либо советов и не произнес ничего, что можно было бы трактовать как намек на вмешательство в польские дела{1204}. 11 сентября, когда венгерское правительство открыло границы своего государства «туристам» из ГДР, желавшим перебраться на постоянное место жительства в ФРГ, Москва по-прежнему подчеркнуто хранила молчание. Когда Венгрия под давлением Хонеккера ограничила выезд, «туристы» из ГДР хлынули в Прагу. В результате десятки тысяч восточных немцев заполнили улицы Праги и Будапешта, что дестабилизировало ситуацию в этих странах. 27-28 сентября министр иностранных дел Шеварднадзе, предположительно по указанию Горбачева, встретился со своими коллегами Джеймсом Бейкером и Гансом-Дитрихом Геншером во время заседания Генеральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорке, чтобы обсудить проблему. Итогом этой встречи стало разрешение немцам из ГДР временно проживать на территории посольств ФРГ в Праге и Будапеште. Позднее им было разрешено на специальных поездах проехать через всю территорию ГДР в Западную Германию{1205}.
