Не будь Горбачева (а также Рейгана, Буша, Коля и других западных лидеров в качестве его партнеров), холодная война не окончилась бы так скоро. Но без Горбачева не произошел бы и столь стремительный распад Советского Союза. Каждый шаг, каждый выбор, каждое решение Горбачева на заключительном этапе его правления расшатывали устои СССР и подрывали силы и волю страны выступать на международной арене в качестве сверхдержавы. Как мы видим, объяснить эти действия Горбачева, исходя лишь из внеличностных факторов, невозможно. Необходимо принять во внимание личные предпочтения этого политика, особенности его характера. Другой человек на его месте мог повести себя совершенно иначе, и тогда, вероятно, Советский Союз не рухнул бы с такой быстротой, и многих проблем, которые продолжает переживать Россия и некоторые ее соседи, можно было бы избежать. Вклад Горбачева в мирное и быстрое окончание холодной войны уже обеспечил ему место в мировой истории. Его невольный вклад в демонтаж и крушение Советского Союза превратил его в одну из самых противоречивых фигур в истории России — политического деятеля, о роли которого еще долго будут спорить.

Сорок лет руководители СССР всеми силами стремились сохранить и расширить огромную империю, завоеванную ценой тяжких испытаний и жизней миллионов людей. После исторической победы над нацистской Германией большинство кремлевских вождей, чиновников и военных, руководителей спецслужб и оборонной промышленности окончательно утвердились в мысли, что главной их миссией является не мировая революция, а строительство великой державы, призванной играть главенствующую роль в мире. Великорусский державный шовинизм, насаждаемый и культивируемый Сталиным среди партийных функционеров в Москве, стремление расширить территорию за счет соседних стран, проявившееся в этнических партийных верхушках советских республик (например, в Грузии, Армении и Азербайджане), оказались сплавлены в одну имперскую идентичность. Народы Советского Союза, истощенные ужасными потерями и послевоенной разрухой, мечтали о мире и лучшей жизни, но для Сталина и выращенной им номенклатуры непомерная цена победы лишь оправдывала новые колоссальные траты на строительство сверхдержавы и расширение ее сфер влияния.

Как свидетельствуют протоколы заседаний Политбюро, а также документы, связанные с деятельностью советских внешнеполитических и разведывательных служб, хозяева Кремля отчетливо видели, каково реальное соотношение сил в мире, и прекрасно осознавали слабость СССР. Преодолеть эту слабость, сделать СССР сверхдержавой стало их главной задачей. Но при этом на международной арене Советский Союз продолжал выступать носителем всемирной идеологии «исторического прогресса», авангардом в борьбе с неравенством и эксплуатацией трудящихся, центром солидарности с жертвами расизма и колониализма, наконец, «государством рабочих и крестьян». «Лагерь социализма», созданный Москвой, противостоял «лагерю капитализма», и примирение между ними казалось столь же немыслимым, как задача повернуть ход истории вспять. Таким образом, цели и стратегии советской верхушки должны были строиться, исходя не только из интересов безопасности, но и из коммунистического мировоззрения, основанного на учении о борьбе классов и ленинской идее о неизбежности империалистических войн. Это двуединство названо в моей книге революционно-имперской парадигмой. Все должностные лица, в том числе высшее руководство страны от Сталина до Андропова, члены партийной элиты, сотрудники дипломатического ведомства и органов безопасности, даже самые законченные циники и прагматики, были вынуждены учитывать эту двойственность, сопрягать милитаризм и империализм с догматами «братской помощи», облекать геополитические расчеты в язык ленинского учения о войне и революции, присягать на верность идее конечного торжества коммунизма.

Сталин был не только самым жестоким, но и самым циничным из всех советских вождей. Ему удалось закрепить территориальные и политические завоевания, достигнутые в ходе Второй мировой войны, и со временем выстроить вокруг СССР зону безопасности из «народных демократий», следовавших советской модели. До осени 1945 г. советскому вождю сопутствовал успех: в его активе были и мощь советской армии, и союзные отношения с США и Великобританией. Страны Восточной Европы были раздавлены катком войны, в Китае шла гражданская война, а престиж Советского Союза — государства, внесшего основной вклад в победу над нацизмом, — был высок как никогда. Сталин надеялся, что США не помешают его планам. Однако американцы уже в годы войны увидели опасность в советской политике экспансии и после смерти Франклина Рузвельта начали быстро переходить от союзных отношений к «сдерживанию» советской «коммунистической угрозы». С самого начала советско-американское противостояние носило и геополитический, и идеологический характер, поскольку сами США были настроены весьма по-мессиански. Им не хотелось уходить из Европы, как это произошло после Первой мировой войны. Напротив, американцы были полны решимости «спасти свободу и демократию» как в Европе, так и в остальном мире, связывая эту задачу со своими жизненными интересами. Столкновение двух систем, двух образов жизни, двух потенциальных мировых держав стало неизбежным^{1245}.

Конфронтация с «англосаксами», США и примкнувшей к ним Великобританией, лишила Сталина возможности играть в геополитические игры, сохраняя членство в «клубе» мировых лидеров, как он это делал в течение Второй мировой войны. В то же время это противостояние придало новое дыхание революционно-имперской парадигме. Американская политика «сдерживания» поставила Советский Союз перед выбором: либо отказаться от завоеванных большими жертвами позиций в Центральной и Восточной Европе, либо сражаться за эти позиции всеми доступными средствами. Сталин колебался недолго: еще до начала открытых стычек с западными державами он ясно дал понять советским элитам и обществу, что им нужно готовиться к новой, еще более страшной войне. Точно так же еще до разрыва с «англосаксами» Сталин начал подготавливать почву к установлению советских порядков в странах Восточной Европы. Мощная пропагандистская машина в СССР опять стала нагнетать мобилизационную обстановку предвоенного времени. Партийно-государственным элитам ничего другого не оставалось, как еще раз пойти за Сталиным, поверив в его тезис о том, что новая мировая война неизбежна, пока существует капитализм. Вновь, как это уже было в 1930-х гг., Сталин решил «сплотить» правящую верхушку и народ с помощью кровавых репрессий и шумных идеологических кампаний. Нагнетание милитаризма, великодержавного шовинизма и ксенофобии нарастало вплоть до марта 1953 г., когда кремлевский вождь внезапно умер.

Преемники вождя всех народов немедленно приняли меры, чтобы остановить сползание к большой войне и прежде всего позаботились о том, чтобы закончить «малую» войну в Корее. Коллегиально был разработан «новый внешнеполитический курс» для снижения напряженности и обеспечения долговременного «мирного сосуществования» между СССР и США. Однако это вовсе не означало, что идеологические мотивы перестали влиять на внешнюю политику и новые лидеры руководствовались лишь прагматическими расчетами. Архивные документы опровергают эту точку зрения. На самом деле новые лидеры Кремля и партийно-государственная номенклатура не отказались от революционно-имперской парадигмы. Напротив, она стала неотъемлемой частью их мировоззрения.

Во-первых, члены «коллективного руководства» не собирались отказываться от громадной империи, доставшейся им в наследство от Сталина. Наоборот, весь жизненный опыт новых лидеров убеждал их в необходимости укреплять эту империю любой ценой. Малейшие попытки поставить под сомнение советское присутствие в Центральной и Восточной Европе воспринимались ими как желание перечеркнуть победу СССР во Второй мировой войне. В их глазах Восточная Германия являлась основным геополитическим призом, завоеванным в этой войне. Кроме того, Кремль, стремясь укрепить союз с Коммунистической партией Китая, оказывал китайским товарищам щедрую помощь и поддерживал их внешнеполитические амбиции. Если восточногерманский фактор заставлял Советский Союз держать в центре Европы большую военную группировку, то китайский фактор побуждал Кремль демонстрировать свой революционный дух и верность общим коммунистическим идеалам. Даже после того, как китайские лидеры открыто бросили вызов Кремлю, объявив себя ведущей силой в мировом коммунистическом движении, советские руководители все еще колебались — то ли договариваться с США, то ли пытаться возродить советско-китайский союз, возникший из совместной борьбы с западным империализмом. В Кремле даже циркулировало предложение Молотова о создании конфедерации между СССР и КНР, впрочем, быстро отвергнутое. В конце концов, Политбюро начало склоняться в пользу разрядки напряженности со странами Запада. Но одновременно советские руководители попытались примириться с китайскими коммунистами, а когда это не удалось, они стали оказывать помощь вьетнамским коммунистам в их войне против США и южновьетнамского режима.