Даже по щекотливому вопросу о так называемой еврейской эмиграции из СССР Брежнев был готов помочь Никсону и Киссинджеру набрать очки в их внутриполитических играх. С 1965 г. советское руководство разрешало эмиграцию советских евреев в Израиль по квоте — вначале 1500 человек, а с 1970 г. по 3 тыс. человек в год. В 1971 г., по инициативе КГБ, ограничения на еврейскую эмиграцию были ослаблены прежде всего для людей с высшим образованием. Юрий Андропов рассчитывал таким образом избавиться от антисоветски настроенных лиц, потенциальных диссидентов. После московского саммита и переговоров Добрынина с Киссинджером по конфиденциальному каналу советское руководство согласилось разрешить большему числу советских граждан подать заявление о выезде «на постоянное место жительство в Израиль». За период с 1945 по 1968 г. покинуть СССР смогли только 8300 евреев. С 1969 по 1972 г. «еврейская эмиграция» возросла с 2673 до 29 821 человека в год и продолжала увеличиваться в геометрической прогрессии{866}. Брежневу пришлось пустить в ход весь свой политический вес, чтобы добиться увеличения квоты. Ведь с идеологической точки зрения уехать из страны «победившего социализма» было равносильно предательству. И кроме того, предоставление евреям исключительного права на эмиграцию впервые за десятилетия советской истории нарушало шаткий баланс советской национальной политики. В партийно-государственном аппарате, где и без того были сильны антисемитские настроения, многие возмущались тем, что евреям позволяется так вот запросто уезжать. Впрочем, еще сильнее оказались меркантильные настроения — желание заработать на выезде евреев. В августе 1972 г. Президиум Верховного Совета СССР издал специальный указ, согласно которому в качестве необходимого условия для получения разрешения на отъезд в Израиль предписывалось возместить затраты на обучение в высших учебных заведениях. Этот шаг вскоре обернулся тяжелыми последствиями для советско-американской разрядки.
Еврейское сообщество в Америке восприняло этот указ как повод для объявления войны советскому антисемитизму, а заодно и скрытому антисемитизму в США. В американских СМИ развернулась неистовая кампания, осуждавшая власти в СССР за введение «платы за выезд» для советских евреев. Почти сразу же у влиятельной еврейско-либеральноконсервативной оппозиции в конгрессе США появились возражения против заключения торговых и финансовых соглашений с Советским Союзом. Сенатор-демократ от штата Вашингтон Генри (Скуп) Джексон, метивший в президенты, предложил поправку к американосоветскому торговому договору, увязывавшую его принятие со «свободой выезда для советских евреев». Чарльз Вэник из Огайо поддержал эту поправку в палате представителей. Поправка Джексона — Вэника означала серьезные перемены в американском конгрессе. Она лишала Никсона и Киссинджера возможности «отблагодарить» Брежнева: ведь главное, чего ожидали советские хозяйственники от разрядки, это отмена экспортных тарифов и пошлин на торговлю с США и государственные кредиты в поддержку американского экспорта в СССР{867}. Кампания в защиту прав советских евреев показала, насколько поверхностной и хрупкой была политическая поддержка соглашений с Советским Союзом внутри самой Америки. К тому же эта кампания с поразительной наглядностью продемонстрировала пределы власти Белого дома и степень влияния «групп по интересам» и идеологических факторов на международную политику США{868}.
Поначалу Брежнев держался в стороне от поднявшейся шумихи. Он не был антисемитом, но и заниматься проблемой, которая не сулила ему популярности, желания не имел{869}. Однако регулярно повторяющиеся по конфиденциальному каналу просьбы из Белого дома сделать что-нибудь с налогом для евреев заставили его отбросить осторожность. Заручившись поддержкой главного партийного идеолога Михаила Суслова, генсек без лишнего шума попросил КГБ и МВД приостановить взимание налога с большей части эмигрантов, прежде всего с людей среднего и пожилого возраста. По какой-то причине неофициальное указание Брежнева не дошло до ответственных должностных лиц, и весной 1973 г. советские власти продолжали взыскивать «плату за выезд». Речь шла о значительных суммах: в течение лишь первых двух месяцев после принятия пресловутого указа евреи-эмигранты заплатили 1,5 млн. рублей за право выехать из Советского Союза{870}.
Из Вашингтона поступали новые тревожные сигналы, и 20 марта генсек поднял щекотливую тему на заседании Политбюро. Как свидетельствует запись этого заседания, Брежнев действовал крайне осмотрительно. Он признал сложность сложившейся ситуации, ведь речь шла об изменении советского законодательства под давлением извне, да еще по взрывоопасному «еврейскому вопросу». Генсек поделился с коллегами своими мыслями о том, как снять напряженность, быть может, можно разрешить издавать небольшую газету или журнал на идише, позволить открыть маленький еврейский театр, т. е. снять негласный запрет, наложенный Сталиным на еврейскую культуру в СССР. Правда, он почти сразу же добавил, что просто высказывает «дерзкую мысль» вслух и сам еще не готов за это голосовать. В результате деньги за выезд решили не брать и налог отменить, но «негласно», чтобы сионистское лобби в США не восприняло это как свою победу. Более того, Брежнев согласился с Сусловым, Андроповым, Косыгиным и Гречко, что не следует давать выездную визу в Израиль высокообразованным и квалифицированным специалистам, имевшим доступ к секретным разработкам в военных отраслях, и вообще ученым и профессионалам высокого уровня. Приезд таких людей в Израиль серьезно укрепил бы интеллектуальный и оборонный потенциал этого государства. «Не хочу ссориться с арабами», — признался Брежнев. В целом же государственная система ограничений и квот для евреев в Советском Союзе (при приеме на работу в закрытые учреждения, при поступлении в престижные учебные заведения и т. п.) осталась нетронутой{871}.
Спустя много лет Анатолий Добрынин написал, что позиция Брежнева и Суслова по вопросу «еврейской эмиграции» была половинчатой и иррациональной. «Если бы мы вовремя сняли этот конфликт с еврейскими кругами, то тем самым во многом способствовали бы и развитию процесса разрядки с США»{872}. Это суждение, однако, не учитывает всю сложность вопроса, который поставила поправка Джексона — Вэника перед советским руководством. Действительно, торговые и финансовые соглашения с США имели для СССР огромную ценность, как символическую, так и материальную. Однако новые условия, выдвинутые американцами, были совершенно неприемлемы для советской стороны, поскольку они противоречили принципу равноправных отношений, а именно это была главная политическая цель, которую преследовало советское руководство, согласившись на разрядку. Критики разрядки в СССР возмущались: с какой стати Соединенные Штаты Америки должны ставить другой сверхдержаве условия, касающиеся ее внутренних дел, да еще по вопросу об экономических соглашениях, в которых американцы должны быть заинтересованы не менее нас? Как отнесутся наши арабские союзники на Ближнем Востоке к тому, что советские евреи в неограниченном количестве уезжают в Израиль? Что касается политических и идеологических последствий еврейской эмиграции для самого СССР, то они могли быть еще серьезней. Массовая эмиграция наносила смертельный удар по двум идеологическим мифам: что СССР является «социалистическом раем», из которого никто не хочет уезжать, и что евреи успешно ассимилированы. Возникали неудобные вопросы: почему только евреям разрешается эмигрировать из страны? Как к этому отнесутся другие этнические группы? Русские националисты, которых становилось все больше среди писателей, деятелей искусства и чиновников, почти в открытую возмущались излишней, по их мнению, терпимостью советского руководства к евреям. Пошел слух, что Брежнев находится под влиянием «жены-еврейки» (в действительности Виктория Брежнева происходила из семьи караимов, а не из еврейской семьи). Эти слухи доходили до Брежнева и не могли оставить его равнодушным — речь шла о подрыве его авторитета в партии и народе{873}.
