20 ноября 1972 г. Леонид Ильич после продолжительного отсутствия, вызванного болезнью, вновь появился в Секретариате ЦК КПСС. «Все идет хорошо, — сказал он своим коллегам, которые встретили его аплодисментами. — Побеждают силы мира, а не войны». Брежнев был полон надежд на предстоящую встречу в Хельсинки, на которой должны были обсуждаться вопросы, связанные с подготовкой к совещанию по безопасности в Европе. В результате установления дружеских отношений с ФРГ, заключил Брежнев, «мы вдохновляем и организуем европейский процесс. Нужно иметь это в виду и никогда не выпускать его из наших рук»{857}. В том же ноябре по инициативе Советского Союза представители стран Восточной и Западной Европы, а также СССР, США и Канады договорились о созыве Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Брежнев надеялся, что этот форум станет основной международной политической структурой на европейском континенте, заменив НАТО и Организацию Варшавского договора.
В течение первой половины 1973 г. генсек пожинал плоды успешной дипломатии. В мае он первым из советских руководителей посетил ФРГ — государство, которое советская пропаганда долгие годы называла гнездом немецкого реваншизма. Брежнев восторгался всем, в том числе резиденцией в окрестностях Бонна, в которой его поселили, и новым спортивным автомобилем — подарком Вилли Брандта. Прекрасные личные отношения двух руководителей плодотворно отразились на результатах переговоров: в обмен на немецкое оборудование, технологии и потребительские товары Советский Союз увеличивал поставки нефти, газа и хлопка{858}.
В июне 1973 г. Леонид Ильич отправился в Соединенные Штаты, где его не покидало восторженное состояние. После встреч в Вашингтоне он был приглашен в загородную президентскую резиденцию в Кэмп-Дэвиде, затем погостил в доме Никсона в Калифорнии, в Сан-Клементе. Брежнев с лихостью гонщика объезжал американские автомобили, приводя в ужас сидевшего рядом с ним Никсона. Он обнимался с голливудской знаменитостью актером Чаком Коннорсом, которого знал по ковбойским фильмам, и совсем по-детски радовался игрушечному шестизарядному револьверу на ковбойском поясе, который преподнес ему президент США. Однако содержательные результаты визита оказались более чем скромными. В частности, так и не удалось достичь прорыва в вопросах торгового и экономического сотрудничества между двумя странами. Тем не менее, когда 22 июня, в годовщину нападения гитлеровской Германии на Советский Союз, руководители двух держав подписывали Соглашение между СССР и США о предотвращении ядерной войны, Брежнев сиял от удовольствия{859}.
Для генсека это соглашение стало важным шагом на пути к выполнению заповеди отца. Однако Никсон и Киссинджер смотрели на этот документ скептически. Позже они утверждали, что Советским Союзом двигало желание вбить клин между Соединенными Штатами и НАТО. В своих воспоминаниях Киссинджер писал, что он якобы раньше всех распознал в предложении Брежнева «опасный маневр СССР с целью побудить нас отказаться от использования ядерного оружия, отчего в конечном счете зависела безопасность всего свободного мира». Киссинджер даже заявил, что соглашение было нужно Кремлю для того, чтобы развязать себе руки для упреждающего удара по Китаю. Все эти утверждения — чистый вымысел. На деле, подписывая соглашение, Киссинджер и Никсон не придавали ему особого значения. Их мало волновала реакция союзников США по НАТО, опасавшихся, что соглашение между сверхдержавами поставит под сомнение надежность американского «ядерного зонтика» над Западной Европой. Что же касается Китая, то и сами американцы в это время все еще рассматривали китайский ядерный потенциал как угрозу своей безопасности{860}.
Разрыв между восприятиями Брежнева и его американских партнеров (особенно если судить по американским документам) указывал на отсутствие подлинного доверия между Вашингтоном и Москвой. Обе стороны, особенно американцы, считали разрядку чем-то вроде управляемого соперничества, в котором старые методы конфронтации будут заменены иными, менее опасными. Рэймонд Гартхоф, свидетель и историк разрядки, заметил, что каждой из сторон хотелось добиться одностороннего преимущества. И пока Брежнев радовался укреплению советских позиций в Европе, Никсон разъезжал по странам советского пограничья с иным настроем. В Иране он убеждал шаха стать главным гарантом американского экономического и политического присутствия в Персидском заливе. Во время визита в Польшу — первого в истории холодной войны — Никсон воскресил надежды многих поляков на освобождение страны от пут Варшавского договора{861}.
Однако не только геополитические расчеты, но и внутриполитические факторы, идеологические страсти и группы давления в обеих странах подталкивали к привычному для них типу отношений, «переговорам с позиции силы». Уже после подписания соглашения об ОСВ-1 в Москве Никсон настаивал на увеличении стратегических вооружений, а Брежнев, находясь с визитом в ФРГ, отказался даже обсуждать грядущее развертывание новых ракет средней дальности типа «Пионер», позже известных на Западе как СС-20. Помощник Брежнева Александров-Агентов вспоминал, что генсек «фактически отмахнулся» от этого вопроса и сделал это «явно под влиянием нашего военного руководства, прежде всего Устинова, которого поддерживал Громыко». Военные гордились этими точными и мобильными ракетами и считали, что их развертывание наконец-то уравновесит «системы ближнего развертывания» вблизи советских границ, на базах НАТО и атомных подводных лодках{862}.
В подобной ситуации надежда на поддержание советско-американского диалога могла иметь место лишь в том случае, если бы и Брежнев, и Никсон относились к разрядке как к общему делу, не жалея для него времени и политического капитала. Никсон и Киссинджер на самом деле были заинтересованы в развитии советско-американских отношений и ревностно следили за тем, чтобы никто в правительстве США и конгрессе не смог отобрать у них эту заслугу. И тем не менее разрядка для них была лишь одним из многих направлений их внешней политики. Главной целью Никсона до ноября 1972 г. было добиться договоренности об окончании войны во Вьетнаме и переизбраться на второй срок. Киссинджер строил собственные планы, его внешнеполитические амбиции предполагали сложную игру с Китаем и на Ближнем Востоке, притом, как правило, за счет советских интересов. Важно отметить, что отношение многих политических кругов в США к разрядке с самого начала было более чем сомнительным. Поддержка ее была хрупкой, и разрушить ее было легче, чем в ФРГ и других странах Западной Европы, кровно заинтересованных в стабильности и мире. И если поначалу Никсон мог сдерживать правых консерваторов в собственной Республиканской партии, то вскоре из-за Уотергейтского скандала президент утратил контроль над внешней политикой. Его многочисленные враги, прежде всего на либеральном фланге, открыли сокрушительный огонь по разрядке, ставя ее в один ряд с прочими сомнительными начинаниями ненавидимого президента{863}.
Брежнев продолжал считать разрядку своим главным делом. Анатолий Черняев, сотрудник международного отдела ЦК КПСС, записал в своем дневнике, что «основная жизненная идея Брежнева — идея мира. С этим он хочет остаться в памяти человечества»{864}. При любой возможности генсек старался помочь своим «друзьям», Брандту и Никсону, оградить разрядку от нападок со стороны их политических противников. Генсек даже подумывал о том, чтобы заключить некий союз трех лидеров. В сентябре 1972 г. он прозрачно намекал Киссинджеру, что надо как-нибудь помочь Брандту с переизбранием. «И вы, и мы заинтересованы в этом». Киссинджер уклончиво ответил, что если в ФРГ победу на выборах одержит коалиция ХДС-ХСС, а не социал-демократическая партия Брандта, то администрация Никсона будет «использовать все свое влияние, чтобы новое правительство не меняло политический курс»{865}.
