Найтли застыл на месте и прикусил губу. До крови. Он уже испытал это однажды, когда его прогнали с похорон отца. «Вышвырните ублюдка. Ему тут не место».

Это чувство можно было назвать отчаянной, мучительной необходимостью быть своим. Заброшенность и отторжение тех, чье одобрение было ему жизненно необходимо.

А сегодняшняя сцена казалась еще более опустошающей, поскольку он совершенно не ожидал такого. Ведь она — Дорогая Аннабел, задумавшая очаровать его, Болвана. Весь Лондон это знал. Весь Лондон поддерживал ее и поощрял. Это момент ее торжества. А она отказывается принять его.

Дерек воображал, что Аннабел бросится в его объятия и поцелует с любовью и благодарностью. Но никогда не думал, что она откажется.

Хуже, хуже, в тысячу раз хуже… сейчас он понимал, как ожидал услышать «да».

— Не можешь или не хочешь? — резко спросил он. Грудь словно перехватило стальным обручем. Дышать было невозможно.

— Я принудила вас, а это дурно, — едва не заплакала она. — А теперь эта ужасная история с «Уикли»…

— Не впутывай сюда газету, Аннабел, — грубо бросил он. Ему не нужны одолжения, или ее идеи о том, что лучше для газеты.

Найтли вспылил и не слишком усердно пытался сдержать гнев. А поэтому шагнул ближе и навис над ней.

— Ты заставила меня себя заметить, — резко бросил он. — Заставила. А я теперь не могу выкинуть тебя из головы.

— Я не понимала последствий! — вскричала она, отступая. — И хоть вы советуете мне забыть о газете, но вовсе не имеете в виду именно это. Я знаю вас, Найтли. Лучше, чем кого бы то ни было.

Оба думали о том, как он умчался утром, оставив ее одну, но не забыл о газете. И думал в первую очередь о ней, даже лежа в постели с прекрасной обнаженной женщиной, рискнувшей жизнью, репутацией и всем на свете, чтобы попасть к нему в спальню.

Все эти факты обнажали грубую и нелестную правду.

— Найтли, вам следует жениться на леди Лидии, отстоять газету и забыть обо мне.

Она сказала это так тихо, так жалобно… но он не мог испытывать жалость. Не сейчас.

Не сейчас. Когда он понял, что потерял. Когда Аннабел ускользнула…

В точности, как он не ценил солнечный свет, не обращал на него внимания, пока не наступала ненастная погода. И сейчас у него возникло такое ощущение, что долгая темная зима только начинается.

Дерек злился. И хотя это было мелочно и жестоко, должен был дать ей знать.

— Я постоянно думаю о тебе, Аннабел. Ты хотела привлечь мое внимание и добилась своего, а теперь мстишь за то, что я тебя не замечал.

— Мне так жаль, — выдохнула она. По лицу катились слезы. Он хотел осушить эти слезы поцелуями. Хотел обнять ее и прижать к себе. Возможно, они оба этого хотели. Но ведь она этого не позволит, верно?

— Мне тоже, — бросил он и, повернувшись, пошел к двери.

Мансарда Аннабел

Аннабел сидела за маленьким письменным столом, даже не замечая, как слезы продолжают литься по лицу. Слева стоял букет засохших розовых роз. Справа тоже розы. Только свежие и ароматные. Перед ней лежали листок бумаги и письменные принадлежности. Она собиралась написать ответ леди Марсден. А еще ей предстояло объяснение со всем Лондоном.

Но сердце было разбито, а мозг отказывался складывать слова в предложения.

Освободить Найтли… отказаться от него без всяких обязательств было благородным, правильным поступком. Аннабел была в этом уверена. Но Господи, о Господи, как это больно! Больно почти так же, как в день, когда она хоронила родителей. Только еще хуже, ведь Найтли жив и здоров, и возможно, ненавидит ее, а ведь это не та страсть, которую она хотела в нем разжечь!

Она все еще живо помнила силу и тепло его объятий, ощущала вкус поцелуя и мощь его плоти, входившей в нее.

Быть желанной, принадлежать ему… Это было… этого ничем не заменить, ничем не вытеснить. Именно поэтому она отказала мистеру Натану Смайту из той пекарни, что вверх по улице. Она ждала Найтли, и ожидание того стоило.

Но Аннабел отказала и Найтли.

Она безумна… абсолютно безумна!

Нет, она хорошая. Она Аннабел, которая всегда все делала правильно и которая всегда ставила нужды других на первое место. Старая Аннабел или Новая Аннабел… все остается по-прежнему. Ее собственное счастье волновало Аннабел меньше всего, особенно в свете нынешних событий. Главное, чтобы у Найтли все было хорошо.

А ведь это она сделала все, чтобы обратить на себя его внимание. Смогут ли они быть счастливы, зная, что она заколдовала его, приворожила, подобно злой волшебнице. Смогут ли они быть счастливы, зная, что он пожертвовал честолюбивыми планами покорить высшее общество ради женитьбы на засидевшейся в девицах тетушке без денег и связей?!

Аннабел не верила, что счастье возможно при таких обстоятельствах. Она хотела истинного счастья.

Как бы сильно Аннабел ни любила его, все же себя она любила и уважала тоже. Если бы ее чувства были слабее, она приняла бы его жалкое предложение. Отдалась бы любовнику телом и душой. Стала бы его маленькой любовницей, сочинявшей разумные советы, печатавшей их в его газете… пока не надоела бы ему. Пока он не нашел бы сестру герцога или дочь графа, куда более подходивших ему в жены.

Они расстались. Как и следовало. Как бы ей ни было больно. Господи милостивый, как же ей больно!..

Да, она заставила его заметить ее… Но не заставила полюбить.

Аннабел заставила его хотеть ее.

Она давала и отнимала. Он хотел ее.

И не знал… ничего не знал… пока все не кончилось…

Прошлой ночью дул ветер, и ветка билась о стекло, сотрясая оконные переплеты. Скорость, с которой Найтли вскочил с постели и ринулся к окну, была унизительной: ведь ясно, что ожидавшей спасения Аннабел не могло там быть. Это просто ветер, а он мучился сожалением и ждал, ждал…

И пил, как всякий мужчина, раздираемый противоречиями, особенно затрагивавшими сердце.

Найтли погрузился в работу, но и в работе не находил радости, даже когда продажи мятежного выпуска «Уикли» с черными пятнами и крестами вместо статей превзошли все ожидаемое. Достигнут еще один рекорд… его правило «Скандал компенсируется продажами» снова оправдало себя, обернувшись золотом. Чистым золотом. Но и тут он не видел поводов для радости.

Ходили слухи и о его неминуемом аресте. А ему было все равно.

Когда настало время еженедельного совещания с авторами, Найтли вошел в комнату, напряженный и скованный. Полный решимости оставаться бесстрастным.

— Сначала дамы, — сказал он, с тем, что считал подобием улыбки. Оглядел комнату, немедленно проиграв сражение за то, на ком должен остановиться его взгляд. На Аннабел, конечно.

На ней было одно из платьев Старой Аннабел, убогое, отвратительного серовато-коричневого оттенка. Платье сидело ужасно, да и покрой ей не льстил. Он знал это. Как знал и то, какие длинные, стройные ноги скрыты под поношенными юбками. Знал, как тонка ее талия, как красивы бедра, как упруга грудь…

И все это спрятано в мешке из-под муки, к которому пришиты рукава.

При виде Аннабел у него перехватило дыхание. Во взгляде загорелось мучительное желание.

Найтли увидел ее поникшие плечи. Сложенные на коленях руки. Опущенные глаза. Поза Заброшенной Аннабел.

Она больше не хотела, чтобы он замечал ее, не так ли?

И все же вздохнула, когда он вошел.

Каждый его нерв отозвался на это маленькое свидетельство того, что он по-прежнему ей небезразличен. Для него это было жизненно важно.