— У тебя есть деньги? — тихо спросила Элайза. Теперь она была герцогиней и имела все, кроме аристократического происхождения и связей в обществе. Поэтому она знала, что такое экономить на всем.

— Д-да. Но мне кажется, я должна беречь деньги, — откровенно заявила Аннабел.

— Для чего? — осведомилась Элайза.

— На всякий случай.

Она всегда ждала и готовилась к событиям, которые никогда не случатся. Или попросту не замечала их, учитывая, что она не знала, чего ждет.

— Аннабел, это и есть тот самый случай! — величественно объявила Софи. — Хочешь, чтобы Найтли тебя заметил? Или нет?

— И тебе есть куда его надеть, — вторила Элайза, добавляя дозу практичности.

— Но он не увидит моего белья. Так что ни к чему…

— А может, и увидит, если повезет, — без обиняков выпалила Джулиана. И, Господи, как же загорелись щеки Аннабел! При самой мысли об этом ее бросило в жар, правда, довольно приятный.

— Аннабел, — начала Софи, — ты должна думать о моде как о вложении в свое будущее счастье! Это не просто шелковое платье, а декларация того, что теперь ты другая женщина. Молодая, красивая, полная жизни! И любви тоже!

— Но белье?! — удивилась Аннабел.

— Обещаю, тебе понравится, — поклялась Софи. — Сама увидишь…

В конце концов Аннабел убедили приобрести одно шелковое платье. А также одно голубое дневное платье, один корсет, который затягивал ее особу так безжалостно, что, казалось, попирал все законы природы. И бледно-розовые шелковые панталоны, которые были немедленно спрятаны в самый темный уголок шкафа.

Бальный зал Хэмилтон-Хауса

Стоявший на балконе Дерек облокотился о балюстраду, лениво разглядывая веселившихся в зале. Утро он провел на складе, где таскал и швырял рулоны бумаги, на которой будет напечатан следующий выпуск. Руки были в грязи и чернилах, костюм — в пыли, мышцы болели от напряжения, а кожа повлажнела от пота. Черт побери, до чего же хорошо!

Зато вечером на нем был идеально сшитый и крайне дорогой фрак от «Дживса и Хокса», портных с Сэвил-роу. Он пригубил изысканное французское бренди — единственное, в чем хороши французы, — и отметил, что бренди прекрасно выдержано и достаточно редкое.

Газетная империя принесла ему состояние, что привило вкус к роскоши и пробудило потребности в более высоких связях. Сегодня он был гостем своих друзей. Герцога и герцогини Брэндон.

Неплохо для побочного сына графа, который к тому же запачкал руки ремеслом.

И все же проклятые слова до сих пор преследовали его:

«Выкиньте ублюдка! Ему здесь не место!»

Чертовски гордый собой Найтли вскинул голову. Его Пишущие Девицы стояли около стеклянных дверей, ведущих на балкон, и о чем-то оживленно болтали.

Аннабел глянула в его сторону. Дерек поймал ее взгляд, но она тут же отвернулась. До чего же стеснительна! Он позволил взгляду задержаться. Что-то изменилось. В ней появилось что-то… большее. Возможно, потому что они встретились не днем, в издательстве, как обычно, а на балу, и полночь уже близится. Да и бренди возымело действие.

Он снова уставился на Аннабел. Большее? Да, определенно.

Найтли сделал очередной глоток бренди и продолжал в одиночестве наблюдать за разгоравшимся весельем. Гость… но все равно чужак.

Сегодня приглашенные вели себя хуже обычного. Найтли часто терпели лишь из опасения оскорбить пригласившего его хозяина. Однако он видел страх в их взглядах, когда проходил через бальный зал. Гадали, что именно ему известно, что он вытянет из них за сокрытие информации, а что выставит на обозрение родственников, друзей и бизнесменов.

Посредством всего нескольких строк в газете он управлял судьбами и рушил репутации. Да, именно этим объяснялись настороженные взгляды и отведенные глаза.

Сегодня здесь был и Новый Граф. Даже спустя столько лет, Найтли мысленно обращался к нему, как к Новому Графу. Харроуби был его отцом. Но этот напыщенный олух, все еще отказывавшийся признать единокровного брата, не смел даже встретиться с ним глазами. Трус! В тех случаях, когда они оба оказывались в одном зале, Найтли откровенно забавлялся, пытаясь поймать его взгляд или даже кивал. И наблюдал, как краснеет Новый Граф.

Но даже состояние Найтли не помогло снискать признание брата. Как и растущее влияние в лондонском свете, благодаря его невероятно популярной газете. Новый Граф даже не замечал, что Найтли никогда не печатал в своей газете ничего, могущего повредить репутации семейства Харроуби. И не имело значения, что он дружит с герцогами.

Все это заставило Найтли приступить к выполнению последнего пункта своего плана.

Жена-аристократка. Только тогда Новый Граф не сможет игнорировать Найтли. Просто не позволит себе нарушения этикета.

Найтли сам не понимал, почему ему так важно публичное признание графа. Большинство светских людей не желало общаться с ним, но в отличие от брата они просто не могли себе позволить оттолкнуть его. Это тоже являлось частью плана.

Вот и доказательство: лорд Марсден, с сигарой и бокалом бренди, направлялся к тому месту, где стоял Найтли. Они были почти ровесниками, однако Марсдена, несмотря на относительно молодой возраст, бесконечно уважали в парламенте, отчасти из-за наследства покойного отца, отчасти благодаря его собственным талантам. Этот человек был просто рожден для роли политика.

Марсден был человеком обаятельным, старавшимся при любой возможности заводить новые знакомства и связи. Он флиртовал с женщинами: пожилыми, молодыми, дебютантками, старыми девами, замужними и вдовами.

Его часто можно было увидеть в игорной комнате, где он курил, смеялся и заключал пари с приятелями. Пересыпал разговор намеками, шутками, невинными сплетнями, комплиментами и внимательно выслушивал жалобы. Слишком внимательно. Найтли был готов это признать.

Маркиз всегда искал поддержки «Лондон уикли» для своих многочисленных замыслов и политических проектов, особенно еще и потому, что газета предоставляла ему большую аудиторию. И все же Найтли знал: читателей становится все больше, поскольку он никому ничем не был обязан, чем обрекал маркиза на вечное разочарование.

Тем не менее мужчины были в хороших отношениях, поскольку это соответствовало их лучшим интересам.

— Уверен, вы слышали новость, — заметил Марсден и, когда Дерек намеренно промолчал, добавил: — Насчет репортера «Лондон таймс». Его бросили в Ньюгейт за то, что разыгрывал роль врача.

— Я слышал что-то в этом роде, — выдавил Найтли.

— Омерзительно, не так ли? Высший свет в ужасе. Или придет в ужас, — бросил Марсден со злорадной улыбкой. Найтли уже представлял, как все будет: в каждом разговоре маркиз станет подливать масла в огонь, сея интриги, тщательно отбирая обрывки информации, предназначенной обозлять и возмущать, пока высший свет не превратится в обезумевшую толпу, жаждущую крови подобных ему газетных магнатов.

— Я собираюсь опубликовать эту историю в «Лондон уикли», — кивнул Найтли.

У Марсдена имелся широкий круг друзей и связей. Однако Найтли тоже обладал немалым влиянием: каждую неделю тысячи лондонцев читали газету, содержавшую отлично отредактированную и умело представленную им информацию. А потом обсуждали содержание с семьей, друзьями, хозяевами газетных киосков, мясником, горничными…

Марсден мог сколько угодно раскачивать лодку, но Найтли знал, что одним махом может разрушить его планы.

— Вполне возможно, назначат расследование, — небрежно добавил Марсден, стряхивая пепел с сигары. Небрежность была напускной. На самом деле Марсден тщательно выбирал слова. Сейчас эти слова прозвучали предупреждением.