— К чему весь этот разговор? — спросила Аннабел, и в ее голосе зазвучали такие же дерзкие нотки, как у Джулианы.

Элайза выпрямилась. Софи приоткрыла губы, а Джулиана устремила на нее взор зеленых глаз.

— Я люблю Найтли, с того момента, как его увидела. Это стало частью меня, и вы все знали. И неожиданно моя любовь стала ненужной помехой?

— Все было прекрасно, пока он не попросит тебя продаться ради его чертовой газеты, — отрезала Джулиана.

— Джулиана! — хором ахнули Софи и Элайза.

Аннабел набрала в грудь воздуха. Она сумела! Сумела защититься!

— А если я этого хочу? — парировала она. Однако ее рука дрогнула, и чай выплеснулся на блюдце.

— А если не хочешь? Просто считаешь себя «той, что любит Найтли», и поэтому не можешь сказать «нет»? — не сдавалась Джулиана. Даже в пылу битвы Аннабел осознала справедливость вопроса. Но об этом она подумает позже. Когда останется одна.

— Именно так ты обо мне думаешь? Что я не кто иная, как глупая девчонка, влюбленная в бессердечного мужчину? Может, ты и права.

Аннабел горько рассмеялась. Впервые за двадцать шесть лет жизни.

— Взгляните на меня: пытаюсь привлечь его внимание с помощью советов незнакомых людей, поскольку сама не имею понятия, что делать. А теперь, когда он стал замечать меня, это вдруг стало неправильным и скверным, и…

— Я только хочу, чтобы ты была счастлива. И боюсь, что… — начала Джулиана, потянувшись к ее руке. Аннабел поставила чашку на поднос и встала.

— Джулиана, ты всезнайка и можешь знать все сплетни, которые ходят в обществе. Но не представляешь, что творится в моем сердце, и понятия не имеешь, что для меня лучше.

И тут Аннабел совершила немыслимое. Вылетела за дверь, даже не оглянувшись.

Найтли постучал в дверь дома Свифтов. Открыла ему робкая служаночка и молча повела в гостиную, где предстояло дожидаться Аннабел.

Обстановка была самой скромной. Все было простым и надежным. Здесь никто не заботился о комфорте. Только о практичности.

Найтли подумал о своем доме, тоже простом, но уютном и светлом, с пушистыми коврами и яркой мебельной обивкой. Все было дорогим и элегантным. Ничего безвкусного.

Здесь все говорило о маниакальной скупости.

В дверях появилась Аннабел в бесформенном коричневом платье с белым, пришпиленным к лифу передником. Руки и платье были покрыты мукой и даже на щеке остался белый мазок.

А ее глаза… больше не сверкали. Погасли. И к тому же покраснели и опухли: по-видимому, она плакала. Его словно ударили кулаком в живот!

— Что вы здесь делаете? — глухо спросила она.

Похоже, она ему не рада.

Дерек только сейчас сообразил, что надеялся на противоположную реакцию. И почувствовал себя полным ослом. Вернее, болваном.

— Почему на вас передник? — спросил он. Ей не пристало одеваться, как служанке!

— Мы с кухаркой пекли хлеб, — пояснила она.

— Разве больше некому помочь?

Аннабел — сестра процветающего торговца тканями. Им следовало иметь целый штат слуг. Женщина с таким статусом должна встречаться с друзьями и искать мужа, а не влачить унылое существование домашней прислуги.

— Есть только я, — коротко ответила она.

Это не та Аннабел, которую он знал. Она словно потеряла способность во всем видеть чудо. Что-то не так. Неужели это из-за его гнусной просьбы? Возможно.

Он рад, что пришел извиниться.

— Зачем вы здесь, мистер Найтли? — Неприветливо спросила она.

— Не хотите ли присесть?

Джентльмен не может сидеть в присутствии стоящей дамы.

Аннабел молча уселась на диван. Дерек устроился рядом на самом неудобном предмете мебели, который когда-либо видел, и сжал ее руку. Какие холодные пальцы…

— Я должен извиниться, Аннабел. С моей стороны было дурно просить вас поощрять Марсдена ради газеты. Или в качестве одолжения мне.

Найтли думал, что его совесть успокоится, как только он произнесет эти слова. Он ехал через весь Лондон, от издательства на Флит-стрит до Блумсбери, чтобы сказать ей это. И думал, что она поблагодарит его и попросит не беспокоиться, поскольку поняла: он сделал это в отчаянии. Идиот. Болван.

Аннабел прищурилась и вопросительно склонила голову набок. У Найтли перехватило дыхание.

— Это Джулиана вас подговорила, верно? — осведомилась она. В голосе явно звучали осуждающие нотки.

— Простите, не понял.

— Вы пришли извиниться, поскольку Джулиана посчитала, что с вашей стороны дурно просить о таком, а с моей стороны — унизительно соглашаться на просьбу, — пояснила Аннабел, чеканя каждое слово. По крайней мере, насколько была способна. Потом с глубоким вздохом, не предвещавшим ничего хорошего, продолжала высказываться так откровенно, как никогда за все то время, что он ее знал.

— Нам всем известно, что в жизни вам небезразлично одно — газета. Ни у кого нет никаких иллюзий на этот счет, мистер Найтли. Даже у меня с моим злосчастным воображением, у меня, которая вечно ищет во всех чертову доброту и лучшие качества.

Найтли от удивления даже рот раскрыл.

Аннабел и ругательства?! Быть того не может! Что дальше? Единороги, впряженные в колесницы, и появление короля в мантии?

— Я знала, что именно вы от меня просите. И почему. Не настолько я глупа, — Добавила она, поднимая подбородок и вскидывая голову. Рассерженная Аннабел была одновременно дерзкой и великолепной. И мыслить вдруг стало невозможно, поскольку все правила, по которым он жил, превратились в пыль и прах.

Такой он Аннабел еще не видел, и, как подозревал, такой ее не видел никто.

— С моей стороны было некрасиво просить вас о таком, — повторил Дерек, поскольку это оказалось единственным, что он твердо знал в перевернувшемся мире.

— Да, это было некрасиво. И вам следует хоть иногда думать о чем-то, кроме себя и своей газеты, — наставляла она. — Мне нужно было так вам и ответить. Сразу. Очень жаль, что вы отправились в такую даль, чтобы услышать это от меня. Вы неправы, и я только что извинилась… я такая… глупая…

— Аннабел, что с вами? — спросил он спокойным, размеренным тоном.

Она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и устремила на него взгляд.

— Вы действительно не догадываетесь, — потрясенно прошептала она. Должно быть, что-то прочла по его лицу. — О-о, ад и проклятие!

Она вдруг стала смеяться и все хохотала и хохотала, а Дерек поражался, что Аннабел, редко произносившая две фразы подряд, теперь ругается, как мужчина!

И еще он не понимал, что тут смешного. Он уже хотел спросить, в чем дело, когда смех оборвался, и по щекам Аннабел полились слезы.

Найтли поднял глаза, словно ожидал услышать с небес разумный совет. Как большинство мужчин, он совершенно терялся от женских слез. И сейчас со смесью сочувствия и ужаса наблюдал за плачущей Аннабел.

Она выглядела трагично и вместе с тем неотразимо, и следовало что-то делать, чтобы остановить это безумие! Прежде всего Найтли сунул ей в руку чистый платок, который Аннабел немедленно прижала к глазам. Ее прелестные плечи тряслись.

И этому ужасу, казалось, не будет конца.

— Ад и проклятие, — повторил он слова Аннабел и со вздохом обнял ее.

Аннабел зарылась лицом в его плечо и, вне сомнения, промочила насквозь его фрак и галстук. Но это не имело значения. Он ощутил, как она успокаивается в его объятиях. Как ее мягкие локоны обвили его пальцы. Как ее грудь касается его груди. Он ощущал себя всемогущим, только потому, что сумел ее утешить! И так ловко прижать ее к себе. Но Дерек жаждал большего.

Он прошептал ее имя.

Однако их прервали, прежде чем они смогли продолжить начатое. Угловатая некрасивая женщина в уродливом платье встала на пороге и откашлялась. Громко.