Этот чертов обморок подействовал на него совершенно неожиданно. Показал, какой она может быть в постели.

Мисс… Ан-на-бел… Свифт…

Он поступил дурно, попросив Аннабел обратиться к Марсдену, но не это заставляло его корчиться от стыда. Он не добился бы всего, чего добился, если бы принимал в расчет деликатную чувствительность и чертовы чувства других.

Просто он осознал одну истину.

Просьба, обращенная к Аннабел, сводила его с ума, потому что он хотел ее. Для себя.

Хотел самым безнравственным, самым греховным образом.

Ее невинность и свежесть были подобны дыханию прохладного ветерка в жару.

Странно. Почему он внезапно захотел Аннабел с такой пугающей силой? После всех лет, когда она была рядом, прямо под носом, стараясь казаться незаметной и никого не тревожить.

Черт, теперь она постоянно его тревожила, хотя понятия об этом не имела.

Выходя со склада, Найтли прошел мимо компании рабочих, желавших получить последний выпуск «Уикли», прямо со станка, чтобы типографская краска размазывалась по их и без того грязным пальцам. Один рабочий читал вслух остальным. Те курили и слушали новости. Семь или восемь человек. Одна газета.

Найтли замедлил шаг, прислушиваясь к их разговорам. Это может его отвлечь. Он даже может что-то узнать.

Он прислушался к грубому голосу читавшего и заметил, что остальные внимательно слушают. И тут его осенило: рисунки!

Чем больше будет иллюстраций, тем легче неграмотным понять смысл статьи. Даже если рядом не окажется того, кто умеет читать. Придется усовершенствовать станки. Провести эксперименты.

— Это Найтли. Владелец, — хрипло бросил один, когда Дерек кивнул и ускорил шаг, спеша вернуться к себе. Однако прежде всего необходимо было извиниться перед Аннабел.

— Он попросил тебя… о чем?! — ахнула Джулиана.

Аннабел вжалась в спинку диванчика.

Только минуту назад она с восторгом пересказывала свои похождения с обмороком и последующую поездку в экипаже Найтли. Но ее новости были встречены неловким молчанием подруг, особенно когда она упомянула о просьбе Найтли ради блага газеты поощрять ухаживания лорда Марсдена.

— Если подумать, все вполне логично, — оправдывалась Аннабел. Она понимала мотивы и ход мыслей Найтли и хотя оскорбилась, все же не знала, что испытывает к нему. И это уменьшало боль. Зато, если ей все удастся, она вновь привлечет его внимание. И заслужит вечную благодарность.

Джулиана, еще более свирепая и грозная, чем обычно, громко фыркнула. Софи и Элайза обменялись нервными взглядами.

— Попытайся доказать, что это нечто иное, чем ужасное оскорбление, показывающее черствость и бездушие Найтли, — резко бросила Джулиана. Так резко, словно вонзила нож в сердце. Аннабел была застигнута врасплох этой внезапной атакой. Секунду назад все смеялись над ее просьбой дать попробовать виски.

— Он любит газету, а газете грозит расследование. Найтли просто попросил о помощи. Люди помогают тем, кого любят, — объяснила Аннабел. И это действительно имело смысл. Не правда ли? Ей не нравилась его просьба. Но он поступил так из любви к газете. Или что-то в этом роде.

— Возможно, — парировала Джулиана. — Но этих людей не просят поощрять ухаживания другого мужчины! Какая уж тут любовь!

— Все не так просто, — не сдавалась Аннабел, потому что… потому что… должен быть веский довод, объяснявший правоту Найтли.

Беда в том, что сейчас она не может этот довод привести. Ее желание помочь ему, показать свою полезность и любовь превосходило все остальное. Но она не могла найти слов для объяснения.

— Аннабел, почему бы тебе не попытаться объяснить еще раз? — мягко попросила Софи, положив ладонь на ее руку. — Возможно, Джулиана все не так поняла.

Аннабел поняла, что Софи на этот раз взяла на себя привычную роль дипломата. Обычно она никогда не оказывалась в гуще драмы. Но на нее смотрели три пары серьезных, печальных глаз, и она чувствовала себя так, словно предстала перед судом. Ее преступление — идиотизм. Ее оправдание — любовь, желание помочь.

И доказала. Верно?

— Найтли заметил, что Марсден мной интересуется, и попросил, чтобы я его поощрила. Моя колонка тоже имеет некоторый успех, так что он посоветовал мне и дальше просить совета у читателей. Это бизнес и это Найтли, — докончила она, словно все объяснив логично и связно. Ведь Найтли ни о чем больше не думает.

Но извиняет ли это его поведение?

Сомнения начали прокрадываться в душу, как сырость в продуваемый насквозь дом в холодный мокрый зимний день. Особенно под уничтожающим взглядом Джулианы.

— Он не знает… о моих чувствах, — добавила Аннабел, нервно прихлебывая чай. Впрочем, она понятия не имела, что знает и чего не знает Найтли.

— Откуда тебе это известно, Аннабел? — осторожно спросила Софи. — И что ты чувствуешь по этому поводу?

— Если бы он знал, не стал бы просить о таком, — упрямо заявила она, хотя понимала, что это мнение было основано на шатком фундаменте ее желаний. Не на твердых фактах.

Сомнения продолжали свой победный марш.

Почему она его защищает?

И что вообще о нем знает?

До нее постепенно доходила правда: хотя сама она считала себя благородной девой, занятой поисками истинной любви, на самом же деле оказалась глупой влюбленной девчонкой, настолько ослепленной звездами, горевшими в ее глазах, что она была готова сама вручить оружие своему убийце.

В висках Аннабел застучало. Голова разболелась.

— Аннабел, ему безразлично все, кроме его газеты. Вспомни, как он выбросил меня на улицу, когда все от меня отвернулись, — настаивала Джулиана, безжалостно расправляясь с иллюзиями Аннабел и устраняя препятствия, мешавшие армии сомнений ворваться и победить.

— Из-за его фанатичной преданности газете я едва не потеряла Уиклифа, — добавила Элайза. Аннабел уставилась на нее. На чьей она стороне? Ее или Джулианы?

Пульсация в голове усилилась. Глаза горели. Но она не заплачет. Не выкажет слабости.

— Это означает лишь одно: газета ему небезразлична. И тут нет ничего дурного, — твердо ответила Аннабел. И все же ее рука дрожала, а чашка предательски позвякивала о блюдце. И ощущение было такое, что подруги правы, а ошибается она.

Аннабел боялась того момента, когда подруги устанут от ее оптимизма и дурацкого увлечения Дереком Найтли.

От нее. Когда посчитают ее не милой, а глупой. Она видела это в их жалостливых взглядах, которыми они обменивались между собой.

— Да. Он переживает за свою газету, Аннабел. Любит ее. Но больше ничего и никого, — настаивала Джулиана, пытаясь ее вразумить. Прекрасная и смелая Джулиана.

Аннабел почувствовала, как бледнеет и уменьшается в размерах рядом с подругой, оплотом силы и уверенности.

— Но что ты ощутила, когда он попросил тебя о таком? — снова спросила Софи.

— Мне это, конечно, не понравилось, — призналась она. — Но Дерек не ведал; что я к нему испытываю. А если бы ведал… я уверена, что он никогда бы не обратился ко мне с такой просьбой.

Она точно это знала. Однако после умелых, настойчивых расспросов Джулианы Аннабел уже не была ни в чем уверена, кроме одного: она ужасно глупа, если продолжает любить человека, для которого ничего не значит.

Аннабел осмелилась взглянуть на Джулиану.

— Как можно любить человека, способного просить такое у женщины? Ни один порядочный мужчина не сделал бы этого, я уже не говорю о любви, — продолжала Джулиана, никогда не умевшая остановиться вовремя. Проведи перед ней линию и объяви границей, она, не задумываясь, перешла бы ее, обернулась и потребовала бы поскорее следовать за ней.

«А как насчёт меня?»

Что же, возможно, и ей пора переступить границу. Пора защищаться самой, а не защищать Найтли.