Аннабел выглянула из-за пальмы, чтобы рассмотреть этих… снобов.

И тут ее взгляд упал на Найтли, стоявшего позади этих двоих. Губы были плотно сжаты, а бокал он держал в кулаке. Похоже, все слышал. И предположил, что говорят о нем.

Аннабел неожиданно заметила отчетливое сходство между ним и брюнетом.

— К чему идет мир?! — вздохнул Харроуби.

Ему ответил Найтли:

— Добро пожаловать в будущее, Харроуби, когда талант будет цениться больше, чем ничтожество, за которым ничего не стоит, кроме имени давно усопших предков, — беспечно объявил он. Однако Аннабел видела, как он сжимает бокал. Она не удивилась бы, раздави он хрусталь в кулаке.

— Имя, за которое вы отдали бы все, — ответил Харроуби с таким презрением, что Аннабел сжалась. — Поверить не могу, что у вас хватило наглости заговорить со мной.

Он неловко огляделся, пытаясь проверить, кто стал свидетелем неприятного разговора. Аннабел отошла еще дальше в тень.

— Нет ничего выше семьи, не так ли? — жизнерадостно осведомился Найтли, явно пытаясь спровоцировать собеседника на скандал. Аннабел продолжала следить за его рукой, все еще с силой сжимавшей бокал. Спокойствие его было явно показным.

— Очевидно, нет, — ледяным тоном отрезал Харроуби. — С тех пор, как отец бросил свою настоящую семью ради какой-то шлюхи и ее ублюдка.

Если она поняла верно, — Аннабел никогда не была категоричной, — похоже, что у Найтли есть брат. Вернее, единокровный брат. Слышала ли она что-то о его семье? Он непохож на человека, у которого есть таковая. Ей казалось, что Найтли сразу родился взрослым, сильным и волевым.

— Болтайте обо мне что угодно, но мою мать оставьте в покое, — предостерег его Найтли. По крайней мере Аннабел показалось, что он выразился так. Голос был тихим, выражение лица — зловещим. Но держался он стойко. Не то что она. Отступала и пряталась от любого конфликта.

— Вы — грязное пятно на имени Харроуби, — яростно прошипел граф. Аннабел охнула. Но Найтли стоял выпрямившись, расправив плечи, словно ему не было дела до слов брата. Аннабел восторженно смотрела на него.

— «Прочь, прочь, проклятое пятно»[1], — процитировал третий.

Остальные двое яростно уставились на него. Осознав свои одинаковые реакции, они разошлись в противоположных направлениях и стали проталкиваться сквозь толпу.

Для Аннабел было чудом уже то, что Найтли смог невозмутимо обмениваться уничтожающими репликами с братом, который явно ненавидел его. На его месте Аннабел постаралась бы сбежать или вообще не приближалась бы к этому человеку. Она всю жизнь из кожи вон лезла, чтобы никто не испытывал к ней подобных чувств.

Но только не Найтли, казавшийся оплотом спокойной силы и самообладания. Он осмелился на то, что ей было совершенно недоступно, и не уступил противнику в уме и силе.

Именно поэтому она и любила его.

— Почему вы прячетесь за пальмой, мисс Свифт?

— О, лорд Марсден! Добрый вечер, — ответила она, краснея.

— Может, вы предпочтете танцевать со мной вальс?

Марсден протянул руку, и Аннабел вложила в нее свою.

На балконе, при лунном свете

Позже, этим вечером, Аннабел прошла мимо Найтли и бросила на него дерзкий взгляд. По крайней мере она надеялась, что это был зовущий, дерзкий, лукавый взгляд, как наставляла Кокетка с Финчли-роуд.

На эти несколько секунд их взгляды встретились. Ее охватил странный восторг. Нечто вроде предвкушения. Сердце забилось сильнее. Последует ли он за ней?

Аннабел вышла на балкон, где ее ждали бесчисленные опасности и романтические приключения… если верить ее читателям. Она пыталась небрежно прислониться к холодной каменной балюстраде, как это делал Найтли.

Но тут он очутился перед ней, и она уже больше ничего не замечала.

— Аннабел, — выдохнул он, и это было одновременно утверждением, вопросом и приветствием. — Я не знал, что вы сегодня появитесь здесь.

— Я приехала с Джулианой и Роксбери, но разминулась с ними в толпе гостей.

— Я заметил, как вы танцевали с лордом Марсденом, — перебил Найтли. Аннабел вспомнила о совете вызывать в нем ревность. И еще одном: держаться на расстоянии и не бросать к его ногам сердце и душу. И еще одном: изображать скромность.

— Полагаю, большинство гостей занимались тем же, — заметила Новая Аннабел.

— Я поступил глупо, Аннабел. И сожалею о своей просьбе поощрять его, чтобы защитить газету, — настойчиво сказал Найтли, все еще помня о своем злосчастном предложении.

Она забыла о нем после его искреннего извинения. Совсем забыла, особенно после того, как он ее поцеловал. Она умела прощать.

Кто говорит, что я поощряю его ради вас или «Уикли»? Да и какое значение это имеет?

Аннабел глубоко вздохнула, выпрямилась, словно пытаясь найти мужество задать неприятный вопрос.

— Вы ради газеты ухаживаете за леди Лидией? Чтобы она заступилась за вас перед братом?

— Все гораздо сложнее, — ответил Найтли, отчего у нее появилось множество новых вопросов. Аннабел хотела как-то выразить свой скептицизм, Любопытство и поэтому попыталась вскинуть бровь.

— Хотелось бы мне уметь вскидывать бровь, — с легкой завистью сказала она. Найтли рассмеялся, заметив, однако, что разговор принимает слишком серьезный оборот. — Вы можете сделать это. Джулиана может. Все герои и героини романов могут это делать.

— Все очень легко. Вам придется выглядеть надменно и высокомерно. Вот так.

Найтли был неподражаем. Недосягаем. Таинственен. Неприлично красив.

— Кто такой Харроуби? — спросила Аннабел и увидела потрясенное лицо собеседника. Но как она могла не спросить, после того, что только что услышала? — Я видела, как вы с ним говорили. И это может означать, что случайно подслушала разговор с ним.

— Я вас не заметил, — пробормотал Найтли, и Аннабел сухо улыбнулась, глядя в любимое лицо: высокие скулы, сильный подбородок, темные волосы и ресницы, проницательные голубые глаза.

— Разве я не называла себя «мисс Заброшенная Свифт»? Вполне возможно, что между мной и остальным бальным залом стоит терновый куст в горшке, — горько усмехнулась она. — Насколько я поняла, вы и лорд Харроуби состоите в родстве?

— Сегодня вечером вы задаете ужасно много личных вопросов, дорогая Аннабел.

Найтли отвел с ее лба выбившийся локон. Пальцы коснулись щеки. Едва заметно.

Фамильярность этого жеста заставила сердце забиться сильнее, а собственнические нотки в словах «дорогая Аннабел» привели ее в восторг.

Она вспомнила те времена, когда он в письме обращался к ней «мисс Свифт». Как далеко они зашли!

Она стала его Дорогой Аннабел, не так ли? Всегда была, с тех пор, как он назвал колонку, которую она вела, в ее честь. Теперь она была не засидевшейся в девицах тетушкой, никому не нужной, несчастной родственницей. Дорогая Аннабел являлась его детищем. Она принадлежала ему вот уже три года, семь месяцев, одну неделю и пять дней. И теперь он, кажется, что-то начинал понимать.

— Видите ли, это все ужасное влияние Джулианы, — пояснила Аннабел. — Она все время твердит, будто мне не хватает отваги.

— И как вы себя чувствуете в новом облике?

Найтли оперся о балюстраду. Она так любила, когда он делал это, потому что казался непринужденным, хотя на самом деле пребывал в постоянном напряжении. Каково это: видеть его по-настоящему спокойным и непринужденным? Засыпать рядом. Просыпаться рядом…

Нет, нужно обуздать воображение, тем более что он здесь. Или по крайней мере не краснеть.

Потому что Найтли все замечал и язвительно усмехался, словно читал ее мысли.

— Это так бодрит. Но не волнуйтесь, я все напишу в своей колонке, — пообещала она ему.

— Кстати о колонке: как продвигаются ваши планы привлечь внимание Болвана? — осведомился Найтли. Разве это не вопрос часа, недели, месяца, года, момента?

Аннабел улыбнулась и ощутила, как горят щеки. Она совершенно не знала, как ответить на этот вопрос. Но подумала, что, кажется, судя по тому, как Найтли затаил дыхание, она ему небезразлична. Словно он со страхом ожидает ее ответа.