Аннабел боялась, что ее колонка запоздает, или окажется недостаточно хорошей, и что Найтли решит найти автора получше. Она трудилась над написанием очередной колонки так, словно надежды и мечты зависели от каждого слова, которое должно быть идеально подобрано.

Она боялась обременить остальных Пишущих Девиц своими страхами: а вдруг они найдут ее скучной и безнадежно унылой и бросят ради более интересных и высокопоставленных подруг.

Позволить Найтли увидеть эти страхи… и заманчиво и боязно. Прежде она могла списать любую его ошибку на простую беспечность или безразличие. Но теперь, когда он уже много узнал о ней, она открыта для боли, обид и совершенно беззащитна.

— Терпеть не могу беспокоить людей, — тихо призналась Аннабел, поняв, что по-прежнему чувствует себя скованно рядом с Найтли.

— Но как же вы чего-то добиваетесь? — недоуменно спросил он.

Вопрос был прямым. Ответ тоже.

— Я и не добиваюсь. Стараюсь пройти сторонкой, — вздохнула она.

— Так жить невозможно, Аннабел, — протянул Найтли таким тоном, что ее, всегда застенчивую и осторожную, потянуло забыть об осмотрительности и начать строить свою жизнь заново. Вместо того, чтобы прятать голову в песок, и надеяться, что дни пройдут без всяких событий.

— Но я совершенствуюсь! — торжественно объявила Аннабел, с облегчением понимая, что сказала правду. Однако она действительно прилагала постоянные усилия, чтобы расстаться со Старой Аннабел и превратиться в Новую. Даже сейчас, совершив самый драматичный, самый смелый поступок в своей жизни: упав в его объятия в притворном обмороке, она поспешила ретироваться в более безопасные, спокойные воды.

— Вы совершенствуетесь, — согласился Найтли, — благодаря вашей колонке.

Он заметил! Снова!

— Видите ли, весь Лондон наставляет меня в искусстве не быть унылой и не бояться стать обузой, — усмехнулась она. Сидевший напротив Найтли улыбнулся.

И, кажется, хотел сказать что-то, но промолчал. Ей отчаянно хотелось узнать, что он скрывает.

— Полагаю, вам это удается. Болван заметил вас?

Как, о, как ответить?

Ее так и подмывало объявить, что Болван — это он и есть, и они сидят рядом. И броситься в его объятия!

Но она ничего подобного не сделала, поскольку не была уверена, как он это воспримет. Страстно ее поцелует? Или поспешно отнимет руку и остановит экипаж?

Она по-прежнему оставалась Аннабел, которая просто «проходит мимо». Хотя последнее время медленно, мучительно, но становилась храброй и дерзкой Новой Аннабел.

Она также не сказала ему, что имеет успех у Болвана, поскольку мечтала, что этот момент будет немного другим. Она еще не оставила надежды и мечты, в которых он признавался ей в любви.

— Я продвигаюсь вперед, — призналась она, но тут же выдала неприятную правду: — Но не слишком. Вы сказали, что колонка очень популярна, и хотелось бы продолжать в том же духе.

— Сейчас это спасение для «Уикли». Все заняты скандалом в «Лондон таймс», но это лишь вопрос времени, прежде чем начнется расследование журналистских методов в «Уикли», — спокойно объяснил он.

— И тогда мы обречены, — трагически объявила Аннабел.

— Нет, если это хоть в малейшей степени зависит от меня, — покачал головой Найтли. Голос был спокойным, но намерения — самыми решительными. О, если бы Найтли любил ее так же сильно, как свою газету!

Спокойно, но постоянно и верно, с неотступной, ежедневной преданностью. О… знать, что твой любимый будет бороться не на жизнь, а на смерть, чтобы защитить тебя!

Ради газеты Найтли не раз дрался на дуэли.

— Вы любите газету больше всего на свете, — высказалась Аннабел вслух.

— Она моя.

Честно. Просто. Факт. Но в этих двух словах был мир эмоций. «Она моя».

Найтли мог быть отчужденным или бесчувственным, но мог и произнести эти два слова. «Она моя». Но если он так сильно любит газету, значит, способен безгранично любить женщину. И больше всего на свете Аннабел хотела быть этой женщиной.

— Мужчина. Газета. История любви: роман в трех частях, — мечтательно протянула Аннабел, и Найтли рассмеялся, что придало ей уверенности продолжать: — Какова ваша история? Как вы влюбились в «Уикли»?

— Тогда это была второразрядная газета, вчерашние, плохо поданные и отредактированные новости. И она продавалась. Владелец женился на богатой женщине и хотел уйти на покой. Я пожелал купить, и у меня были для этого средства.

— То есть вы начали с самого верха, — заметила она.

— Собственно говоря, я был одним из авторов, — признался Найтли, к ее удивлению. — До того я работал за печатным станком, а еще до того — разносил газеты по домам аристократов.

Аннабел улыбнулась, представив юного Найтли, стоявшего перед мейфэрским особняком со стопкой «Лондон уикли» в руках. Предвидел ли он или мечтал, что в один прекрасный день будет жить в таком прекрасном доме?

— Никто не знал эту газету так хорошо, как я. Владелец предложил мне купить ее, — пояснил Найтли, иона заметила, что в его голосе не было извинительных ноток в отличие от нее. Она бы стеснялась своих достижений.

Еще одна причина, по которой она его обожала.

И еще за то, что при взгляде на него ее сердце билось сильнее, и она острее сознавала каждое свое движение, и ощущение нежности шелка на коже.

Когда Найтли смотрел на нее, замечал ее, Аннабел чувствовала, что существует.

И видела женщину, которой хотела стать.

Очевидно, незачем бояться задавать вопросы.

— А откуда у вас взялись деньги на газету? Я не говорю, что авторам недостаточно платят. Но если…

О, как спросить, не намекнув на свое жалованье и не оскорбив человека, который его платит?

— Я не хотела сказать, что вы мало платите авторам…

— Газета продавалась дешево, — перебил Найтли.

— Уверена, что не настолько, — осмелилась возразить Аннабел.

Найтли пожал плечами и выглянул в окно. Побарабанил пальцами по сиденью. То, чего спокойный, хладнокровный, абсолютно владеющий собой мистер Найтли обычно не делал.

Неужели и он уязвим? Неужели и он не совершенен?

Аннабел думала, что знает его много лет, но, очевидно, ее ждали новые открытия. И это еще больше влекло ее к человеку, сидевшему в экипаже напротив нее.

— Получил наследство от отца, — пояснил он таким тоном, что это прозвучало как исповедь.

За эти годы, семь месяцев и несколько дней, которые Аннабел любила Найтли, она старалась собрать о нем каждую крупицу информации. Но даже Джулиана не особенно упоминала о прошлом или семье их владельца. Его отец был пэром. Это Аннабел знала. Она также знала, что Дерек родился вне брака. Это рассказала Джулиана, взяв с подруг клятву молчать.

— Денег оказалось достаточно, чтобы купить газету, но недостаточно, чтобы просто жить на них? — спросила Аннабел. Так поступил бы ее брат. Если бы мог, днями просиживал бы в библиотеке, читая газеты и не обращая внимания на окружающий мир.

— Я не мог проводить жизнь в лени и праздности, наблюдая, как уменьшается мой банковский счет, и ничего при этом не делать. Я должен был строить и создавать, — страстно объявил Найтли. — И теперь я кое-чего достиг. У меня успешный бизнес. И чертово состояние, каждый пенни которого я заработал сам!

— И все же вы не ушли на покой, — заметила она.

— Это меня убьет, — просто ответил он.

Помедлил, устремил на нее взор темно-голубых глаз, и Аннабел поняла, что он скажет сейчас нечто жизненно важное.

— Я еще не достиг всего, к чему стремился.

— А что осталось? — не выдержала она, затаив дыхание в ожидании ответа.

Он помолчал, словно решая, рассказать или нет.

— Я хочу занять место в обществе, — выговорил он, и Аннабел искренне пожалела об этом его желании. Факты быстро выстраивались в цепочку, обнаруживая невероятную правду. Леди Лидия — знатная дама. Женитьба на ней и его состояние обеспечат ему положение в обществе.

— Вы не можете терять сейчас газету, верно? — спросила Аннабел, имея в виду парламентское расследование — единственное, что может погубить «Уикли». — Не теперь, когда ваша цель так близка.