— Ну, этого нельзя сказать; во всяком случае, он обладает симпатичной наружностью. Я подозреваю, что он в меня немножко влюблен, оттого и застенчив. Впрочем, как видно, любовь его не особенно беспокоит.

— Вы ошибаетесь, княгиня, — сказала глухим голосом Барбара. — Он до безумия любит вас.

— Почему же вы знаете? — спросила, улыбаясь, княгиня. — Разве Гербольд поверял вам свои сердечные тайны?

— Я кормилица Гербольда, он иногда посещает меня. По его глазам, по глубоким вздохам и восторженной речи о вас, княгиня, я догадалась, что мой молочный сын влюблен в вас до безумия и тысячу раз готов отдать жизнь за то, чтобы поцеловать вашу руку; обо всем этом я сама догадалась, но Гербольд мне ничего не говорил.

— Что же я для него могу сделать? — холодно возразила княгиня. — И я понять не могу, моя милая, к чему вы мне все это говорите?

— Для того чтобы он не умер, мой милый сын, вот для чего я это говорю, — вскричала Барбара каким-то диким голосом, так что княгиня невольно отшатнулась. — Я благословляю небо за то, что оно дало мне, бедной еврейке, в руки богатую и именитую княгиню, которой я могу сказать: «Ты должна отвечать на любовь моего сына, иначе ты погибла!»

В первый момент княгиня Морани не нашлась, что ответить, до такой степени она была поражена словами Барбары, потом, придя в себя, сказала:

— Эта женщина безумная!

— Да, безумная… безумная от любви к этому ребенку, которого я выкормила своей грудью, безумная при мысли, что он может погибнуть от каприза знатной дамы. О, если это случится… клянусь Создателем… — Вслед за этим Барбара переменила угрожающий тон на мольбу. — Но вы, княгиня, не сделаете этого, не правда ли, вы так же добры, как и прекрасны… И мой милый Карл будет утешен… Для первого раза достаточно будет вам сказать ласковое слово, улыбнуться. О, сколько женщин позавидовали бы вам, княгиня, если бы они знали, как сильно любит вас Карл!

— Очень может быть, — холодно отвечала княгиня. — Но вы, моя милая, забываете одно, — прибавила она.

— Именно?

— Что все эти прекрасные вещи вы говорите княгине Морани.

Барбара мигом сделалась холодна, потух огонь в ее глазах, они стали бесстрастны, и она отвечала:

— Нет, я этого не забыла, но мне казалось, что моя просьба имела некоторое основание.

— В продолжение десяти минут, что я здесь, вы мне говорите только одни дерзости, — вскричала княгиня.

— Прошу извинить меня, — отвечала старая еврейка, — я не светская женщина и не умею выражаться как аристократка.

— Прекрасно. Но, пожалуйста, покончим эту глупую комедию, — говорила с нетерпением княгиня, — лучше скажите мне, могу ли я рассчитывать, что вы принесете в продолжение часа мне деньги.

— Об этом мы поговорим после, сначала отвечайте мне, как вы намерены отнестись к Карлу Гербольду?

— Так, как мне понравится, — отвечала княгиня, презрительно улыбаясь, — но могу вам сказать, что после ваших слов я, по всей вероятности, велю выгнать вон Гербольда, как только он покажется.

— Как, прогнать моего Карла! — вскричала рассвирепевшая еврейка. — Но он умрет от такого оскорбления, и ты с ним вместе, потому что после Карла ты не проживешь одного дня, клянусь Создателем! О, с этих пор, прелестная дама, я объявляю вам смертельную войну, — прибавила Барбара, — вы не только не получите денег, но еще к князю Морани будет послано письмо со всеми подробностями вашей измены.

— Гнусная негодяйка! — вскричала княгиня.

— А вы здесь думали встретить комплименты, цветы светского красноречия, — продолжала еврейка, — и ошиблись. Но позвольте вам сказать, прелестная дама, что я хотя и простая женщина, но на этот раз стою выше вас. Я защищаю усыновленное мною дитя, а вы ночью, закутанная в плащ, бегали к закладчику, чтобы платить долги вашего любовника!

— Клянусь, я тебе отомщу, негодная женщина, — сказала княгиня, разрывая кружева своего платка.

— А может, вам это не удастся, а если и удастся, то поздно: после того, как барон Версье отдаст душу дьяволу.

Княгиня сделала невольное движение.

— Пожалуйста, не думайте, что эта угроза не имеет основания, — продолжала Барбара. — Барон сегодня утром адресовался к одному еврею, известному химику, с просьбой дать ему яд, действующий быстро.

— Несчастный… И химик?

— Дал барону яд. Какая же печаль для еврея отправить на тот свет христианина?!

Последовало молчание. Княгиня задумалась, опустив голову на грудь, а Барбара пожирала ее глазами, радуясь эффекту, произведенному ее словами. Княгиня первая нарушила молчание.

— Забудем все, что мы говорили, — сказала она. — Я готова заплатить проценты, какие вы захотите.

Вместо ответа Барбара снова спросила:

— Что вы ответите Карлу Гербольду, когда он вам признается в любви?

— Что я люблю другого! — пылко ответила молодая женщина.

— И тот, кого вы любите, умрет, — глухо проговорила еврейка. — Я не встретила сожаления к моему ребенку и буду безжалостна к другим!

— Но ты, несчастная, просишь невозможного!

— Не могла же я не испытать все средства, чтобы спасти моего дорогого Карла, так же как не в моих силах оставить и его смерть неотмщенною!

— Значит, как бы велики ни были проценты, которые я бы тебе предложила…

— Никаких сокровищ мне не надо! Единственное, к чему я стремлюсь, это сделать счастливым моего молочного сына.

Барбаре показалось, что княгиня была тронута, но вскоре она поднялась с места, опустила вуаль на лицо и сказала, приближаясь к двери:

— Прощайте! Благодарю вас, вы убедили меня, что княгиня Морани была бессильна упросить закладчицу. — С этими словами она взялась за ручку двери.

— Княгиня! — живо вскричала еврейка. — Помните: если переступите этот порог, все будет кончено и я без малейшего колебания исполню все, что обещала! И завтра барон Версье в предсмертной агонии проклянет имя той, которая могла спасти его какой-нибудь ничего не стоящей для нее улыбкой, наклоном головы…

— Молчи, несчастная! — вскричала княгиня, поворачивая голову к еврейке. — Разве ты не видишь, что каждое твое слово выводит меня из терпения. Быть может, я бы и исполнила твою просьбу, если бы ты не пристала ко мне с ножом к горлу.

— О, княгиня, — сказала Барбара, падая на колени, — я не угрожаю вам, но молю вас, возьмите все, что у меня есть, но спасите моего ребенка.

Княгиня почувствовала что-то особенное в своей груди, доселе ей неизвестное. Приподняв рыдающую в ее ногах старуху, она прошептала:

— Встаньте! Вы добрая женщина. Гербольд будет жить.

Барбара радостно вскрикнула и покрыла руки княгини горячими поцелуями.

— Благодарю! Благодарю! — шептала она, задыхаясь от счастья.

МЕЖДУ тем как Барбара так горячо защищала сердечные интересы своего милого Карла Гербольда, что делал Соломон Леви? Прежде всего, он крепко запер дверь и попробовал, надежна ли цепь. Снизу время от времени слышались голоса старой еврейки и княгини Морани. Ростовщик, приятно улыбаясь и потирая руки, думал: «Разговаривают, стало быть, дело ладится, она согласна заплатить… Нет хуже, когда сразу соглашаются, подобные дела никогда не бывают прочны». Рассуждая таким образом, старый еврей взял фонарь и нажал на скрытую в камине пружину; образовалось отверстие, ведущее в длинный узкий коридор. Еврей вошел в него, несколько пригнувшись; сделав шагов десять, он остановился около стены; здесь также при помощи скрытой пружины он отворил маленькую дверь и очутился в каменном четырехугольном помещении, совершенно защищенном от действия огня и воды. Около одной из стен стоял железный сундук, полный разных драгоценностей, кругом были расставлены мешки, наполненные червонцами. При виде всего этого богатства глаза старого еврея заблестели, он засунул руку в один из мешков, начал шевелить червонцы и радостно шептал:

— Все мое… эти мешки, полные червонцев, мои!.. Никто из смертных, не обладает таким колоссальным богатством!.. Если бы я захотел, я бы мог купить целую провинцию и наслаждаться всеми благами жизни. Но я не хочу; нет, не следует трогать моего кумира!