— Нам, корнейль, надо обучать войска на своем языке.

— Да ты не ворчи: это не помешает нам бить инглизи повсюду и без пощады.

— Иншалла! Надеюсь, этим займемся очень скоро. Однако мой славный Баз валится с ног. — Файз Мухаммад ласково потрепал коня по холке. — У меня сил еще меньше. Хватит болтать, поехали к Аюб-хану.

Бывший комендант форта Али-Масджид подумал, что лицемерит: несравненно больше, чем гератского правителя, ему хотелось увидеть сына. Вместе с Мурадом Алимом он углубился в сад, окружавший Чарбаг. Почти сразу от дворца донесся звонкий возглас: «Отец!», и к ним метнулся стройный юноша. Затем, будто устыдившись своего порыва, он спокойным шагом подошел к всадникам и, как в Тезине (Аллах ведает, сколь давно это было!), придержал База.

Файз Мухаммад спешился и обнял прильнувшего к нему сына. За долгие недели разлуки черты лица Гафура заострились, под глазами легли легкие тени, но сейчас, с приездом отца, весь его облик выражал едва сдерживаемую радость.

— Афганцы, воины вы или женщины? — послышался чей-то насмешливый голос.

Оглянувшись, Файз Мухаммад увидел улыбающегося Аюб-хана. Вместе с несколькими приближенными правитель Герата наблюдал за этой сценой.

— Корнейль, подкрепись и приходи ко мне. Время не ждет, — бросил он.

— Сардар, я не корнейль. Был кефтаном, теперь — просто афганец.

— Я не ошибся, тезинец. Тебе присвоено это звание. Если хочешь, скажем так: афганский корнейль Файз Мухаммад. — Аюб-хан сделал ударение на слове «афганский».

— Благодарю, сардар! — приложив руку к груди, поклонился Файз Мухаммад.

Часа через полтора, после трапезы с Гафуром, Файз Мухаммад сидел на ковре, устилавшем пол зала для аудиенций гератского правителя. Здесь же находились везир Исматулла-ходжа в накинутой на плечи, несмотря на жаркий июньский день, меховой безрукавке, Мурад Алим, а также незнакомый пожилой мужчина в феске, надвинутой на лоб. На возвышении в кресле сидел Аюб-хан.

— Итак, что ты привез из своих странствий, корнейль? — обратился он к Файз Мухаммаду.

— Всю дорогу, возвращаясь в Герат, сардар, я размышлял над увиденным и услышанным. Непросто разобраться в том, что происходит. На севере затаился Абдуррахман-хан. Он много шумит о войне с инглизи, но, похоже, по-настоящему сражаться с ними не собирается. Выжидает, как пойдут дела. Хочет одними разговорами привлечь к себе народ, а сам бережет силы…

— Ты прав, — заметил правитель. — Мы посылали к нему четырех гонцов. Предлагали совместно ударить по врагу. Он отвечал уклончиво. Ну, а что инглизи?

— Сдается мне, что игра Абдуррахман-хана их устраивает. Они сейчас помышляют лишь об одном: как выбраться из Кабула, сохранив лицо. Кохистан объят восстанием. Со стороны Газни нападают отряды джарнейля Мухаммад Джан Вардака и муллы Мушки Алама. Покоя не дают ни днем, ни ночью. Если бы в столицу не пробилась из Кандагара дивизия Стюарта, худо пришлось бы инглизи. Они там и пошевелиться боятся. Потому и пытаются найти любой выход из капкана, чтобы их не перебили, как во времена Акбара.

— И что же они, по-твоему, будут делать для этого? — спросил везир.

— Уже делают. Втихомолку договариваются с Абдуррахман-ханом. Везде обещают золото — стараются посадить своих людей. Но они плохо знают наш народ… К джелалабадским гильзаям послали сардара Вали Мухаммад-хана. Он предложил большие деньги за переход на сторону инглизи, а гильзап убили его. В Майдане назначили губернатором своего прихлебателя — Мухаммада Хусейн-хана, а там сразу подняли восстание, и губернатор исчез. До сих пор его ищут — нигде не могут найти. Правителем Кохистана сделали Шахбаз-хана. Через несколько дней он убежал к инглизи в Шерпурский лагерь, иначе — убили бы. В Шерпуре встречает своего приятеля сардара Абдулла-хана. «Откуда?» — спрашивает. «Из Логара», — отвечает тот. «А что там делал?» — «Был губернатором». — «Почему же сюда приехал?» — «А ты почему приехал?» На том их беседа кончилась.

Рассказ вызвал улыбку на лицах слушателей.

— Говорят, инглизи затеяли мудреную игру в Кандагаре, — сказал Исматулла-ходжа.

— Чересчур мудреную, — иронически протянул Файз Мухаммад. — Нашли болвана — прости, сардар, он ведь твой родственник, — назвали независимым государем, вертят им как хотят, а он и рад.

— Да, — подтвердил гератский правитель, — сколько ни бей осла, он конем не станет! Шер Али-хан — мой дядя, в семье его звали «ласковым дурачком». Он готов сделать все, что ему скажут. А в управлении государством понимает столько же, сколько верблюд в аромате розы…

Сравнение перекликалось с известной афганской поговоркой, и присутствующие невольно снова рассмеялись.

— Смех — смехом, — нахмурился Аюб-хан, — а красномундирные собаки распоряжаются на большей части нашей земли. Мы должны как следует ударить по ним, чтобы заставить уйти. Собрали войска, обучаем их. Два полка привел из Меймене корнейль Аминулла…

Человек в феске кивнул.

— Теперь настало время определить цели и задачи похода, — закончил сардар.

Мурад Алим порывисто вскочил:

— Нечего размышлять: надо идти на Кабул!

Файз Мухаммад покачал головой:

— Сражаться с инглизи — это не плов есть. Здесь голыми руками ничего не сделаешь. Нужно иметь много пушек и ружей, да и людей, умеющих с ними обращаться. Куда нанести удар, тоже подумать надо…

— Что же ты предлагаешь? — повернулся к нему Аюб-хан.

— В Кабуле сейчас крупные силы врага. Сидят они в укрепленном лагере. Еще инглизи могут быстро перебросить солдат из Пешавара. Неподалеку — Абдуррахман-хан. Кто знает, не договорились ли они уже. Тогда он поддержит инглизи. Кроме того, из Герата к столице ведет очень плохая дорога. Пушки не везде пройдут. А без них незачем и выступать…

— Значит, Кандагар! — определил цель похода Аюб-хан.

— Да, Кандагар, — подтвердил тезинец. — К нему дорога гораздо лучше. Войск инглизи там меньше. Правда, и туда им нетрудно подбросить подкрепления, но тогда выяснится, что Кандагарское государство со своим вали полностью в руках чужеземцев. Им придется искать новые попоны для своих ишаков в Южном Афганистане или вовсе уйти оттуда. А Кабул что же? Кабул они и без того покинут: им там не усидеть…

— Разумно! — согласился правитель и посмотрел на остальных.

Везир и немногословный Аминулла также нашли обоснованными рассуждения Файз Мухаммада; не стал возражать и пылкий Мурад Алим.

— Итак, — подвел итоги сардар, — идем на Кандагар. Корнейль Файз Мухаммад будет командовать передовым отрядом, корнейль Мурад Алим — замыкающим отрядом и всем снабжением: он-то лучше других сможет позаботиться о продовольствии — это по его части! С остальными войсками пойдем мы с Аминуллой; в их числе, кстати, двинутся его мейменинские полки. В городе будет распоряжаться Исматулла-ходжа.

Совещание закончилось. Везир остался у правителя, а военные начали расходиться. Но неожиданно Аюб-хан их окликнул:

— Вот еще что! Нам, конечно, не удастся скрыть наступление большой армии, тем более что мы даже не знаем, сколько людей инглизи толчется сейчас в Герате. Но надо сделать все, чтобы они как можно позднее узнали о наших замыслах. Сказанное слово расходится по всему миру. Поэтому надо распустить самые противоречивые слухи: мы идем на Тегеран, в Систан, на Мазари-Шариф, на Кабул, на Газни, даже на Кандагар! Пусть гадают. А мы действительно пошлем небольшие группы сарбазов по разным дорогам…

Файз Мухаммад улыбнулся: молодость и отсутствие опыта ведения войны не помеха сардару: он мыслил как зрелый вождь.

— И затем, — добавил правитель, — нужно подобрать надежных офицеров, чтобы они под видом путников, купцов, дервишей тайно проникли в Кандагар и постарались привлечь на нашу сторону армию вали. Займись этим, Аминулла-хан!

— Слушаюсь, сардар!..

…К началу июня 1880 года к походу на Кандагар были готовы 8 палтанов, или полков, регулярной пехоты численностью до 4 тысяч сарбазов, тысяча всадников-соваров, 30 больших и малых орудий афганского производства, а также 3 тысячи вспомогательной конницы и обоз со снаряжением. Перед выступлением войскам зачитали воззвание Аюб-хана.