Сардар сделал движение, будто хотел возразить, но промолчал.
— Вооружить ваше войско — а нет сомнения, что у вас под началом будут многие тысячи, — мы по понятным причинам не сможем. Однако передовому отряду, который двинется для охраны вашей особы, предоставим ружья Бердана. Как, Алексей Николаевич, найдете у себя в бригаде 25 берданок, чтобы передать их друзьям? — обратился генерал-губернатор к Куропаткину, командовавшему Туркестанской стрелковой бригадой.
— Разумеется, ваше высокопревосходительство! — склонил голову «Кеклик».
— Ну вот, а остальное снаряжение храбрые афганские воины будут добывать у разбитых ими инглизи…
Кауфман произнес эту фразу с доброжелательной усмешкой, не подозревая, что она окажется пророческой, но в ином плане, чем этого хотелось бы главному начальнику Туркестанского края.
— И вот что еще, сардар. В наших общих интересах, чтобы вы со своими людьми как можно быстрее оказались на территории Афганистана. Бухарские и прочие власти будут своевременно оповещены о вашем продвижении, и никто не станет чинить вам препон.
Теперь заговорил Абдуррахман-хан:
— Я нижайше благодарю джарнейля-саиба за внимание и заботу о нашей скромной особе на протяжении столь долгих лет. Пока память моя будет крепка, она сохранит эту признательность! Столь же велики мои чувства к урусам за то, что они помогают нам приблизиться к престолу предков… Но ружей мало, и, даже если их станет больше, наши необразованные афганцы не смогут их чинить. Может быть, джарнейль-саиб разрешит отправиться со мной хотя бы оружейному мастеру Пеопану… Я часто говорил ему о своей родине. Он согласен поехать.
Генерал-губернатор недоуменно обвел взглядом подчиненных. Поднялся окружной инженер полковник Богаевский:
— Ваше высокопревосходительство, кажется, я знаю, о ком идет речь. У нас есть оружейный мастер Смирнов. Его зовут Феофан. Сардар, видимо, пользуется местным произношением его имени…
Абдуррахман-хан внимательно прислушивался к разговору:
— Да-да, Пеопан! Дайте мне мастера, денег, что можно, и все афганцы присягнут на подданство ак-подшо…
— Нет, дорогой сардар, — Кауфман встал, давая понять, что совещание окончилось. — Феофан или Пеопан — это безразлично. Русский человек не должен быть замешан в делах по ту сторону границы!
…Хотя 11/23 ноября 1879 года пришлось на воскресенье, дело не терпело отлагательств, и, несмотря на красный календарный день, из Канцелярии генерал-губернатора в Ливадию, временно ставшую царской резиденцией, шифрованной депешей послали экстренный запрос об отпуске 25 тысяч рублей для претендента на афганский престол. Через пять дней запросили еще 12 тысяч для его ближайших родственников — двоюродных братьев Мухаммада Исхак-хана и Мухаммада Сарвар-хана. Расходы были одобрены, и Абдуррахман-хан немедленно вернулся в Самарканд, где его приближенные почти открыто готовились к отъезду на родину.
Во вторник 9 мухаррама 1297 года хиджры, что соответствовало 11/23 декабря 1879 года, сардар покинул город, где провел в изгнании долгих десять лет. Путь его, однако, лежал не на юг, не к афганской границе. Следуя замыслу туркестанского генерал-губернатора, он отправился на восток, к Ферганской долине. Прошел день, и за Абдуррахман-ханом потянулась его свита. В заштатном городке Ура-Тюбе, лежавшем на пути из Самарканда в Фергану, сардар остановился на отдых. Через несколько дней во главе ста десяти всадников, сопровождаемый небольшим караваном, он двинулся на юг.
Несмотря на то что уже началось чилля — зимнее сорокадневье, неблагоприятное для путешественников, Абдуррахман-хан со своими спутниками перевалил через Туркестанский хребет и спустился в верховья Зеравшана. Впереди предстоял длинный и тяжелый путь…
Кауфман между тем разрешал дипломатические и технические вопросы, связанные с передвижениями «беглеца». Это было крайне важно, ибо Петербург настойчиво подчеркивал, что не желает никаких осложнений с Англией, вызванных проблемами Афганистана. И генерал-губернатор, он же — командующий войсками Туркестанского военного округа, — вызвал своего начальника штаба генерал-майора Фриде.
— Предстоит большая переписка по поводу перемещений сардара. Прошу проследить, чтобы она не носила компрометирующего нас характера. Будем именовать в ней Абдуррахман-хана, скажем, главой, или уратюбинцем, а его людей — гостями. Кроме того, следует предупредить эмира бухарского, чтобы он не чинил ему препятствий. Это — во-первых. А во-вторых, необходимо навести возможных преследователей на ложный след.
— Но, ваше высокопревосходительство, эмир Музаффар эд-Дин-хан вряд ли поймет, если мы обратимся к нему с намеками по поводу какого-то уратюбинца.
— Пожалуй! Ему надлежит писать без обиняков.
И Кауфман тут же продиктовал послание повелителю Бухары: «Афганский сардар Абдуррахман-хан скрылся, а также и родственники его, проживавшие в Самарканде. Прошу ваше высокостепенство не задерживать Абдуррахман-хана и его родственников в ваших владениях, предоставив его воле божией. Если они раз ушли, то бог с ними, пусть идут, куда хотят, вреда от этого ни вам, ни нам никакого не будет. Дело до нас с вами не касается».
Главный начальник края подумал и добавил: «Не оставьте сделать распоряжение, чтобы и беки ваши пропустили, не делая им никаких препятствий».
— Ну вот. Позаботьтесь, будьте добры, о быстрейшей отправке гонца в Бухару. А теперь необходимо известить и других. Прежде всего военного министра.
В Петербург пошла депеша: «Афганский сардар Абдуррахман-хан, отправляясь для свидания с родственниками в Ферганскую область, бежал, по всей вероятности, за Аму. Сделано распоряжение о поимке. Можно предположить, что успеет перейти на левый берег Аму».
Была послана и телеграмма начальнику Зеравшанского округа: «Сардар Абдуррахман-хан, оставив здесь семейство, скрылся. Примите меры к розыску, не пошел ли к Амударье. Донесите».
Генерал-майор Иванов откликнулся тут же: как выяснилось, из Самарканда исчезли Абдуррахмановы родственники — Сарвар-хан и Исхак-хан; по-видимому, они все заранее сговорились; на розыски беглецов была послана казачья сотня, но она вернулась, не напав на след.
Об этой неудаче Кауфман с прискорбием известил военного министра Милютина.
Было мудрено напасть на след беглеца, даже если бы все казачьи сотни Туркестана помчались перехватывать его к Амударье. Сардар подался совсем в другую сторону — в глухой горный край, в верховья Зеравшана. Но то ли он недостаточно хорошо понял общую ситуацию, вынудившую генерал-губернатора просить его как можно быстрее ехать домой, то ли уже считал себя царствующей особой, имеющей право рассчитывать на соответствующее обращение, но в Магиане он допустил промах.
Оказавшись в этом мелком владении в долине реки Магиан-дарья, Абдуррахман-хан отправил бухарскому эмиру послание с запросом, может ли он беспрепятственно двигаться по территории эмирата и намерен ли Музаффар эд-Дин-хан предоставить ему почетный эскорт? Узнав об этом, Кауфман пришел в ярость: на письме генерала Иванова появилась резолюция: «Кажется, у главы нет головы!»
Для повелителя Бухары послание ярым-подшо прозвучало как строгий приказ. Он категорически заявил, что видеться с «беглецом» не намерен и почетной охраны ему не даст. Больше того, жителям селений, через которые лежал путь сардара и его спутников, было велено держаться от них подальше. Это распоряжение выполнялось буквально: никто не желал валяться в пыли с перерезанным горлом…
Поэтому когда отряд сардара, выбравшись наконец из пределов Туркестанского края, сделал остановку в бухарском кишлаке Джауз, его улицы казались вымершими, все двери были наглухо заперты, молчали даже собаки. Однако людям и лошадям необходимы были отдых и еда. Надвигалась ночь, и Абдуррахман-хан отправил к старосте слугу с ультиматумом: если никто не откликнется на его зов, он захватит несколько домов и добудет припасы силой. То ли подействовала угроза, то ли жители почувствовали себя смелее с наступлением темноты, но на улицах показались какие-то тени, нашлась убогая мехмонхона, комната для гостей, удалось разжиться продовольствием и фуражом.
