И вот, впервые прямо на глазах у Абдулы, это пространство стало заполняться детьми, причем разного возраста, от младших классов и до старших, то есть вперемешку семилетки, восьмилетки и почти взрослые подростки.
По половому признаку их тоже никто не сортировал, а отличить по одежде или по прическе, кто из них мальчик, а кто девочка, можно было далеко не всегда: на фоне вчерашних, строго и аккуратно одетых детей эти выглядели как стая распущенных, размалеванных, закормленных, — нет, не обезьян, для обезьян у них, конечно, слишком чистые физиономии, но все равно, каких-то все-таки животных, похожих на людей, но все-таки животных… Человека от животного порядок отличает, а эти ни о каком порядке слыхом не слыхали и слышать не хотели: врывались через завешенные прорези в декорациях, визжали, гонялись друг за дружкой, рассаживались как попало кто на скамейках, кто прямо на полу, и почти у каждого в руках пакетик с чипсами, стаканчик с колой… Пикник, одним словом!
Было их тут, наверное, человек сто пятьдесят, и поначалу ни один из них не обращал на Абдулу ни малейшего внимания: занимались они собой, своим междусобойчиком: кому с кем сесть, где кому встать… Они толкались, отпихивали друг друга от скамеек, потом общее внимание привлекли два парня постарше, типа лидеров или вожатых: они втащили в круг большой какой-то ящик, выяснилось, что это кола, и те из детей, кто до сих пор ее не получил, с радостным визгом кинулись туда.
Взрослых среди этой компании не наблюдалось, никто ни за каким порядком не следил. Те парни, что притащили колу, уселись с баночками на скамейке подальше и ни во что не вмешивались. Абдуле даже подумалось, что сейчас стекло между ним и «зазеркальем» непрозрачно с той стороны, настолько школьники игнорировали его присутствие.
Но вот наконец, минут через пятнадцать-двадцать, когда оживление от знакомства с незнакомым местом прошло, а заниматься, как выяснилось, тут было нечем, дети, один за другим, стали поворачиваться в сторону Абдулы, а кое-кто даже поднялся и подошел к стеклу поближе.
Абдула, как уже привык, расхаживал взад и вперед по своему пространству. Сесть, отвернувшись, он всегда успеет, а так — если они пришли сюда глазеть, то и он, Абдула, вдоволь на них поглазеет! Развлечение, почему нет? (Пускать кораблики или же голубей в присутствии детей ему, конечно же, и в голову не приходило: засмеют.)
Он долго вглядывался в лица за стеклом, потом вдруг выбрал себе жертву: довольно пухлого парня с нелепой прической в виде гребня, к тому же зеленого цвета, — такие носят панки или как их там? Уставившись на парня, Абдула протянул в его сторону руку, указывая на него пальцем, и деланно, но громко, захохотал:
— Ты кто, э? Человек или петух?
Парень стал пунцовым, заморгал растерянно: в его политкорректном окружении ему наверняка никто ни говорил ни разу, что выглядит он самым настоящим чучелом!
— А ты? — Абдула повернулся к неопределенного пола существу с короткой круглой стрижкой, в джинсах и свободной блузе: — Ты кто, парень или девушка?
Существо не смутилось, ответило девичьим голосом:
— Я девушка. Показать? — и девица сделала движение руками, словно собиралась задрать свой блузон.
— Отцу своему покажи, чтобы вспомнил, кто у него, сын или дочь!
Абдула отвернулся: внезапное желание посмотреть на то, что она могла бы показать, охватило его с неожиданной силой. «Вот только этого еще мне не хватало», — пробормотал Абдула, с неудовольствием чувствуя, что краснеет.
— И я тоже девушка!.. И я, и я! — донеслось из «зазеркалья». — Показать тебе? Показать?..
— Покажи! — Абдула повернулся, уселся на кушетке, довольно потирая руки. Он успел овладеть собой. — Значит, стриптиз будем смотреть? Отлично, которая начнет? Ты? — ткнул он пальцем в одну из школьниц. — Ты? — ткнул пальцем в другую.
— Вот тебе стриптиз! — показала ему язык та, с которой началась вся эта сценка, и все девушки, гримасничая, отвернулись.
Абдула был доволен: этот раунд он выиграл. Напряженный гул, пробежавший по мужской части аудитории, это подтверждал.
— Эй, Абдула, а ты мне нравишься!
Из толпы выделился и подошел к стеклу прямо напротив Абдулы невысокий худощавый парнишка лет пятнадцати. Скуластое широкое лицо, желтоватый оттенок смуглой кожи, волосы, многими косичками спадавшие на плечи, выдавали в нем ямайское происхождение.
— Я тоже хочу убивать, как ты. Ты меня научишь?
Такого оборота Абдула не ожидал: грех не воспользоваться!
— Ты, правда, мне совсем не нравишься, — осадил он парня. — Но почему не научить? Конечно, научу! Начинать?
Парень скривился, но головой кивнул: начинай, мол. Другие парни тоже пододвинулись поближе.
— Проще всего устроить взрыв природного газа, — начал свою лекцию Абдула. — У вас дома есть природный газ?
Парни согласно закивали. Все ли до одного или же имелись исключения, Абдула разглядывать не стал: важнее было донести мысль до аудитории.
— Ну, вот, достаточно открыть конфорку и подержать ее так… в зависимости от объема помещения и конкретного давления у вас в трубе. Природный газ взрывается при содержании в воздухе от четырех до шестнадцати процентов. Вам, значит, надо рассчитать примерный объем вашей кухни и сколько кубометров газа выходит из конфорки в минуту: эти данные найдутся на сайтах газовых компаний. Прикинули, примерили, наполнили, и потом достаточно мельчайшей искры, чтобы все взлетело на воздух! Здорово, да?
— Ребята, этот придурок вас учит, как взорвать свой собственный дом, а вы уши развесили! — раздался звонкий возмущенный голос девушки или парня, не разобрать.
Аудитория рассыпалась, парни, смущенно улыбаясь, расходились, но парень с Ямайки никуда не двинулся:
— Дом я могу взорвать, положим, не свой, а твой, — ткнул он пальцем в сторону обладателя, но скорее, обладательницы звонкого голоса. — А еще можно школу рвануть, там в кантине тоже газ имеется. Да мало ли что еще! — потом он повернулся к Абдуле: — А если будет больше шестнадцати процентов, не взорвется?
— Если больше, не взорвется, — подтвердил Абдула. — От шестнадцати до семидесяти двух процентов не взорвется, но загорится, пожар может получиться — хороший такой пожар, большой…
— А если больше семидесяти двух, то и не загорится? — допытывался парень.
— А если больше семидесяти двух, то, правильно, не загорится, но зато все тогда, кто будет в помещении, задохнутся. Тоже неплохо, да?
— Никто не задохнется! — крикнул кто-то возмущенно. — Вонь услышат, и разбегутся! Или просто проветрят помещение!
— Услышат, если днем, — возразил парень с Ямайки. — А если ночью, не услышат, задохнутся… Или сгорят… Или взорвутся.
Парень мыслил вроде бы правильно, однако нравился он Абдуле все меньше. Одно дело, если убиваешь людей за дело и ради дела. Совсем другое — убивать людей, скажем, за деньги: это никуда не годится, но самое поганое — убивать просто потому, что это тебе нравится. Такие люди — воплощение шайтана… Абдула поежился и чуть отодвинулся от стекла. А парень, словно слыша его мысли, подтвердил:
— Да, мне нравится убивать! Я непременно буду убивать, слышите, вы? — и он свирепо повернулся к остальным ребятам.
Наверное, надеялся, что испугаются, как-то прореагируют: девочки задрожат, малыши собьются в кучу, а парни выдвинутся ему навстречу, сжимая кулаки… Ничего такого не произошло, на его слова почти никто не обратил внимания, все уже снова разбились по своим группкам и болтали о своем. Только один, высокий парень лет семнадцати, стоявший близко, откликнулся на его слова:
— А для чего тебе понадобился газ, Мигель? Разве ты больше не веришь в «вуду» своих предков?
— «Вуду» надо всю жизнь посвятить, — буркнул Мигель, отходя от стекла, — газ дешевле…
Абдула мог бы еще много чего порассказать о подручных средствах устраивать взрывы, пожары и отравления, но, во-первых, больше его никто не слушал, во-вторых, он боялся, что все равно на самом интересном месте вмешается охрана и лекцию прервут: он и то удивлялся, что рассказать про газ ему позволили без помехи, просто потому, наверное, что взрывоопасность газа ни для кого не новость, — но, главное, глядя, как загорелись неподдельной жаждой желтые глаза Мигеля, Абдула задумался, а правильно ли помогать таким шайтановым отродьям? — С одной стороны, конечно, неверных сколько ни убивай, мало не станет. Но все-таки, насколько допустимо связываться ради этого с шайтаном? Сколько ни думал Абдула, ответить на такой вопрос он так и не смог. Ну, время до обеда пролетело, и то хлеб!
