Закончив свою проповедь, Рудометкин воскликнул: «Мир вам!» — и благословил их, отпуская. Они вышли в том же порядке, как и вошли, — женщины и мужчины отдельно, друг за другом.
Минут через пятнадцать, когда мы вернулись в комнату, Рудометкин вошел к нам попрощаться. Это опять был тот же самый сонный, медлительный мужик, каким мы его увидели в первые часы знакомства.
Я спросил его:
— Это что же, и весь обряд радения?
Он зевнул и перекрестил рот:
— Почему же… Это малое радение, бывают и иные, по другому обряду…
Когда мы легли, я услышал, как на соседней кровати ворочается мой спутник латыш.
— Вы что, Краудис, не спите?
— Фот сфинья! Морочит колофу нароту. Попал бы он мне в лапа, я пы показал ему, какой ф нем сфятой тух!..
— Потому-то он и его последователи и не собираются переезжать в Россию. Здесь, в этой оторванной от всего мира деревне, на чужбине, за глухими заборами, еще долго будут царствовать Рудометкины…
Рано утром мы тронулись в путь. На берегу реки Арпачай стояли последние турецкие посты. Мороз все крепчал. Бекеша, валенки, меховая шапка, рукавицы — все одеревенело. Турецкий майор, с лихо закрученными усами, пригласил меня в какую-то хибарку, где потрескивала раскалившаяся докрасна чугунная печурка, предложил кофе и сообщил, что на той стороне меня уже ждут…
Примерно через полчаса я встретил представителей штаба дивизии и горсовета, пересел в машину и вскоре оказался в квартире начдива, у которого, по случайному совпадению, в этот день праздновали день рождения его жены…
Только тот, кому приходилось подолгу жить за границей, может понять, что это такое — снова увидеть своих, советских людей, услышать родную речь, зайти в местный партийный комитет.
Однако надо было спешить. На путях стоял длинный состав, груженный орудиями, ящиками со снарядами, патронами и винтовками. Некоторые вагоны были открыты, и в них, свесив наружу ноги, сидели турецкие аскеры. Этот транспорт направлялся через Тифлис в Батум и дальше — в Анатолию как помощь новой Турции, чтобы она могла продолжать борьбу за свою независимость[14].
Такие эшелоны в период критического положения на Анатолийском фронте следовали почти ежедневно. Советское правительство, чтобы спасти новую Турцию от разгрома армиями интервентов и султана, шло на большие жертвы. В Турцию направлялись: винтовки, тяжелые, средние и легкие пулеметы, орудия, снаряды и патроны, радиостанции и другие средства связи, медикаменты. М. В. Фрунзе, приехав в Ангору во главе миссии для заключения договора между Турцией и УССР, передал правительству Кемаль-паши значительную сумму в золоте, а также оборудование для завода по изготовлению боеприпасов и патронов. Впоследствии турецкий военный историк Джевдет Керим в своих «Лекциях о турецкой борьбе за независимость» указывал:
«В результате дружбы с русскими, главным образом от них было получено значительное количество орудий, ружей и снарядов».
Разумеется, когда Кемаль-паша и его ближайшие соратники были полностью поглощены вооруженной борьбой за независимость страны, полномочным представителем Советского Союза в Турции должно было быть лицо, имевшее большой военный авторитет. Семен Иванович Аралов, наш полпред в Турции, обладал огромным боевым опытом. Он служил еще в русско-японскую войну прапорщиком. В первую мировую войну участвовал более чем в двадцати сражениях. В 1918 году Аралов был начальником оперативного отдела Московского военного округа, затем заведовал оперативным отделом Наркомвоена, а с осени работал в Полевом штабе членом Реввоенсовета. В 1919 году Аралов организовал 12-ю армию, был членом Реввоенсовета юго-западной армии и воевал последовательно против поляков, деникинцев, петлюровцев и махновских банд. Перед отъездом Аралова в Турцию В. И. Ленин, который часто возлагал на него выполнение личных указаний по Полевому штабу, имел с ним продолжительную беседу.
Семен Иванович Аралов — высокий, крупный мужчина, с открытым лицом и на редкость прямым, если можно так сказать, рыцарским характером. Его очень любили все сотрудники. И у турок он пользовался большим уважением. Мустафа Кемаль-паша запросто приходил к Аралову в полпредство и не скрывал от него положения на фронте, зная, что всегда найдет в нем опытного и доброжелательного советника. Естественно, что поездка М. В. Фрунзе в Ангору (ноябрь 1921 — январь 1922 г.) оказала значительное влияние и на развитие советско-турецких отношений, и на ход военных действий на Анатолийском фронте.
С поездом, который вез вооружение для войск Кемаль-паши и шел почти не останавливаясь, я прибыл в Тифлис.
Новости, которые меня там ожидали, были печальны. Едва ли не накануне моего приезда, ночью, при выходе после банкета из представительства Наркоминдела, были убиты дашнаками Джемаль-паша и его адъютант, собиравшиеся выехать в Турцию. Английская и французская разведки действовали вовсю. В Ангоре полковником Мужэном, из 2-го бюро французского генерального штаба, был организован поджог советского посольства. В Курдистане «Интелидженс сервис» организовала восстание курдов против правительства Кемаль-паши. Там открыто орудовали капитан Вули, майоры Соон и Ноэль. Во время пребывания в Москве миссии Али Фуад-паши в ней были обнаружены сотрудники, занимавшиеся военным шпионажем в пользу иностранной разведки. Их поймали с поличным.
Конечно, убийство Джемаль-паши было тоже организовано «Интелидженс сервис». Он ехал по вызову Кемаль-паши в Ангору через Карс. Были основания думать, что Кемаль-паша хотел заменить Джемалем Кязим Карабекир-пашу, в политических настроениях которого не был уверен. Организовав его убийство, английская разведка достигла двух целей: сохранила Кязим Карабекир-пашу, которого она считала «западником», и создала повод для осложнений в советско-турецких отношениях.
Помимо всего этого, суд в Ангоре над английским шпионом Мустафой Сагиром показал, что англичане имеют в Анатолии сильную террористическую организацию, руководимую из Константинополя Рейяном.
Чем явственнее обозначались успехи Кемаль-паши в его борьбе за национальную независимость страны, тем упорнее стремились иностранные разведки взорвать новую Турцию изнутри и осложнить советско-турецкие отношения.
Расчеты эти, однако, были построены на песке. Кемаль-паша прекрасно понимал и неоднократно повторял публично, что независимость Турции может быть обеспечена только дружбой с Советским государством, которую не поколеблют никакие провокации. В одной из своих телеграмм В. И. Ленину он, между прочим, писал:
«В твердом убеждении, что только наше тесное сотрудничество приведет нас к желанной цели, я приветствую всякое дальнейшее закрепление связывающих нас дружеских уз, выражаю вам свою глубокую признательность за ту дальнозоркую политику, которая по вашему высокому почину проводится Советской республикой как на Востоке, так и во всем мире».
В Батуме шел дождь, на мокрых деревьях покачивались мандарины. Мы, в наших шубах, меховых шапках и валенках, привлекали всеобщее внимание. Пришлось поездить по магазинам, чтобы приобрести непромокаемые плащи.
Вероятно, ни один город Советского Союза в эту эпоху расцвета нэпа не походил на Батум.
Батум был объявлен вольным городом. Сюда приходили торговые суда любого государства, здесь можно было покупать и продавать что угодно. Великолепный приморский парк кишел иностранными матросами, проститутками, спекулянтами непонятной национальности, местными нэпманами. Все это человеческое месиво кричало, ругалось, торговалось, хватая друг друга за руки. Тут же стояли люди, продававшие с рук французские духи, пудру, фотоаппараты, материю, обувь, бритвы, сигареты. Совершенно экзотические личности, в костюмах гольф, клетчатых чулках, кепках и английских «бербери» (непромокаемых пальто), с трубками в зубах, медленно расхаживали среди беснующейся толпы, высматривая девиц.
