В обстановке чрезвычайного положения выявлялось подлинное лицо людей. Какой-нибудь сотрудник хозяйственной части, еще вчера внушавший отвращение своим подхалимством, теперь не мог уже скрыть злорадного удовлетворения, глядя, как ты с винтовкой входишь в кабинет. Человек, скромно работавший в аппарате и ничем не обращавший на себя внимания, вдруг приходил с просьбой отправить его на фронт. Некоторые перестали ходить на службу, другие каким-то образом ухитрялись получить командировку в Москву. Скрытые белогвардейцы и украинские буржуазные националисты ждали момента, чтобы выйти на улицу с оружием в руках.

Сейчас уже невозможно охарактеризовать все оттенки настроений отдельных групп интеллигенции и мелкой буржуазии того времени. Многие из этой категории людей, даже не будучи враждебно настроенными, считали, что большевики — это утопические фанатики, которые просто не в состоянии понять, что их дело безнадежно проиграно.

Припоминается такой случай. Когда поляки захватили Житомир, а деникинцы и петлюровцы наперегонки рвались к Киеву, ко мне в гостиницу «Континенталь» явился один из наших сотрудников — молодой широкоплечий парень с голубыми глазами, некто В-н, которого я полюбил во время поездки в Сумы. Он был очень застенчивым и, когда волновался, начинал заикаться. Придя ко мне в номер, В-н поздоровался и уселся на стул.

Зная его характер и понимая, что такое молчание может длиться долго, я спросил его, зачем он пришел.

В это время вдруг зазвенели стекла от орудийных выстрелов — шла ликвидация банды Зеленого, который пробрался под самый Киев.

В-н покраснел.

— Х-хочу жениться…

— Время неподходящее, может, отложишь?

— Н-не могу… влюбился…

Выяснилось, что он пришел просить меня быть сватом, так как невеста без согласия отца не хочет выходить замуж, а сам он не уверен, что удастся уговорить.

Я убедил парня подождать.

Вечером стало известно, что операцией против Зеленого руководил лично Н. И. Подвойский. Когда часть бандитов пыталась вырваться из окружения у разъезда Карапыши, был тяжело ранен начальник артиллерии полевого штаба Наркомвоенмора, впоследствии известный писатель Борис Андреевич Лавренев.

Прошло еще несколько дней. На улицах по вечерам началась частая стрельба. Подготовлялась эвакуация.

В-н опять явился ко мне — на этот раз в кабинет, с винтовкой в руках и револьвером в кобуре, потому что все коммунисты были мобилизованы.

— Так к-как же н-насчет свадьбы?

Вначале я хотел обругать В-на, но, посмотрев на его взволнованное, красное лицо, спросил:

— А невеста все еще согласна?

— Б-безусловно… Она здесь… О-ожидает…

Невеста оказалась очаровательной девушкой, полной наивной прелести и не имевшей ни малейшего представления о том, что происходит в мире. Ее манеры свидетельствовали о тонком воспитании, и, расспросив ее, я узнал, что это дочь крупного инженера, бывшего директора одного из киевских заводов.

В-н через несколько часов мог оказаться на фронте, со дня на день в город могли ворваться белые или петлюровцы. Эта наивная девушка должна была или идти с винтовкой на фронт вместе с мужем, к чему она была явно не подготовлена, или остаться в городе, захваченном врагом, в качестве жены «комиссара», что грозило ей тяжелыми последствиями…

Все это я объяснил жениху и невесте со всем красноречием, на которое был способен. Так как мои доводы не могли поколебать их решения, я вызвал машину и поехал с девушкой к ее отцу.

К моему удивлению, они жили в Липках в небольшом особняке, который не был уплотнен.

Папаша, в черном костюме и белом крахмальном воротничке, с бородкой и подстриженными усами, выглядел так, как будто никакой революции не произошло.

Невеста познакомила меня с отцом и исчезла. Мы прошли в кабинет. Я изложил причину своего визита. Папаша пристально посмотрел на меня и улыбнулся:

— Скажите, как бы вы поступили на моем месте?

— Дал бы согласие на брак…

Папаша вынул большую коробку с папиросами «Лаферм».

— Не угодно ли?.. Так вот, вы, кажется, интеллигентный человек и в состоянии мыслить логично. Город эвакуируется. Вероятно, его займут белые, потому что в Петлюру я не верю. При нынешнем соотношении сил, надо думать, Москва тоже будет занята. Дело в том, что такого строя, какой пытаетесь создать вы, до сих пор в истории не существовало. И во всем мире тоже не существует. Согласитесь сами: зачем же мне делать из моей дочери в восемнадцать лет вдову? Ведь этого молодого человека повесят. — Он встал, прошелся по кабинету: — А жалко!.. Я — беспартийный специалист, и все-таки я вижу: у большевиков есть государственные идеи. При них не было такого расхищения, спекуляции, воровства, какое было при гетмане, белых, Петлюре… И они прежде всего восстанавливают промышленность… Да, жалко… И этого юношу, который влюбился в мою дочь, жалко, и вас мне жалко, молодой человек…

Он говорил совершенно искренне, и это меня возмутило. Я встал и сказал ему:

— У вас есть блокнот или бумага?

Инженер удивился:

— Да… Конечно…

— Запишите то, что я вам скажу. Даже если белые и придут сюда, советские войска вновь вернутся в этот город. А если им придется снова оставить его, они придут в него второй раз. Это будет повторяться до тех пор, пока в Киеве Советская власть не установится навсегда. В-н, если останется жив, опять придет за своей невестой, я его знаю. Искренне советую вам ни за кого другого пока не выдавать ее замуж. Вероятно, мы с вами еще увидимся…

Эти мои слова, хотя не полностью, но сбылись. Правда, больше этого человека я не видел. Но после того как Киев был освобожден в начале 1920 года, В-н явился за своей невестой. На этот раз папаша сдался. В мае поляки заняли Киев, и В-н с женой уехали в Харьков. После освобождения города они снова вернулись в Киев.

В конце августа белополяки захватили Житомир и Новоград-Волынский, петлюровцы — Фастов и Белую Церковь, деникинцы двигались к Киеву вдоль Днепра. Английский флот подошел к Одессе и после двухдневной бомбардировки высадил большой белогвардейский десант, который 25 августа захватил город. 12-я советская армия, сжатая со всех сторон численно во много раз превосходящим противником, сражалась героически, но было ясно, что ни она, ни все части киевского укрепленного района не смогут удержать Киев до решающих боев против Деникина, которые должны были начаться на орловско-курском направлении.

Теперь вечером нельзя было выйти на улицу в военном обмундировании, чтобы тебя не пытались подстрелить из какого-нибудь окна, хотя днем в городе царил полный порядок.

Однако не следовало поддаваться влиянию обстановки этих дней при анализе возможного развития событий в будущем.

Для меня стало совершенно очевидным еще в Сумах, что при таком положении, какое было у Деникина в тылу и в армии, как только его наступательный порыв выдохнется, он не сможет долго продержаться. Задачи, которые Деникин поставил себе, — овладение Украиной, выход на Волгу, движение из Царицына на Астрахань и Саратов и, наконец, овладение Москвой — не соответствовали его возможностям.

Петлюровцы могли существовать только при поддержке извне. Вначале ее оказывала Галиция, потом — поляки. В самой же Украине петлюровское движение себя изжило, превратившись в разновидность бандитизма. Следовательно, с моей точки зрения, все упиралось в белополяков.

Буржуазно-помещичья Польша еще не установила границ со своими соседями — Советской Белоруссией, Литвой и Украиной. Она имела недосягаемый для нас тыл и неограниченную поддержку Антанты и соседних капиталистических государств. Аппетиты у военной клики, окружавшей Пилсудского, росли с каждым днем. Она уже мечтала о Польше «от Балтийского до Черного моря» — вопреки всякому здравому смыслу и желанию самого польского народа, который ждал, когда, наконец, можно будет перейти от военных неурядиц к нормальной жизни.

Захватив Житомир, Новоград-Волынский и Сарны, белополяки стали подтягивать резервы.