— Но, наверняка, другие жители деревни могли бы подтвердить принятое старейшиной решение отдать нам ребенка. Все знают, что мы открыто уехали вместе с младенцем с согласия старейшины. Так в чем же, черт возьми, дело? Что происходит? — он весь кипел от негодования. То, что позволял себе Томасон, было уже слишком. Опека! Да Элисон никогда не согласится на это. Никогда. Он опять взглянул на ее окно. Оно было открыто. Она может спуститься в любую секунду. У него нет возможности подготовить ее. Он заерзал на стуле, чувствуя сильнейшую досаду.

Капитан Томасон повысил голос, говоря все так же вежливо, но строго.

— Было найдено тело мужчины со сломанным позвоночником и огнестрельной раной в области головы. Вчера в реке жителями деревни.

— Это один из убийц Луизиты. Все произошло на моих глазах…

Томасон оборвал его.

— Говорят, что этот человек — отец ребенка. Как видите, дело очень серьезное.

— Отец ребенка? — Зекери потерял дар речи.

Застыв у окна, Элисон с трудом дышала. Голоса сливались в ее голове в сплошной неясный гул. Опека! Бескровное лицо Луизиты всплыло в ее памяти. «Вы позаботитесь о нем, У него больше никого нет». Опека! Нет ни одного доказательства, что этот ребенок принадлежит ей. А что, если она тоже не сумеет убедить их? Она же дала Луизите свое честное слово.

Ее охватил страх, страх путал мысли и лишал ее разума, он заставлял немедленно действовать. Полиция. Полиция отберет у нее ребенка. Нет! Если они не найдут ребенка, они не смогут его отобрать. Значит, сначала надо было унести его куда-нибудь подальше отсюда. Куда-нибудь в надежное место. Она заставила себя отойти от окна и, все холодно, четко, разумно обдумав, составить ясный план. Ей надо выгадать время. Время, чтобы торговаться, время, чтобы умолять, упрашивать, защищать и отстаивать себя и ребенка.

Она отнесет ребенка в деревню, найдет адвоката, а позже свяжется с Зекери, и они решат, что им делать. Ей нужно время. Она двигалась по комнате с ледяным спокойствием, нашла свой рюкзак и бросила его на койку. Открыв кроваво-красный чемодан, она переложила оставшиеся банки с молочным питанием, подгузники, кошелку Луизиты, бутылочку с соской в рюкзак.

Вуди наблюдала за ней с озабоченным видом.

— Что ты делаешь, детка?

— Пока я не найду адвоката… Кого-нибудь, кто сможет убедить их оставить мне ребенка, — проговорила она, — меня они и слушать не будут…

Элисон бросала в рюкзак все, что попадало под руку, — юбку, шаль Луизиты, блузку, сандалии. Она взяла кошелек и проверила наличные деньги. Как жаль, что ее кредитная карточка осталась где-то на дне реки в Гватемале!

Вуди взяла ее за руку и заставила взглянуть ей в глаза.

— Это не мое дело, конечно, но я очень сомневаюсь, что здесь отыщется хоть один адвокат, по крайней мере, в радиусе ста миль. В Вейлер Бич, во всяком случае, его точно нет. Это место — не более, как перекресток дорог, на котором не встречаются адвокаты.

— Но они же не поверят мне, — в отчаянье сказала Элисон. — Они подумают, что я лгу. Я не могу доказать, что этот ребенок — мой; а Луизита мертва!

Ее подстегивала опасность потерять Адама.

— Если они возьмут ребенка, я уже ничего не смогу предпринять. А мне нужно время. Пожалуйста, Вуди, не мешай мне, — умоляла Элисон.

— Обдумай все и взвесь хорошенько, прежде чем действовать. — Вуди направилась к двери. — Меня здесь не было, так что я ничего о тебе не знаю. Это на всякий случай. Я пошла на завтрак. Удачи тебе, детка.

И она вышла.

Элисон бросилась на кровать и взглянула в окно: Вуди тяжело ковыляла вниз по лестнице отеля.

— Доброе утро, Зекери! Здравствуйте, молодой человек, — и Вуди плюхнулась на лавку рядом с полицейским.

— Не возражаете, если я возьму немного кипятка? — спросила она приветливо.

Томасон, поздоровавшись, пододвинул к ней поближе горячий чайник, а потом опять обратился к Зекери.

— Прекрасно, что вы в состоянии все объяснить, но три человека, подумайте только — три человека! — мистер Кросс, погибли. Мать, отец и опекунша ребенка. Теперь вы, надеюсь, понимаете, почему мы хотим убедиться, что малыш в надежных руках?

— Он — не отец, он пытался найти отца ребенка, с автоматом Узи в руках. Запутанное дело, связанное с деньгами наркомафии. Он ездил на сером седане. Я оставил эту машину в деревне. Если посланный вами человек все еще в Сан-Руисе, попросите его разузнать, кому принадлежит автомобиль. Отец ребенка — какой-то парень по имени Руфино. У нас есть свидетельство о рождении, которое доказывает это.

Капитан Томасон внимательно слушал, делая пометки в своем блокноте.

— Я был бы счастлив взять ваши показания, как только мисс Шрив будет готова, — сказал он спокойно.

Их разговор был прерван улыбающимся поваром, который в соответствии с распорядком дня, ровно в 6 часов издал хриплый крик: «Завтрак!», гремя тарелками, наполненными яичницей и беконом. Появились Джордж, ковбой, чета Миллеров, полковник Шарп, голодные, шумные, не проявляющие особого интереса к присутствующему среди них полицейскому офицеру. Они болтали между собой, рассаживаясь за стол. После обмена приветствиями и парой добродушных шуток все занялись важным делом — завариванием растворимого кофе и укрощением своего разыгравшегося аппетита.

Вуди, тщательно ковыряя вилкой свою порцию, избегала вопросительных взглядов Зекери.

— Не хотите ли позавтракать с нами, капитан? — она, мило улыбаясь, протянула Томасону тарелку, вилку и нож с пустующего рядом места Элисон за столом и передала блюдо с беконом.

Зекери насторожился, что-то здесь неладно. Язвительная Вуди, по-видимому, подшучивала над молодым офицером. У Тома Райдера был контракт с отелем, по которому отель был обязан кормить его, Ив Келси и восьмерых волонтеров. Десять персон, ни больше ни меньше. А Вуди отдала полицейскому прибор Элисон. Зекери взглянул на окно. Ставни были плотно закрыты. Оказывается, Вуди сигнализировала ему, что Элисон не спустится к завтраку.

Зекери автоматически резал и глотал яичницу, передал блюдо капитану, посмотрел, как тот налил себе вторую чашку кофе, добавил ему в кофе молока и положил побольше сахара. Что она сейчас делала? Почему не спустилась к завтраку? Почему из ее окна не доносилось никаких звуков? Может быть, Адам проснулся, и Элисон не может отойти от него? Неужели она слышала заявление капитана о том, что он собирается отдать ребенка под опеку? Зекери заставил себя улыбнуться Вуди через стол и спросил ее весело:

— А вы с Элисон не собирались сегодня утром немного прогуляться?

— Нет, мы, конечно, рано проснулись, но не настолько рано, — ответила она любезным тоном.

— А что, хотелось выспаться?

— Да, я считаю, нам осталось всего два дня пребывания здесь, а потом мы должны уехать…

Она слегка сделала ударение на слове «уехать». О черт! Он, конечно, не мог представить всего разговора, но Вуди дала ему понять, что Элисон собралась уехать. Значит, она знала о намерении капитана забрать ребенка под опеку.

Его мозг бешено работал, чтобы просчитать все варианты. Ее побег был вдвойне опасен. Официально ей еще не предъявляли требования отдать ребенка, и поэтому ее поступок выглядел, как признание своей вины. Проклятье! И где она собиралась спрятаться, чтобы власти не нашли ее? И как она убежала? Не вызывала же она такси! Белая женщина в латиноамериканской стране, да еще такая красивая, не может исчезнуть бесследно.

Может быть, ему следовало бы попробовать остановить ее, заставив выслушать свои доводы? А какие, собственно, доводы? Отдать Томасону ребенка в опеку и ждать, пока старец вернется из своего путешествия, которое может продлиться несколько недель, а то и месяцев? И потом, можно ли быть уверенным, что Жорже Каюм не нарушит своего слова и подтвердит их показания? Можно ли верить Белизским властям, которые вроде бы согласны удовлетвориться честным словом старого гватемальского индейца, живущего в грязной хижине, черт знает в какой глуши, и который будто бы имеет право и власть отдать американской женщине осиротевшего ребенка?