— Надеюсь, все фигуристы ушли с озера, — промолвила Утрата.

— Нет, не все. — Сол приник к стеклу. — Уверен, что вижу кого-то… Да, там два человека на льду, ближе к нашему берегу.

Хэл тоже приблизился к окну и вгляделся во тьму.

— С той стороны озера ветер гонит сюда снег. Сейчас их накроет пургою.

Эдвин вскочил.

— Эй, тебе нельзя одному! — крикнул он.

Но Хэл уже шагал к двери, через плечо бросая слова Аликс:

— Тех конькобежцев надо срочно спасать, они не доберутся до берега при таком ветре.

— Идем, Сол! — скомандовал Эдвин. — Скорее.

Оба последовали за Хэлом в холл, где Майкл, оставшийся вместе с Сеси, чтобы составить компанию Лидии, уже натягивал сапоги.

— Вы видели ту пару на озере? Они в опасности, если мы вовремя не подоспеем. Сеси, подай мне ту куртку.

Дедушка крикнул Роукби, чтобы тот принес факелы.

— И свари горячий пунш или приготовь виски с лимоном. Они будут насквозь мокрые и промерзшие. Господи, только послушайте, как завывает!

Входная дверь распахнулась, и шквал ветра ворвался в холл вместе с облаком снега, вихрем закружившегося вокруг кресел и осевшего на натертом полу. Мужчины скрылись в темноте, а Роукби вместе сэром Генри с трудом закрыли за ними дверь.

— Подними все шторы с этой стороны дома, Роукби! Вели девушкам помочь тебе. Включите лампы, а не то в такую погоду они не найдут дорогу к дому.

Спасательной экспедиции потребовалось более получаса, чтобы покрыть короткое расстояние от дома до озера и вернуться с попавшими в беду фигуристами. Промерзшие до костей, они стояли в холле, отряхивая с себя снег, когда прибежала Труди, предлагая всем горячую ванну и напитки.

— Это та самая таинственная женщина и ее приятель, мистер Ньюман, — вернувшись в гостиную, объявила Утрата. — Теперь мы выясним, кинозвезда ли она.

— Кинозвезда? — холодно усмехнулась бабушка. — С какой стати ей быть кинозвездой?

— Потому что это та самая загадочная американка, которая повсюду ходит в темных очках, — ответила Джейн.

— Какая чушь!

Аликс смотрела в свой пустой бокал, размышляя, хочет ли еще один коктейль. За окном ветер издавал завывающий, погребальный звук, и сквозь тяжелые, толстые шторы слышно было, как он ударяет в окна. Там, снаружи, бушевала свирепая буря.

— Это долго не продлится, мисс Аликс, — сказал Роукби, забирая ее бокал и возвращая на поднос. — Такое ненастье налетает и быстро уходит. Ветер скоро выдохнется, и завтра начнется оттепель. За окном уже теплее, хотя при таком ветре сразу не скажешь.

В гостиную вернулись мужчины. Сол и Эдвин переоделись в сухие смокинги, тогда как Майкл и Хэл были облачены в странный набор плохо подходящих по размеру разномастных вещей — оба были выше ростом, чем мужчины семейства Ричардсон. Ньюман позаимствовал у Эдвина брюки и джемпер.

— Пожалуйста, простите мне такую неофициальность, мэм, — сказал он, обращаясь к леди Ричардсон.

Его спутница стояла в дверях в платье, которое Аликс хорошо знала, — шелковое, пурпурно-красное, одно из ее самых любимых. Наверное, тетя Труди одолжила его гостье. Оно так хорошо сидело, словно специально было на нее сшито. Странно, что у них оказались одинаковые фигуры. Стоящая в дверях женщина выглядела стройной и гибкой, элегантной и невозмутимой; и было не похоже, что ее только что спасли от снежной бури. Исчезли темные очки и шляпа, и белокурые волосы ниспадали ровной волной на одну сторону лица.

— Я сама объявлю о себе, Роукби, — промолвила она.

Аликс оцепенела.

Светловолосая женщина вышла на середину комнаты, обводя взглядом собравшихся.

— Какая теплая семейная компания. Добрый вечер, бабушка. Вы меня помните?

Аликс поняла, кто это, в тот же миг, как услышала голос.

Эдвин узнал глаза; по спине у него пробежал озноб, когда он увидел на этом прелестном лице знакомые, с янтарными искорками, глаза своей матери. Труди с рыданием уронила голову на руки. Сол застыл с открытым ртом. Дедушка вскочил и воскликнул:

— Что? Кто вы? Почему моя жена должна вас узнать?

— Да ну же, дедушка. Конечно, вы знаете, кто я.

Его голос дрогнул:

— Нет, вы не можете быть Изабел.

— Я была Изабел. Теперь я зовусь Беттина.

Аликс шагнула к ней, остановилась и произнесла:

— Это ты… Я так хорошо помню твой голос. Только не могу поверить, когда смотрю на тебя. Это правда ты?

— Да. — Изабел широко улыбнулась, совсем как Утрата, и протянула к ней руки.

Аликс заключила ее в объятия. Она прижимала к сердцу свою живую сестру, которая была здесь, с ними, из плоти и крови, а не лежала мертвой в какой-то неведомой, забытой могиле.

Эдвин недоверчиво взял руку, которую протягивала ему Изабел, затем — другую, настороженно вглядываясь в гостью.

— Здравствуй, братишка, — сказала она с улыбкой, которая на мгновение перенесла близнецов обратно в детство.

Потом она отошла от Эдвина и поцеловала деда. Он молча прижал ее к себе, похлопывая по плечу.

— Да, это я, дедушка, честное слово. — Изабел взмахнула рукой в сторону Сола. — Привет, дядя Сол. Управляешь страной, как я слышала. А ты, тетя Труди, посмотри же на меня. Я не кусаюсь.

Труди подняла голову, вместо лица у нее была трагическая маска.

— Это выше моих сил…

— Мы думали, ты умерла, — сказала Аликс.

— Вряд ли все вы так думали! — отозвалась Изабел. — По крайней мере один из вас знал, что я жива, не правда ли, бабушка? Посылал мне поздравления с Рождеством и наилучшие пожелания ко дню рождения… Шучу, конечно. Ни разу не получила от тебя ни весточки. Ты бы предпочла, чтобы я вообще не существовала.

Сол наконец обрел голос:

— Дорогая Изабел, как ты можешь говорить такое? Мы очень рады, что ты жива. Я уверен: все, что делала мама, было к лучшему.

— Разумеется. К лучшему дня нее.

Никто не обратил внимания на Утрату, она держалась особняком, вся словно одеревенев. Тогда Изабел приблизилась к ней. Утрата отпрянула. Аликс видела, что девочка отдала бы все на свете, лишь бы исчезнуть куда-нибудь от этого совершенного лица, блестящих глаз, красиво вибрирующего голоса.

— Ты — Утрата. Не это имя я для тебя выбрала, но оно тебе подходит.

— Это из Шекспира.

— Да. Однажды я играла ее, когда проводила летний театральный сезон в Канаде. Ты знаешь, кто я? Кто-нибудь тебе говорил?

— Я узнала. Вчера. Вы — моя мать.

Ньюман издал сдавленный звук, поперхнувшись воздухом.

— Ее мать? Великий Боже! Беттина, что скажет об этом твой агент?

— Агент? — переспросил Эдвин.

— Неужели ты ее не узнал? — воскликнула Джейн. — Она не просто Беттина. Она Беттина Бранд, киноактриса.

Изабел резко обернулась к своему спутнику:

— Мой агент ничего не скажет по той причине, что никто ничего не сообщит моему агенту. Ни ты, ни я и никто иной. Я не стыжусь, что у меня есть дочь, а из Утраты определенно получится нечто особенное, если я хоть что-нибудь понимаю в жизни. Но она останется в той семье, которая ей подходит. Тебя ведь воспитывали как сестру Эдвина и Аликс?

— Да, — глухо выдавила Утрата.

— Пожалуй, это хорошо. Мы живем в старом недобром мире, родная, и гораздо лучше иметь обоих родителей, как положено, по крайней мере, на бумаге.

— А кто мой отец? — прошептала Утрата.

Все затаили дыхание. Труди сжала кулаки. Бабушка сидела точно высеченная из гранита: неподвижная и неколебимая.

— Мы поговорим позднее, с глазу на глаз.

— Он… Ты очень любила его?

Изабел посмотрела прямо в молящие глаза дочери.

— Да. Я его любила, — солгала она.

Это был очень странный вечер: снаружи, за окном бушевала снежная буря, а в доме сидела заплутавшаяся среди жизненных бурь семья. Аликс чувствовала себя так, словно вырвана из реальности и смотрит разворачивающуюся перед ней пьесу, место действия которой — их гостиная.