Потом он не раз пытался вспомнить, как именно все началось — тогда, полтора года назад. День подходил к концу — это было его любимое время, когда телефонные звонки прекращались, все уходили из офиса и можно было заняться делами в тишине и покое. Обычно он просил Галку перед уходом сварить ему крепкого кофе, чтобы не отвлекаться самому, да и делала она это куда лучше. За дверью его кабинета постепенно становилось тихо, и он как раз собирался позаботиться о кофе, когда Галка позвонила по внутреннему телефону:

— Тебя домогается какая-то дама. Назвалась Аленой, говорит, старая знакомая, по личному делу. Что делать?

— Алена?

Имя ударило, сразу всколыхнув в памяти целый ворох давно забытых воспоминаний о прошедшей юности. Что ей надо, Алене, о которой он давно не думал. Да и она ли это?

— Давай. Потом сделай, пожалуйста, кофе и можешь быть свободна.

— О'кей.

— Павел?

Она. Это была она, Алена Бельская, из той жизни, которую он считал ушедшей безвозвратно и с которой не хотел больше иметь ничего общего. Не хотел ни с кем «оттуда» общаться, потому что самым значительным в этом прошлом была она, и любой дружеский контакт и даже просто случайный разговор об этом неизбежно связывался и приводил к ней.

— Павел, это я. Не узнаешь?

— Узнаю. Привет.

Он заставил себя говорить безразлично, хотя в душе все-таки что-то предательски шевельнулось. Не потому ли он так избегал любых разговоров о прошлом?

— Привет. Как поживаешь?

— Нормально. Ты откуда?

После того, как они расстались, она уехала к матери — в небольшой городок под Рязанью. Сказала, что не может жить в одном с ним городе. Несколько раз потом они созванивались, пытаясь сохранить видимость добровольного расставания — дескать, остались хорошими друзьями. Но потом поняли, что это у них плохо получается, и звонки прекратились сами собой. Он знал только, что она вышла замуж сразу после того, как женился он.

— Я в Москве. Мне надо тебя видеть. Это очень важно.

— Зачем? У меня много работы и если ты…

— Я знаю, что ты крутой бизнесмен, Ростовцев. — Она усмехнулась. — Поверь, не стала бы беспокоить, если бы речь шла о пустяках. Это действительно важно. Ты не имеешь права мне отказывать в такой просьбе.

Это был уже намек на прошлое, и он весь внутренне напрягся. Отказать ей он действительно не мог — просто не способен был, но встреча означала бы так или иначе прикосновение к тому, чего он столь старательно избегал все последние годы.

— Хорошо, но только, пожалуйста, ненадолго. И без сцен. Можешь приехать в офис, я объясню куда.

— Не стоит. — Она опять усмехнулась. — Я буду через пятнадцать минут.

Рабочий день подходил к концу — Ирина Ростовцева чувствовала это, не глядя на часы: усталость обычно начинала подкатывать к пяти, и она понимала, что пора закругляться. Она даже не звонила мужу, хотя обычно в течение дня они созванивались — просто чтобы услышать друг друга и перекинуться парой-другой ничего не значащих, но необходимых обоим фраз. Но сегодня Ира решила не звонить, а пораньше уехать домой, по дороге заскочив в магазин. Давненько они с Павлом не устраивали свой любимый «ужин для влюбленных», когда весь вечер проходил в атмосфере полного их уединения: при выключенных телефонах и телевизоре, под спокойную тихую музыку — желательно джаз, и, конечно, при свечах и с угощением, приготовленным лично ею. Как правило, она покупала что-нибудь «этакое» из даров моря — оба очень любили морскую пищу.

Порой Ира чувствовала себя настолько счастливой, что боялась этого ощущения. Она старалась поменьше думать об этом, но иногда становилось не по себе: вокруг все выглядели такими озабоченными и затюканными жизнью, что быть довольной, не говоря уже о счастье, становилось просто неприлично. Иногда, правда, ей казалось, что окружающие ее люди свои проблемы создают или выдумывают себе сами, потому что так принято. Нельзя говорить, что тебе хорошо — надо говорить, что «так себе, ничего». Нельзя говорить, что живется спокойно и легко — надо постоянно жаловаться на ворох нескончаемых проблем, которые со всех сторон так и сыплются на твою бедную голову, почему-то сделав тебя своей постоянной целью неизвестно за какие грехи. Иначе прослывешь чудаком, которому меньше всего надо и который почему-то удовлетворяется тем, что имеет. Однако Ирина отлично осознавала, что имеет она не так уж мало, чтобы быть довольной жизнью, с другой стороны, рассуждала она, другая на ее месте скорее всего нашла бы на что жаловаться. Вот, к примеру…

Нет, она не будет думать об этом — по крайней мере сегодня, когда ей так хочется устроить Павлу праздник. Хотя мысль эта никогда не покидает ее, точит и точит, словно маникюрная пилка, порой превращая ставшее привычным ощущение в невыносимую боль. В такие моменты она твердо решала заняться и каким-то образом решить вопрос. Но стоило боли опять уйти куда-то в глубины сознания и притупить «пилку», как ее решимость улетучивалась и она снова откладывала все на потом.

Время от времени проблема обострялась с чьей-то подачи: реже — маминой, чаще об этом заговаривала Ася. Мать старалась затрагивать тему деликатно, не бередить рану, отлично зная, как это болезненно для дочери. Аська же, наоборот, с нахальством лучшей подруги считала, что Иру следует заставить решить вопрос, и делать это надо грубо и бесцеремонно. Ей почему-то казалось, что Павел тут ни при чем, и решать только Ирине, как женщине. Одно время она даже по собственной инициативе бегала по разным фирмам и врачам, пытаясь поставить подругу «перед фактом», но Ира резко остудила ее пыл, и Ася несколько приуныла.

«Пожалуй, завтра надо бы позвонить Аське», — подумала Ира, не уточняя, впрочем, зачем именно надо это делать: они виделись совсем недавно, на дне рождения общих знакомых, куда ее подруга пришла с очередным кавалером. Ася встречалась со всеми, кто предлагал ей это, не вступая, однако, в близкие отношения — искала, как она говорила, «своего Павла». Она не завидовала подруге, не была влюблена в ее мужа, но считала — и совершенно справедливо, — что Ирке жутко повезло найти того единственного, которого сама она до сих пор так и не встретила. И продолжала искать.

Мысли о подруге вновь привычно кольнули в сердце старой мучительной болью. Не давая ей развернуться, Ира резво начала собираться. Она не знала, когда Павел придет домой сегодня, и боялась не успеть, хотя обычно он приезжал не раньше восьми. Что ж, на все про все у нее пара часов, и еще неизвестно, сколько придется проторчать в пробках, поэтому надо спешить. По дороге она подумает о том, что приготовить на ужин, чтобы было быстро, вкусно и необычно.

…Если бы кто знал, каких трудов мне стоило позвонить ему. Скольких бессонных ночей и мучительных вопросов: надо ли, можно ли таким образом вернуть его, можно ли насильно привязать к себе человека, чего стоит такое «счастье»? Но была ли у меня альтернатива? Была — остаться без него навеки, на всю жизнь. Вечно, до смерти терзаться тем, что он с другой, которая не имела на него никаких прав, которая нагло отняла его у меня, заставив страдать — каждую минуту, каждый день — месяцы и годы. Одна только я и еще моя Алла знаем, чего мне стоили эти годы без него, с другим, так и оставшимся мне чужим человеком, которого я тоже принесла в жертву моей любви к Павлу, потому что ушла от него, заставив страдать, как страдала я.

И потом… Что я теряла? Его? Он и так был потерян, и эта попытка вернуть его вряд ли отдалила бы нас больше. Я столько думала об этом, что в конце концов поняла: либо я делаю это, либо мне скоро будет дорога прямиком в дурдом. Надо решаться.

Я знала о нем все. Следила все десять лет разлуки. Знала о том, что он крутой бизнесмен — свое прибыльное дело, отличная квартира, дача в престижном поселке, две иномарки — своя и ее, словом, почти «новый» русский. Иногда приезжала в Москву, подходила к его офису утром, когда он приезжал на работу, и смотрела издали. Она часто подвозила его, и я отважно смотрела, как они целуются перед расставанием. «Смотри! — говорила я себе. — Они так любят друг друга. Куда ты лезешь, он же давно забыл тебя, забыл все ваши дни и ночи, ваши слова, ваши прогулки по ночному городу — все, все забыл. Ты для него не существуешь, у него есть другая любимая. Оставь его, отступи, катись в свою глухомань, к постылому мужу, к вечной пьянке и вечной нехватке денег…»