Оставалось лишь гадать, почему кровавый жребий выпал на долю «Аэронавтики». В сущности «Печенкин», если смотреть с улицы, находился в положении Буриданова осла, поставленного между двумя охапками сена — двумя юбками, применительно к обстоятельствам: миди и мини. Едва ли такая мелочь обусловила выбор. Это было бы слишком даже для сексуального маньяка. Впрочем, как знать? Установить истинную мотивацию не представлялось возможным.

Логично было предположить, что основным побудительным моментом явились личные внешние данные убитой. Кассир обменного пункта Тамара Васильева, довольно привлекательная женщина двадцати трех лет, на перерыв вместе со всеми не пошла, сославшись на то, что должна пересчитать наличность. Проводив сослуживцев, которым наказала принести жареную колбаску и стакан кока-колы, она заперла дверь и вернулась за стойку, расположенную под прямым углом к билетным кассам. Владимир Огальцов, охранник, слышал, как защелкнулся замок. Электрическую дубинку и табельное оружие — пистолет Макарова — он оставил в сейфе Васильевой. Кроме наличности в рублях и валюте, там лежала еще пара босоножек и сумочка. Личные вещи оказались на месте, а деньги и пистолет исчезли. Судя по ведомостям купли-продажи, пропало четырнадцать миллионов деревянных и двенадцать тысяч зелененьких. Взять их мог только убийца, если, конечно, свидетельские показания не расходились с действительностью. Девушки — Галина Власова и Татьяна Теплякова — слово в слово подтвердили рассказ охранника. Теплякова только добавила маленькую подробность: в сейфе хранились еще и бланки с банковским штампом. Они тоже улетучились.

Но что могут значить бланки и деньги, когда рядом лежит окровавленный труп? Все, потому что убивают и за копейки, и ничего, если убийство происходит поблизости от Кремля и почти что на глазах прессы. Телевидение в частности прикатило всего на десять минут позже следственной группы.

Работа сыщиков, таким образом, протекала в нервной обстановке, под прицелом камер, прильнувших чуть ли не к самому окну, облепленному изнутри датчиками. Дверь, кстати, тоже была из толстого пуленепробиваемого стекла.

Не в пример вчерашнему инциденту на Варшавке, где обменный пункт подорвали гранатой, тут обошлось без стрельбы и взрывов. Не то что пулевой выбоины, даже малейшей трещины — вообще никаких следов взлома обнаружить не удалось.

Маловероятно, чтобы кассирша по доброй воле впустила незнакомого человека, но тогда еще более непонятно, как он ухитрился проникнуть внутрь. В очевидном факте проникновения — так и было зафиксировано в протоколе — сомневаться не приходилось, как и в том, что героем дня и на сей раз был неуловимый «Печенкин».

Милицейский кордон, с двух сторон перекрывший прилегающий участок улицы, едва сдерживал напор возмущенных и просто любознательных граждан. Слух о том, что вновь — в пятый раз! — похищена печень, непостижимым образом облетел окрестные кварталы. Не иначе как информация распространилась телепатическим путем, подтвердив тем самым наихудшие, но вполне обоснованные предчувствия.

Случилось ли это сразу после того как врач-эксперт Левит обнаружил характерный разрез в подреберье, или же за долю секунды до того как его чуткие пальцы обследовали все еще кровоточившую рану, определить не удалось. Да и кто бы стал забивать себе голову такой чертовщиной? Куда разумнее было предположить, что весть принесла на хвосте сама милиция. В лице начальствующего состава, обосновавшегося в нескольких зданиях за углом.

В узком промежутке между билетными терминалами и окошком обменного пункта вскоре сгрудилось столько погон с большими звездами, что любая разумная деятельность не представлялась возможной. Тем более такая деликатная, как криминалистика. Перемежая ценные указания матом, неизвестно в чей адрес, полковники и генералы имитировали бурную деятельность.

Первым, в силу жизненного опыта и темперамента, не выдержал Левит. Ему нечего было терять, поскольку пенсия поступала исправно, а дети благополучно обосновались в Беер-Шеве, на обетованной земле.

Полублатная косноязычная ругань бледнеет перед залпом, которым способен блеснуть разве что боцман каботажного флота либо широко эрудированный интеллигент. Демарш эксперта, выдавшего не только отборный, но ко всему прочему еще и зарифмованный текст, поверг присутствующих в состояние мгновенного изумления, затем последовал дружный хохот. Обстановка несколько разрядилась и начался незаметный отток.

На улице, правда, была предпринята попытка отыграться на журналистах, но она встретила столь дружный отпор, что горе-инициаторам не осталось ничего иного, кроме позорного отступления.

В шестнадцать часов по каналу МТК прошла первая информация, сопровождаемая картинкой: гудящая улица, неясные тени за окнами, перебранка милиции с прессой и растопыренная ладонь, хамски наезжающая на объектив.

К пяти вечера следственную бригаду оставили в покое. Заместитель горпрокурора, не обладавший даже профессиональными навыками убедительного вранья, заверил прессу, что личность преступника установлена, и самое позднее через месяц он будет задержан.

Прокурора издевательски высмеяли, припомнив заодно старые грехи, и он, затаив злобу, отбыл к себе на Пятницкую.

До скромной замкнутой женщины, лежавшей на замызганном полу в луже крови, никому не было дела. Она жила незаметно и одиноко и ничем не заслужила такую ужасную смерть.

— Чем задушена? — трассолог Петрова осторожно провела вдоль стрингуляционной линии ухоженным ногтем, сияющим свежим фиолетовым лаком. — Похоже на проволоку или тонкий шнур.

— Проволока должна оставить следы металла, — сказал Левит, собирая в мешок окровавленную одежду.

— Стоит ли возиться? — Петрова выпрямилась, огладила юбку по бокам, протерла пальцы ваткой, смоченной одеколоном. — Провод, струна — какая в сущности разница? Ее не вернешь, — она бросила последний взгляд на убитую, — а преступник уже избавился от орудий. И вообще…

— Хотя бы ради науки, — Левит стянул резиновые перчатки. — У меня тоже все, — кивнул Морозову. — Пусть забирают… Да-с, коллега, не просто любопытства для, а за-ради науки.

Петрова пренебрежительно махнула рукой. Заметив у себя на туфле крохотное рубиновое пятнышко, задрала ногу на стойку и той же ватой провела по кремовой коже каблука.

— Дай сигаретку, Морозов, — она закурила и вышла наружу.

— Здравствуй племя, молодое, незнакомое, — проворчал, тряся бородкой, Левит. — Хоть бы чулки надела.

— Не придирайтесь, — снисходительно заметил Морозов. — Кому приятно?.. А она девка головастая, думающая.

— Почему Корнилов не приехал? Все-таки дело незаурядное.

— Он не любит начальства, а начальство не любит его. Зачем лишний раз мозолить глаза?

— Вас-то он хоть поддерживает?

— По мере сил.

На улице их атаковали журналистские пикеты.

— Представьтесь, — подступил к Морозову разбитной парень с микрофоном.

— Вежливые люди вначале называют себя, — попенял Левит.

— Роман Дынник — «Дважды два», «Происшествия», — тыча микрофоном, скороговоркой выпалил корреспондент. — Представьтесь, пожалуйста.

— Кандидат медицинских наук Левит, эксперт с двадцатилетним стажем, — прячась за спину врача, медоточивым тоном проворковал Морозов и куда-то слинял.

— Э-эх, — укоризненно вздохнул Левит. — Что вам угодно, молодой человек?

— Ваши комментарии.

— По поводу?

— Это пятое дело «Печенкина»?

— Не знаю точно, о ком вы говорите, но, насколько нам известно, пятое… Я имею в виду убийства с последующей резекцией печени.

— Хотя бы какие-то наметки имеются?

— Вопрос не ко мне.

— Все же ваше личное мнение?

— Кому это интересно, мое мнение?.. Но если вы спрашиваете, я попытаюсь ответить. Мне кажется, что во всех случаях действовал не один человек, а двое. Первый убивал, второй производил, причем имейте в виду, вполне профессионально, удаление печени.

— С какой целью?

— Об этом нам остается только догадываться.