Сначала экран светился ровным голубоватым светом, словно иллюминатор батискафа в морских глубинах, где нет ни рыбок, ни медуз, ни планктона. Потом все пространство дисплея заволокло густой мутью, как будто какая-то глубоководная каракатица ни с того ни с сего вдруг выпустила чернильное облако. Тут-то и началось нечто несусветное: чередование тьмы и ослепительных вспышек, ритмическая пляска непонятных фигур, мелькавших с такой быстротой, что не успевал схватить глаз, и жуткие звуковые сигналы на самой нижней границе слышимости, от которых вскипала кровь.

Юрий Пантелеевич почувствовал, как налились готовые выскочить из орбит глаза, закричал от пронзившей все его существо нестерпимой боли и потерял сознание.

На этот крик и вбежала перепуганная Анна Павловна. По крайней мере так она рассказала прибывшим по ее вызову высоким чинам милиции и контрразведки.

Сам Красиков ничего путного поведать не мог. Только мычал, нацелив на дисплей палец, и тыкал им себе в висок. Именно этот жест и породил версию о приставленном к голове пистолете.

Когда руководство, не сговариваясь, направилось к выходу, Корнилов позволил себе присесть, но тут же поднялся и пригласил Анну Павловну занять соседний стул возле длинного стола заседаний. В голове царил полнейший сумбур. Нужно было успокоиться, привести мысли в порядок и начать все сызнова.

— Давайте подумаем вместе, Анна Павловна, — он достал пачку сигарет «Прима». — Вы позволите?

— Сделайте одолжение, — Воротынцева пододвинула хрустальную пепельницу, не преминув заметить: — Вообще-то Юрий Пантелеевич не одобряет.

— В самом деле? — подполковник чиркнул зажигалкой, глубоко затянулся и, разгоняя дым, в который раз оглядел впечатляющую фотовыставку на стенах кабинета. И, как ни странно, обнаружил несколько новых персонажей: Майкла Джексона в частности, и — кто бы мог подумать! — министра внутренних дел.

— Странный случай, — он протяжно вздохнул и смял сигарету. — Не находите?

— Кошмарный!

— Вы уверены, что кто-то на самом деле мог незамеченным войти в кабинет?

— Я же не сумасшедшая!

— Нет-нет, помилуйте, Анна Павловна, у меня и в мыслях такого не было… Но все же, все же… Вы допускаете существование человека-невидимки?

— Не знаю, — сделав над собой усилие, тихо выдавила она. — Не знаю, что и сказать.

— Значит вы точно видели, как открылась, а затем затворилась первая дверь?

— Совершенно точно.

— Это не показалось вам странным?

— Показалось.

— Вы не попытались узнать, в чем дело?

— Каким образом?

— Ну хотя бы открыть эту самую дверь, посмотреть?

— Была такая мысль, но я воздержалась.

— Почему, интересно?

— Во-первых, Юрий Пантелеевич не вызывал…

— А во-вторых?

— Я сумела убедить себя, что мне показалось.

— Может, действительно?..

— Не думаю. Впрочем, я уже сама ничего не понимаю.

— Потом вы услышали крик и кинулись в кабинет? Так?

— Так.

— И кого там застали?

— Никого. То есть Юрия Пантелеевича, — поспешно поправилась она. — Он сидел у себя за столом, и я сразу поняла, что произошло нечто ужасное.

— Почему?

— Таким я его никогда не видела. Весь красный, глаза налиты кровью, руки дрожат… Ужасно!

— И он был один? Больше никого в кабинете не было?

— Никого.

— Попробуем рассуждать логически… Только не обижайтесь, договорились?.. Сколько примерно времени прошло с того момента, когда вам показалось, что дверь пришла в движение, до крика из кабинета?

— Затрудняюсь сказать. Я была вся на нервах.

— А там, в кабинете, вы не обратили внимания на дверь? Она была закрыта, открыта?

— Не знаю, не помню.

— Жаль… Но если кто-то вошел, то должен был и как-то выйти. Другого не дано, даже допуская существование невидимки. Согласны?

— Согласна, — нехотя кивнула Анна Павловна.

— Тем не менее вы утверждаете, что в кабинете никого, кроме, разумеется, вашего шефа, не обнаружили?

— Никого.

— Что же тогда побудило вас вызвать охрану? Да еще заявить, что совершено нападение?

— Как что? А состояние, в котором я застала Юрия Пантелеевича?

— Боюсь, этого мало. Гипертонический криз зачастую застигает человека врасплох, без видимого воздействия. У него ведь повышенное давление?

— Откуда вам известно?

— Нетрудно заключить: работа, особая ответственность, образ жизни… Кроме двери, были еще какие-то настораживающие признаки?

— Мне показалось… я почувствовала, — Анна Павловна мучительно напряглась, словно пытаясь восстановить в памяти нечто исключительно важное и вместе с тем неприятное, нежелательное, — какое-то дуновение, что ли… Как будто кто-то пробежал мимо меня.

— Когда именно? До того, как раздался крик, или же после?

— Незадолго до того. Я теперь вспоминаю… Это произошло, когда я закапывала в глаза.

— Закапывали в глаза? — Корнилов обратил внимание на ее припухшие, воспаленные веки. — Подхватили инфекцию?

— Похоже. Сперва я думала, что это ячмень, но оказалось — конъюнктивит. Врач выписал мне раствор альбуцида и мазь.

— Хорошее средство. Даст Бог, поможет… и где вы в тот момент находились?

— Как где? На своем месте.

— Значит, закапывая в глаза альбуцид, вы почувствовали движение воздуха, словно кто-то пронесся мимо вашего стола, — Корнилов вытащил из пачки сигарету и принялся задумчиво ее разминать. — А звуки шагов случайно не расслышали?

— Нет, а вообще-то не знаю, не хочу врать.

— И не надо, Анна Павловна, и не надо… Закапывали пипеткой?

— Как же еще?

— Больше никак, вы абсолютно правы… Но это значит, что вам пришлось запрокинуть голову и смотреть, так сказать, в потолок?

— Не понимаю, — она обидчиво вскинула подбородок, — что вы этим хотите сказать?

— Ничего, кроме того, уважаемая Анна Павловна, что, закапывая в глаза, вы не могли видеть этой самой злокозненной двери, которая находится прямо против вашего стола.

— Это продолжалось какую-то минуту.

— Вполне достаточно, чтобы выйти и проскользнуть мимо вас. Но и в этом вполне вероятном случае остается в силе единственно возможное объяснение.

— Объяснение? — она все еще не понимала.

— Человек-невидимка, — выкрошив половину табака, Корнилов выцарапал новую сигарету. — Круг замыкается. Порочный, надо признать, круг… Куда отвезли Юрия Пантелеевича, случайно не знаете?

— Как это — куда? В Кунцевскую больницу! Извините, но мне необходимо позвонить Валерии Андреевне… Прямо не знаю, как ей сказать…

— Это вы меня извините. Столько времени отнял… Вы звоните, звоните.

Пока Анна Павловна, с придыханием, похожим на плач, вела длительные переговоры с женой Красикова, Корнилов вызвал капитана Софронова, дожидавшегося в машине.

— Вот что, Сергей, я сейчас отбуду, а ты пока задержись. В случае чего, позвоню. Поспрошай, между делом, вокруг: может, кто чего и видел? Не видел, так слышал. На мелочи напирай, понял? И, самое главное, найди их компьютерщика. Инженера, программиста — не важно, лишь бы смыслил. Прокрутите еще раз дискету. С начала и до конца.

По пути на Петровку он порвал протокол. Неизвестный налетчик, даже его пистолет с глушителем — это еще куда ни шло. И не такое высасывалось из пальца. Но невидимка? Извините, слуга покорный. Красиков — фигура весомая. Хочешь — не хочешь, кому-то придется возбуждать уголовное дело по факту, а перспектив никаких. Ну и ладно, и пусть. Под оргпреступность не подпадает — действовал одиночка. Выход один: переписать наново, да так, чтобы без разговоров ушло по принадлежности.

Сплошной театр абсурда: «Печеночник», комедия с чемоданчиком, человек-невидимка. Что ни день, то обухом по голове. Поневоле в чертовщину поверишь. А тут еще судья отпускает заведомого бандита под залог. Не успел он уединиться со следователем, чтобы вместе с ним придать документу обтекаемую форму, как позвонили из главка: капитан Софронов и один из лучших аналитиков компьютерных систем Поддубный в бессознательном состоянии были увезены в Институт имени Склифосовского. Оставалось лишь гадать, что опять приключилось в кабинете гендиректора, где, похоже, не на шутку разбушевались темные силы.