Литмир - Электронная Библиотека

— Доктор Эриксен… — заговорил Лукас, запыхавшийся от подъема по лестнице.

— Я не доктор, — ответил Эриксен. — Я никто.

— Извините. Я пытался дозвониться, но никто не отвечал. Я хотел поговорить с вами, прежде чем вы уедете. — (Эриксен даже не взглянул на него.) — Вы помните меня? Мы с вами разговаривали на Джебель-Каранталь.

Наконец Эриксен повернулся, медленно, защищая ладонью глаза от солнца:

— Да. Припоминаю.

— Я услышал, что вы уезжаете. И надеялся, что мы сможем поговорить.

— Хорошо, — согласился Эриксен.

— Получили предложение на родине?

— У меня нет никаких предложений. Я оставляю священническую работу.

Лукас подумал, что не стоит спрашивать, не хочет ли Эриксен поговорить об этом решении. Подобные вопросы всегда неуместны. И все же спросил:

— Почему? Не является ли ваше решение результатом работы в Галилейском Доме?

Эриксен изменился в лице, словно получил пощечину.

— Вы репортер, — сказал он.

— Ну, я пишу о событиях, происходящих в здешней религиозной жизни. И думал, вы сможете помочь мне.

— Кого вы представляете? — измученным голосом спросил Эриксен.

— Я работаю над книгой, — ответил Лукас. — О религии в Святой земле.

Обычно он такого не говорил.

— Вы еврей?

— Бывший католик, отчасти еврейского происхождения. Так что личной заинтересованности не имею.

— Что вы хотите знать о Галилейском Доме?

— Скажите, вы уезжаете с чувством, что сделали что-то полезное?

— Даже если в Доме и были честны, — ответил Эриксен, — ничего из того, что они сделали, не было полезно.

— Могу я процитировать ваши слова?

— Разумеется. Почему нет?

— Чем они действительно занимаются?

— Они огребают уйму денег. Множество христиан жертвуют им деньги. Евреи тоже. Теперь.

— Вы что-то получали?

— Да, — подтвердил Эриксен.

— На что?

— На разные вещи. В последнее время Гордон Лестрейд восстанавливал план Второго храма. Так кого, говорите, вы представляете?

— Мир, — сказал Лукас. — Восстанавливал план Храма?

— Я так и думал, что вы представляете весь мир, — рассмеялся Эриксен.

Лукас попытался засмеяться вместе с ним.

— Есть замысел восстановить храм Ирода. Попытки предпринимают как евреи, так и христиане.

— Христиане-то почему?

Эриксен взглянул на Лукаса, будто удивляясь тому, как мало тот знает об этом.

— Американские фундаменталисты проявляют большой интерес к Израилю и Храму. Восстановление Храма будет знаком.

— Знаком чего?

— О! — Эриксен мрачно улыбнулся. — Того, что будущее настало.

Лукас попытался вспомнить, что он знает об эсхатологии и учении о тысячелетнем Царстве Христовом. Но он многое уже забыл.

— Масса христиан искренне верит в подобные вещи. Но люди в Доме — Отис и Дарлетта — они просто промоутеры. Не знаю, как насчет евреев. Возможно, они тоже верят.

— Во что?

— Не знаю. Предполагаю, в пришествие Мессии. Если они построят Храм, он придет.

— Как в кино?

— Вроде того, — сказал Эриксен. — Я не знал, что они все еще снимают религиозные фильмы.

— А Лестрейд?

— Не представляю, во что верит Лестрейд. Вообще-то, он раньше был католиком, как и вы.

— И он занимается реконструкцией?

— Он водит туристов на раскопки. Но основная его работа сейчас — на Храмовой горе. Лестрейд заявляет, что может восстановить Храм на основе своих изысканий.

— Перестроить его?

— Слушайте, восстановление Храма — это главное, на чем сосредоточен Галилейский Дом. Так, во всяком случае, заявляется.

— Я думал, вы миссионеры.

— Если бы мы занимались прозелитизмом, — улыбнулся Эриксен, — раввины вышибли бы нас отсюда. Ну да они и так нас не любят. А мусульмане убили бы.

— Значит, вы никого не обращали?

— Обратили нескольких христиан в нашу разновидность христианской веры. И нажили огромные деньги.

— Вижу, у вас не осталось никаких иллюзий. Просто в Галилейском Доме разочаровались? Или утратили веру?

Эриксен безучастно посмотрел на него.

— Когда Линда и я приехали сюда, — сказал он, — мы оба страстно верили. Мы приехали, чтобы все увидеть въяве.

— Но… что-то пошло не так.

— Это место исполнено силы. Ужасной силы.

— Но, — скромно заметил Лукас, — это же хорошо, разве не так? Мы все… должно быть, верим в это.

— Должно быть, мы верим в силу зла.

— Силу зла? Вы имеете в виду силу Божию?

— Назовите как хотите. Она делает вас сильнее, пока вы думаете о ней. Она завладела Линдой. Завладела ее телом, как вещью, чтобы затрахать. Дальше она убьет меня.

— Извините, — сказал Лукас. — Позвольте мне перескочить чуть дальше. Вы говорите о Боге? О Боге иудеев?

— Тогда, на горе, я был не прав, — объяснил Эриксен. — Бог иудеев — Азазель. Всегда был. Я не понимал этого. Азазель. Бог, Иегова, зло — это все их, не наше.

Лукасу подумалось, что преподобный напоминает свою бывшую жену. У них были очень похожие глаза, с прозрачной радужкой, сквозь которую у него ясно различалось пламя страсти, тогда как у нее она была невидима, как Азазель[207].

— Мне нравятся люди, которые носят змеев, — сказал Эриксен. — Как та смуглая девушка и ее друзья у Вифезды. Вам они знакомы?

— Да. Мне они тоже нравятся.

— Знаете, почему они носят змеев?

— Наверно, нет. Объясните, пожалуйста.

— Потому что, — сказал Эриксен, — после грехопадения первого Адама явился змий, чтобы освободить нас от Азазеля. Но Азазель восстановил против него всех женщин. Христос был змий, который пришел снова. Змий, змея — наша единственная надежда. — Эриксен запустил пальцы под ворот рубашки и вытащил тонкую цепочку, на которой висел крохотный уроборос, почти такой же, какой носили Разиэль и Сония. — Видите, у меня есть. Хотите такой же?

Лукас, из которого был никудышный художник, попробовал зарисовать уроборос в своем блокноте. Потом ему пришло в голову: не исключено, что впереди у него будет много возможностей сделать это.

— Не знаю, — ответил он. — Пожалуй, еще подумаю.

20

На другой день после «обращения» Де Куффа в купальне Вифезда Януш Циммер условился встретиться с Сонией у нее в Рехавии. Большую часть времени она проводила в Мусульманском квартале, в квартире Бергера. Они с Циммером давно знали друг друга. Если бы она не связалась с Разиэлем, если бы не стала ученицей суфия Бергера, возможно, их знакомство переросло бы в нечто большее.

Сония не представляла, зачем Циммер просил о встрече. Они поговорили о местах в Африке, в которых бывали оба. О Найроби, Могадишо, Хартуме.

— Мы с тобой старые «красные», не так ли? — спросил Циммер.

Он пил израильский бренди, бутылку которого принес с собой, и впал в сентиментальность. Время было послеполуденное. Свет за окном стал ярче, тени под эвкалиптами — длиннее.

— Наверно, так, — ответила она. — Но в городе мы не единственные такие.

— В Иерусалиме нас мало, — поправил ее Циммер. — Большинство старых товарищей живут в Тель-Авиве.

— Сказать по правде, — ответила Сония, — я всегда думала, что ты просто прикидываешься. Никогда не верила, что ты действительно марксист-ленинец.

— Сказать по правде, Маркс и Ленин открыли мне глаза в юные годы. Не забывай, что, когда я был молодым, мы в Польше еще вели гражданскую войну с реакционерами. Американцы им сбрасывали на парашютах оружие. Были погромы. Так что какое-то время я называл себя марксистом-ленинцем.

— И разочаровался.

— Это очень долгая история, но если коротко — да, разочаровался. Но тебе, конечно, повезло оказаться на Кубе. Где все было замечательно.

— Пожалуйста, не наезжай на Кубу. Мне это неприятно.

— Но суть в том, что это полицейское государство, да?

Сония пожала плечами, не желая спорить.

— В итоге ты избрала суфизм и прочее.

— Ну, не столько прочее, — ответила Сония, — сколько суфизм.

вернуться

207

Один из падших ангелов, согласно апокрифической Книге Еноха, в частности научивший женщин искусству обмана.

42
{"b":"192687","o":1}