— Что?

— Извините, — сказал Лукас. — Я немного не в себе, день был трудный. Это призыв: «Убей евреев!»

— О, понятно.

Женщина с головой, плотно замотанной платком, открыла им дверь, и они — несколько десятков шебабов, Лукас, его английская коллега и Лестрейд — прошли внутрь. Промчались через лестничные площадки, где чувствовался запах тахини и духов, через чью-то спальню и выскочили на плоскую крышу. Ибрагим, размахивая палкой, пытался изобразить из себя предводителя, показывающего дорогу, но шебабы обогнали его. Он тревожно оглянулся в поиске иностранцев, которые обязались ему заплатить.

— Туда! — кричал он.

Из ниоткуда их ослепил луч с вертолета, с соседней крыши принесло облако газа, в несколько секунд пряный запах сменился жгучей вонью. Газовые гранаты дождем сыпались на следующий дом, стуча и взрываясь под чудовищное стаккато двигателей вертолета.

Лукас в последний раз глянул на звезды — стояла прохладная, ясная ночь — и заслонил глаза рукой. Сильный восточным ветер мог скоро отнести газ в другую сторону. Шебабы вновь были застигнуты в тот момент, когда появились на второй примыкающей крыше ближе к Хараму. Их окутал густой дым, кому-то тяжелые гранаты попадали по голове, кому-то по руке. Молодые люди стонали и ругались; вертолет накренился и пошел на второй заход. Лукас и его группа на крыше сидели затаясь, пока вертолет не нашел новую добычу между прилавками базара у ворот Баб-аль-Катанин.

Ибрагим принялся вопить на классическом арабском, поминая день Суда, ангела тьмы Елжиба, убийство евреев и джиннов.

— Пожалуйста, сэр, — попросила его англичанка, — может, мы пойдем дальше?

Онемев от изумления, что его назвали сэром, и в порыве галантности тот оперся на палку и поклонился, прижав руку к сердцу. В двух футах от места, где они стояли на крыше, просвистела самая что ни есть настоящая пуля.

— Господи! — воскликнула Салли Коннерс. — Неудивительно, что во время интифады убивают по шесть человек в день.

— Шесть, — сказал Лукас, — это серьезная цифра.

Сония услышала шум над головой и, направив вверх луч фонарика, увидела пару армейских башмаков в проходе, который вел, казалось, прямо в потолок. В следующий момент владелец башмаков протиснулся сквозь отверстие и, согнув колени, приземлился с тяжеловесной грацией прямо возле нее. Она осветила его своим слабым фонариком, но он достал свой. И направил луч на нее.

Бежать было бессмысленно, поэтому она осталась стоять как стояла. В мощном луче фонаря спрыгнувшего человека она увидела у ног статуи рюкзак, на первый взгляд похожий на ранец со сложенным парашютом. Но его верхний клапан был приоткрыт, и под ним она разглядела путаницу разноцветных проводов и крупные батареи. Дитя революции, Соня сразу узнала бомбу.

Сквозь тот же ход в потолке протиснулась группа вооруженных людей. Некоторые приземлялись ловко, как их предводитель, но большинство не были профессионалы и сваливались как мешки.

— Все-таки нашла, да? — сказал предводитель Сонии, пока его люди приводили себя в порядок. Это был Януш Циммер.

— Угу! Ты прав, приятель. А еще я позвонила в Шабак и сообщила в пограничную полицию, так что они скоро будут здесь и возьмут вас за задницу.

— Действительно сообщила? — спросил Циммер. — Считаешь, что это правильно?

— Правильно.

Сония огляделась, высматривая Фотерингила, по-прежнему ли он с ними.

Прошло несколько секунд, и до них донесся жуткий скрежет металла и грохот камней, как удар прибоя о скалистый берег.

— А вот и они, мистер, — сказала Сония. — Дождались.

Только она сама не верила, что это Шин-Бет или полиция. Из всего, что мог ей напомнить этот страшный грохот, она подумала о «Падении дома Ашеров»; рассказ По, который, как она где-то слышала, был основан на прочитанной некогда писателем истории о египетском храме-гробнице, который стоял на острове среди болот.

— Тоннель едва держится, — без особого интереса заметил один из группы.

— Да ну? — сказал Циммер. — Это ты… ты, так тебя раз-этак, едва держишься.

Тут раздался оглушительный голос — голос, в котором не было и намека на что-то сверхъестественное. Обычный полицейский громкоговоритель. Каждая фаза звучала дважды: на иврите и на английском.

Сония от изумления потеряла дар речи.

— Шабак, — сказал один из банды Фотерингила. — Все-таки она им сообщила.

— Сообщила, — спокойно проговорил Циммер.

— Еврей на еврея, — сказал кто-то в группе. — Еврей убивает еврея. Это то, чего мы опасались.

— Никто никого не убивает! — закричал Циммер. — Опустите оружие. — Он обвел помещение лучом фонаря и назвал восемь или девять имен. — Идите к входу в тоннель.

Названные колебались.

Позади фонаря возник Фотерингил, словно дух, прошедший сквозь стену.

— Выполняйте! — приказал он по-военному. — Слышали, что вам сказали?

— Ну что, где Лестрейд? — спросил его Циммер.

Люди, которых он привел с собой, топтались на месте в некотором замешательстве.

— Лестрейд в порядке, — ответил Фотерингил. — Мы не вывезли его. Но город в мешке. Лестрейд будет с Лукасом и журналистами.

— А ты, значит, решил сюда заглянуть?

— Да. Подумал, что могу быть полезным.

— Всем укрыться! — скомандовал Циммер своим людям. — Армия на подходе. Берегитесь рикошетов. Мы не хотим потерь.

Большинство повиновалось приказу.

— Нас предали, — сказал один из них, футбольный тренер из колледжа в Новой Англии. — Ты предал, — посмотрел он на Циммера. — Христианин… все вы христиане.

— Не совсем, — заметил Циммер. — Она вот — суфийка. А этот джентльмен, — показал он на Фотерингила, — работает на меня.

— Воины Ахава, — сказал футбольный тренер. — Воины Манассии. — Он перевел луч фонаря на Сонию. — Воины нашей Иезавели здесь[454].

— Вы воины Саула, — заявила Сония. — А я волшебница Аэндорская[455], ну как? Думаю, она тоже была смуглокожей, как я. И я могу вызвать пророка Самуила, как она, и пророк Самуил назовет вас предателями пред лицем Божиим и пред еврейским народом и землей Израиля. Многие поколения моих предков были раввинами.

Фотерингил засмеялся и сказал своему боссу Циммеру:

— Она чокнутая. Но я люблю ее.

Уворачиваясь от луча прожектора, камней и шальных пуль, толпа шебабов и спешащие за ними Лукас и Салли Коннерс продвигались по темным крышам Мусульманского квартала к воротам Баб-аль-Хадид. На одних крышах были благоухающие садики, на других — голо. Ограждения из гофрированной жести, чтобы дети не упали, а кое-где торчащие из бетона осколки бутылок для предохранения от злодеев. Улицы внизу кишели возбужденным народом.

Приближаясь к Баб-аль-Хадиду над узкой улицей, они увидели конную полицию, которая гнала вспять направлявшуюся к Хараму толпу; картина напоминала прогон быков в Памплоне: бравирующая молодежь бежала перед лошадьми или прижималась к дверным проемам. В конце улицы всадники предусмотрительно развернулись, чтобы не быть отрезанными от своих пеших коллег, и поехали назад, охаживая дубинками мальчишек, оставшихся сзади во время атаки. В другом месте отряд солдат запер в переулке шебабов и развлекался тем, что постреливал в них баллонами со слезоточивым газом. Время от времени баллоны летели назад, но, похоже, бунтари выбрали неудачное убежище.

В этот момент, не слушая предостережений Лукаса, молодые люди, с которыми они бежали по крышам, не удержались и принялись швырять все, что попадало под руку, в солдат внизу. Это спровоцировало яростную атаку отряда полицейских, которые ворвались в двери жилищ и ринулись по лестницам на крыши. Все бросились врассыпную, включая Лукаса и Салли, между которыми успел сложиться несколько противоречивый союз, Ибрагима, не желавшего терять вознаграждение, и доктора Лестрейда, явно предпочитавшего не оставаться единственным представителем западного христианства среди разъяренной толпы, готовой вкусить вино рая[456].