Он показался ей смутно знакомым.
- Мы давно ждем вас!- Продолжал говорить ее спутник.- Вы меня наверно не помните. Я, Киселев. Да-да, тот самый. Ваш супруг знал, что я работаю на Лапина. Но у него были свои резоны, и он поручил мне заниматься и вашими делами…- Он открыл перед ней парадную дверь.
Дом Лапина был построен в викторианском стиле. Просторный холл, справа кухня, прямо столовая, слева кабинет-библиотека. На второй этаж вела лестница, выложенная цветным мрамором. Там располагались жилые комнаты.
- Будьте добры, помогите гостье,- распорядился Киселев, и высокий молодой человек помог Нине снять пальто.
- А где хозяин?- Спросила она. Отсутствие Лапина начинало раздражать ее.
- Вас ждут в кабинете.
- Дети с ним?
Киселев задумчиво посмотрел на нее. Ей даже показалось, что она сказала лишнее.
Лапин встретил ее в дверях. В первое мгновение она не обратила внимания на изменения в его внешности. Сухо поздоровалась с Борисом, протянутую для пожатия руку не заметила. Лапин кивнул на кресло, сам сел напротив. Все его движения были замедленными, словно ему не хватало жизненной энергии.
- Устраивайся удобней, разговор будет долгим.
- Что вам налить, Нина Викторовна?- Спросил Киселев.
- Минеральной воды,- ответила Нина.
- Сегодня я попытался вспомнить, сколько лет мы не виделись,- руки Лапина лежали на подлокотниках, длинные кисти были расслаблены, только пальцы изредка подрагивали как от нервного тика. И еще Нина обратила внимание на его синие, вздувшиеся вены, и желтоватый, старческий оттенок кожи.
- Пять лет,- сказала она и взяла стакан воды у Киселева.
Валерий Сергеевич передвигался по кабинету совершенно бесшумно как тень. Наверняка в его присутствии следовало выбирать выражения.
- Уже пять лет,- кивнул Лапин.- Как быстро идет время.
- Зачем ты позвал меня, Борис?
Лапин медлил с ответом, осторожно поглаживая высохшей ладонью подлокотник.
- Обстоятельства складываются таким образом, что я вынужден назначить тебя опекуном наших детей. Есть вероятность, что в скором времени я не смогу воспитывать и поддерживать их.
После его слов в кабинете повисла гнетущая тишина. Нина недоверчиво смотрела на Лапина. Киселев внимательно наблюдал за ней. А Лапин продолжал поглаживать подлокотник кресла.
- А ты изменился,- повинуясь импульсу, сказала Нина.- Я твоих глаз не узнаю.
- Ты тоже изменилась, Нина. Так что ты ответишь?
- Слышала, помогаешь детским домам,- ушла от ответа Нина.
- Да, это так,- кивнул Лапин.- Что скажешь, Нина?
- Господи,- выдохнула она.- А сам-то ты как думаешь?! Что я могу сказать, кроме слова: "да"!.. Но я не знаю, как вы живете? Что с вами происходит?- Она покачала головой.- Не собираюсь я обвинять тебя ни в чем. Но и забыть того, что ты сделал, я тоже не могу! Пять лет я видела детей за спинами твоих телохранителей. Пять лет я не могла подойти к ним, обнять, поговорить. Можешь ты это понять?.. Пять лет, Борис!- И пока она говорила все это, в ее сердце ломалось что-то хрупкое, но очень колкое, похожее на ледок в осенних лужах. А голова Лапина тем временем склонялась все ниже и ниже. И еще она поняла, что он на самом деле очень плох, и страхи его, видно, не напрасны.- Это унизительно. Ты не можешь представить себе, как это унизительно приехать сюда и разговаривать с тобой…
- Нина,- перебил ее Лапин.- Я хочу извиниться перед тобой. Прости.
И снова в воздухе повисло молчание. Нина, не мигая, смотрела на Лапина. На ее глазах медленно наворачивались слезы.
- Нина Викторовна,- Киселев подался вперед.
- Нет-нет, спасибо,- она с трудом проглотила тугой комок, застрявший в горле.- Все хорошо… теперь я могу увидеть детей?
- Значит, ты согласна?- Еще раз спросил ее Лапин, под ноги себе он уже не смотрел.
- Да, Борис! Да!
- Валерий Сергеевич,- сказал Лапин.- Будьте добры, проводите Нину Викторовну наверх.
Они одновременно поднялись. Лапин остался в кресле. Теперь он смотрел куда-то поверх головы Нины, и по его лицу невозможно было понять, о чем он думает. Нина сделала такое движение, словно хотела пожать ему руку на прощание, но передумала и вышла из кабинета.
Как только за ними закрылась дверь, до того флегматично прикрытые глаза Лапина широко открылись, он несколько раз натужно сморгнул и вытер уголки глаз. Сердце в его груди ныло, и в голове пульсировала острая боль, словно в нее воткнули вязальную спицу.
Когда Нина поднялась наверх, от волнения она уже едва держалась на ногах. И если бы не короткие реплики Киселева: "Сюда, Нина Викторовна!", "Это здесь, Нина Викторовна!", она с легкостью приняла происходящее за сон.
Поднявшись на второй этаж, она резко остановилась.
- Скажите, это вы посоветовали Борису встретиться со мной?
- Нет, что вы,- отозвался Киселев,- это его собственное решение. У вас есть еще вопросы ко мне?
- Да, последний. Куда идти сейчас?- Она не могла понять, почему до сих пор не увидела детей. Подумала даже, уж не под замком ли их держат?
- Прошу вас,- Киселев открыл перед ней одну из дверей.- Я оставлю вас наедине.
- Конечно,- кивнула Нина. Зашла в комнату и закрыла за собой дверь.
Наверно их первая встреча сложилась иначе. Но едва Нина увидела детей, потеряла сознание.
В себя она пришла через считанные секунды. Дети не успели ни испугаться, ни понять, что происходит. Ее появление для них тоже стало неожиданностью.
- Мама?- Недоверчиво спросила Аня.- Мамочка!- И бросилась к ней…
А Лапин в это мгновение глотал лекарства. Он ясно представлял происходящее в детской. Трудно сказать, что творилось в его душе, божился он в этот миг, проклинал себя и свою жизнь, или просто радовался счастью близких?
Киселев же, услышав звук падения, рванулся в детскую. Но за неплотно прикрытой дверью послышался возглас: "Мама? Мамочка!", и невнятный, быстрый женский говор. Валерий Сергеевич постоял, глядя на дверь, потом улыбнулся и спустился вниз.
Он сразу же прошел на кухню. Здесь было прохладно. На электрической плите сверкали стеклом и нержавеющей сталью кастрюли и сковороды со снедью. За длинным столом сидела пожилая кухарка в ярко-зеленом халате и чепце такого же цвета. Возле нее стоял миниатюрный радиоприемник и бормотал ласковым, обволакивающим голосом: "…Осуществляя транскрипции скрипичных концертов для клавира, Бах обычно ограничивался почти буквальным перенесением скрипичной партии в клавесинную с добавлением в левой руке басового сопровождения и тональной транспозицией произведения на тон ниже…"
- Здравствуй, Семеновна,- поприветствовал ее Киселев.- В филармонию поступать собираешься?
- Как там, Валера?- Необычайно богатым голосом отозвалась кухарка.
- Все хорошо. Все нормально. Чаем угостишь?
Кухарка проворно встала, и роста она оказалась богатырского под стать голосу.
Киселев сел за стол. Кухарка тотчас поставила перед ним стакан свежего душистого чая.
- Давай вот закуси пряничками мятными,- приговаривала она, выставляя туесок с пряниками.
- Спасибо,- Киселев с удовольствием отхлебнул из стакана.
- А может тебе медку положить?- Встрепенулась кухарка.
- Спасибо, не нужно.
- Ну и ладно. Я с тобой за компанию тоже чайку выпью.
Она вернулась на место. Из приемника доносились мощные переливы камерной музыки. Киселев поставил стакан на стол, взял его в руки и настроил на музыкальную волну.
- Исторический факт, Семеновна. Оказывается, в тех местах, где в девятнадцатом веке появились чайные, они повсеместно вытеснили кабаки. Водку народ начинал пить меньше. Вот ведь удивительная история.
- Очень даже может быть!- В ответ энергично кивнула кухарка.- Чай он ведь тоже располагает к беседе. Только ведь у нас и чая-то хорошего нет. Вот, помню, раньше чай был исключительного аромата! Хоть и смеются что краснодарский чай – самый северный чай в мире!
