Кирилл сам забил все окна фанерой и досками, заклеил все щели полиэтиленом. Сам разобрался, как работает отопление. Постепенно более или менее наладился быт. Уйти под упругими струями дождя в город, залезть в универмаг, взять еды, вернуться, согреться, просушить одежду. И дальше ждать, слушая, как капли дождя выбивают дробь по крыше. В первый год дождь шел месяцев двенадцать-тринадцать. Ждать было долго, но еще было чего ждать. Ливни стихнут, и можно будет начать искать близких.
Подобных мест, где ютились выжившие, вокруг города было еще семь-восемь. В первое лето Кирилл обошел их все: ни родителей, ни друзей, ни даже просто знакомых лиц.
На тумбочке в изголовье кровати приютился стакан с янтарной жидкостью. Чай? Кирилл протянул руку. Янтарь пах коньяком. Ком подступил к горлу, и Кирилл поставил стакан обратно. Странно, что он в своей комнате. Кирилл абсолютно не помнил, как вернулся. И странно, что он вообще здесь оказался. Пили они всегда дома у Тохи и Глеба. Там он обычно и ночевал. Черт, вспомнил, точно. Они же с Тохой повздорили из-за той рыженькой.
В день белого вина была та, темненькая, Карина. Пару раз они ее с парнями видели, когда возвращались из города через дальний конец поселка. А тут она к ним пришла. Белое вино, десятки уже пустых бутылок со странными испанскими названиями валялись повсюду. В общей комнате было накурено. «Наша гостевая» — как ее именовали Тоха и Глеб. Все разошлись по комнатам, кто-то ушел к себе домой. Какой-то смутно знакомый парень мирно дремал в углу на диване. В обнимку с ним лежала Машка. Тоже мирно спала. Ее рука была запущена в расстегнутые штаны парня.
Притушенное пламя керосиновой лампы совсем чуть освещало комнату. В углу новогодними игрушками и мишурой блестела наряженная елка. Кирилл был пьян, и все немного кружилось. Карина засмеялась и что-то сказала ему. Он вроде кивнул и улыбнулся в ответ. Она сняла с себя одежду и аккуратной стопочкой сложила все на краю стола. Кирилл позвал ее. Карина расстегнула ему штаны, села на него, и он почувствовал, как входит в нее.
Но то было не вчера. Давно. Потом был светофор. В день абсента он уснул раньше всех. Под пивом они с Тохой и Глебом горланили песни до самого утра. Когда пили красное вино, снова пришла Карина, и они снова были вместе. А вчера он поругался к Тохой.
Они уже хорошо нагрузились коньяком. Тост, тост, тост. Новый год, белое вино, день рожденья, зеленый, желтый, красный. Красный — стоп-сигнал. Коньяк. Много коньяка. Много новых лиц. Рыженькая обращала на себя внимание. Миловидная, с блеском в глазах. То ли сама пришла, то ли привел кто-то. Карины не было. Кирилл и Тоха — оба стали за ней ухаживать. Потом из-за нее повздорили. Тоха сказал, что Кирилл трахает всех новеньких. Кирилл сказал, что это не так, он трахает только симпатичных новеньких. Тоха рассмеялся: так я про это и говорю. И Кирилл ушел домой. Нет. Он с силой ударил Тоху в лицо, крикнул: «Да трахай ты кого хочешь» — и ушел домой. Точно, так все и было. Вот почему он дома.
— Привет, милый. Как спалось? — голос прозвучал совсем рядом. Кирилл лежал на боку, после запаха коньяка его мутило, и он боялся заблевать постель. Чьи-то руки погладили ему спину. Он обернулся. С ним в кровати лежала та рыженькая. Кровь в голове запульсировала сильнее. Он попытался вспомнить, как ее зовут и не смог.
Рыженькая сказала, что ночью он был великолепен, и спросила, не хочет ли он повторить прямо сейчас. Он, видно, сказал, что-то не то. Рыженькая вспыхнула, обозвала его гадом и ушла. Ему было слишком хреново, чтобы попытаться ее остановить. Он закрыл глаза. Боль тисками сжимала виски.
Он, наверно, задремал, потому что, когда он вновь открыл глаза, солнце уже не светило в окно. Было тихо. Только из-за двери доносились приглушенные голоса.
Кирилл знал эти голоса. Два — Аркадия и Катьки. Еще два — так называемого дяди Миши и некого Ярослава Викторовича. Как звучат эти два голоса, Кирилл за последние месяцы выучил хорошо. Они часто бывали у них дома, и от раза к разу обсуждали детали грядущего отъезда.
Это началось, наверно, в середине зимы. Дядя Миша ходил по домам и убеждал людей оставить город, найти более-менее уцелевший поселок и начать все заново. Невысокий, полноватый, нескладный, дядя Миша напоминал юмористический персонаж из советских комедий. Никто не воспринимал его в серьез. К нему присоединился Ярослав Викторович, бывший военный, и тогда дела пошли немного лучше. Всю весну и пол-лета они все суетились. То проедут на грузовике, забитом какими-то коробками, то увидишь, как из газельки выгружают ящики, свертки, сумки, канистры.
Хотелось пить. Кирилл поискал в комнате воду. Ничего не нашел. Придется идти на кухню, мимо гостиной, откуда и шли голоса. Кирилл натянул спортивные брюки, поискал футболку, но не нашел. В шкаф лезть не хотелось. Пошел так. В голове пульсировало. Кирилл прошел мимо гостиной, голоса на миг стихли, а потом зазвучали вновь.
На кухне Кирилл достал бутылку минералки и долго, не останавливаясь, пил. Вышел на улицу. В глаза пребольно ударил яркий свет. Он отошел к забору, и серый кирпич кладки окрасился мокрым.
Воздух был теплым и пах чем-то сладким, свежим, солнце приятно припекало. Кирилл посмотрел по сторонам. От солнца слезились глаза. И мир вокруг то расплывался, то вновь становился четким. Черт, все зелено. Лето уж в самом разгаре. Ни туч, ни дождя, ни сырости.
Кирилл вернулся в комнату и завалился спать.
Он вздрогнул. В комнате было темно. Видно, уже наступил вечер. В дверь комнаты кто-то стучался.
— Да, входи, — отозвался Кирилл.
Вошел Аркадий. Комната заполнилась светом от керосинки. Кирилл зажмурил глаза.
— Ну у тебя тут и духан! — поприветствовал его Аркадий. — Ты тут как, живой?
— Более или менее.
— Ну ты вчера ночью и отжигал с рыжей.
— Да? Жаль, не помню.
— Я и Катя хотели поговорить с тобой.
— По поводу? Из-за ночи?
— Пойдем на кухню, Катя кофе тебе сделает. Там и скажу все.
Аркадий вышел. В голове еще пульсировало, но уже не так сильно, как утром. Кирилл поднялся с кровати.
На кухне было тепло и уютно. Катя умела варить кофе, и Кирилл с благодарностью взял чашку. Сел на табурет.
— Дядя Миша сегодня приходил, — начал Аркадий.
— Ага, я слышал.
— В общем, у нас все готово, и мы планируем уехать через неделю. Дядя Миша думает, что на поиски нам хватит месяца, ну а всю осень он хочет захватить про запас да на обустройство.
— Прекрасно, очень разумный план.
Аркадий пропустил иронию мимо ушей.
— Я говорю, через неделю мы с Катькой уедем. И тебе пока не поздно присоединиться к нам.
Кирилл отпил кофе из чашки, перевел взгляд с Аркадия на Катьку и обратно, сделал еще глоток, наконец, сказал:
— Серьезно? Уезжаете? Я думал, это игра такая. Мы начнем новую жизнь! все будет прекрасно! даже лучше, чем прежде! Да везде одно и то же. Я весь город кругом обошел. И все поселки вокруг. Везде одно и то же.
— Мы все равно поедем. Ты с нами?
— Да сколько их едет-то? Человек семь-восемь, да вас двое? Куда вам ехать? Зачем?
Аркадий рассмеялся.
— Кирюх, едет больше ста человек. Сто семь, если быть точным. Еще человек десять-пятнадцать пока думает.
— Да ладно. Это тебе твой Митюков сказал?
— Кирюх, мы с Катей и без него думали уезжать отсюда. Здесь тупик. Дядя Миша — молодец. Организовал людей, собрал всех, кто только думал и не мог решиться. Да чего я тебе говорю, ты уже десятки раз все слышал. Едешь с нами? Мы уезжаем, я и Катя, с тобой или без тебя. Мы хотим, чтобы ты поехал с нами.
— Кирилл, поехали, — поддержала Катя. — Чего ты здесь потерял? Ты же с прошлой осени только и делаешь, что пьешь. Ты же раньше другим был.
— Не начинай, Катька, — сказал Кирилл. — Это просто выживание. Каждый выживает как ему легче.
— Это не выживание, — ответил Аркадий. — Это самоубийство, медленное, но самоубийство. Не хочешь ехать так и скажи. Только не надо вставать в благородную позу, и все романтизировать.
