К вечеру, когда миллионные стада автомашин устремлялись за город, увозя владельцев контор, предприятий и их служащих из района Сити и других деловых центров, когда движение машин замедлялось со ста километров в час до трех — пяти, Лидумс сидел дома, размышляя о новой болезни, поразившей человечество, — автомобильной болезни. Большинство владельцев машин, припарковавшись где-нибудь в переулке в третьем-четвертом ряду, бросали их, вылезали и брели в ближайшее метро, надеясь, что завтра или послезавтра им повезет вырваться с работы пораньше и тогда они обязательно воспользуются машиной. А в часы пик в этом перенаселенном городе машина становилась тяжелой обузой…

Но были и такие тихие улочки, на какой жил он сам, Иногда эти улочки оказывались перегороженными шлагбаумами или тяжелыми чугунными цепями, возле которых стояли неподкупные служители, взимавшие плату за проезд, или вообще запрещавшие въезжать в эти оазисы тишины. Чаще всего такие улицы даже не принадлежали домостроительным компаниям, а являлись майоратами разных владетельных и титулованных персон, не подлежащими распродаже по особому закону. Когда-то сами владельцы майоратов или арендаторы застроили эти участки, и теперь они приносили твердый доход беднеющим мало-помалу аристократическим семьям. Но на такие улочки не проникали ни ист-эндская голь, ни «белые воротнички» из контор, банков, предприятий: слишком дорого обходилась эта тишина…

Но в припортовых районах, в «западном конце» — Ист-Энде, где ютилась настоящая беднота, фасад этого мира стремительно меркнул. Там было опасно появляться и на машине, не говоря уже о пеших прогулках, особенно к вечеру. Бары становились все меньше размером, но количество их увеличивалось в такой прогрессии, что невольно думалось: для жителей этих мест нет никакого утешения, кроме рюмки дешевого виски или случайного выигрыша в «тото», как именовались тут тотализаторы, принимавшие любые ставки на лошадь, на футбольную команду — от шести пенсов до нескольких шиллингов…

Впрочем, вечерами Лидумс работал. Он помнил поручение президента Зариньша подготовить доклад «правительству» об умонастроении различных групп населения в республике и составлял этот доклад, ничего не приукрашивая, хотя заместитель Зариньша Скуевиц и предупредил его, что не следует огорчать президента слишком откровенными сообщениями.

Часов в десять вечера он выходил из надоевшего зимнего обледенелого садика на узкую улицу и шел пешком всегда по одному маршруту, в одиннадцать возвращался, ужинал и снова садился за работу. По вечерам он делал записи для «Норда» о «подпольной работе в Латвии». Тут он тоже ничего не приукрашивал, просто старался почаще упоминать имя руководителя «национально мыслящих» латышей Будриса, возлагая на него бремя главных забот о будущем «свободной Латвии».

В эти же дни Лидумс получил от Зариньша официальное письмо, из которого узнал, что назначен «специальным советником президента по социальному устройству страны». Правда, в этом письме не сообщалось, полагается ли «советнику» какое-нибудь жалованье, но «советов» от него, несомненно, ждали. Кроме «социального устройства», Лидумс должен был разработать статут нового ордена республики для «награждения особо отличившихся деятелей подпольного движения». Лидумс с усмешкой подумал: «Боюсь, что получать этот орден будет некому…»

Но кой-какие наметки по этому статуту передал через навестившего его Скуевица.

Скуевиц, как видно, был предупрежден англичанами, что Казимир пока должен отсиживаться в «бесте», и посматривал на «советника» с должным уважением, даже к Зариньшу не приглашал. Боялся, наверно, что и их «посольство» взято под наблюдение «красными разведчиками».

В первых числах февраля Лидумса навестила Нора. Она привезла запоздалые рождественские подарки: несколько бутылок виски, отличного копченого угря — это был намек на те праздники, к каким привык Лидумс на родине. Лидумс встретил гостью радостно, только спросил, знает ли об этом визите Большой Джон.

Полные губы Норы тронула капризная усмешка.

— О, теперь Большому Джону не до вас! Том неожиданно вышел в эфир!

— Вот как? — только и сказал изумленный Лидумс.

Он помнил, как весной прошлого года эмиссар английской разведки Петерсон, прибывший в Латвию проверить достоверность сведений, получаемых от Вилкса, а заодно и познакомиться с отрядом Лидумса и руководителем «национально мыслящих» латышей Будрисом, приволок на своих плечах сразу трех посторонних. Один из них, Густав, погиб в первый же день на реке Венте. А двое — Том и Адольф — ускользнули. Правда, Лидумс надеялся, что они давно уже схвачены и обезврежены. Но вот они снова вышли в эфир!

— И вы можете представить, — продолжала Нора, — как гордится этим воскрешением из мертвых Ребане? Сначала Том и Адольф должны были идти по линии Силайса. Но Силайс уже был занят вами и вашим руководителем Будрисом. Тогда Ребане потребовал себе полной самостоятельности и швырнул их в свои каналы. А теперь это ничтожество, одинаково убивавшее во время службы в немецкой армии и советских и английских пленных, оказался нужен нашим хозяевам…

— Зачем же так… — мягко предостерег ее Лидумс.

— Мой брат не вернулся из плена! — жестко сказала она. — А этот подонок осмеливается похваляться орденами, полученными от Гитлера.

Лидумс промолчал. Он почувствовал себя так, словно и сам попал в банку с пауками, а не просто глядит на нее со стороны. Странные люди-пауки собрались в этой банке. Вот полковник гитлеровской службы эстонец Ребане… Русские, эстонцы, литовцы, латыши, поляки объявили его военным преступником и потребовали выдачи для следствия и суда. А англичане (собственно, английская разведка!) приютили его, хотя он, наверно, с одинаковым удовольствием расстреливал и попавших в его руки английских солдат, о чем постоянно думает Нора. Или литовец Жакявичус… Он тоже был объявлен военным преступником, но тоже нашел защитников в лице Восточного отдела английской разведки… Да, прошли те времена, когда англичане хвалились, будто их разведчики подлинные джентльмены и при всяком удобном случае вспоминали «рыцаря разведки» поэта Редьярда Киплинга или «короля разведки» полковника Лоуренса… Грязные дела приходится делать грязными руками!

— Вы бы посмотрели, как он сейчас пыжится! — с ненавистью сказала Нора. — Если бы он смог, то проглотил бы Силайса, а вместе с ним и вас, и меня. Наши удачи всегда торчали у него костью в горле. А теперь он утверждает, что подготовленные им люди никогда не проваливаются. Он, оказывается, два месяца ждал их нового выхода в эфир. В радиоцентре так надоел, что наши девушки видеть его не могут. И вот приходится признать, что он победил! — Она развела руками, не столько удивляясь, сколько взывая к богу.

— Ну, насчет того, что девушки его не любят, я верю! — засмеялся Лидумс. — Я видел, как он ухаживает за ними: совсем по-немецки. Одну ущипнет, другую хлопнет по заду. А этого, кроме немецких фрейлейн, никто не переносит.

— Грязная свинья! — не стесняясь, аттестовала новую звезду разведки Нора. Но тут же перешла к делу: — Я думаю, Казимир, что теперь и с вами все будет в порядке. Большой Джон намекнул, что вы сможете в ближайшие дни снять осаду и навестить наш офис.

— Значит, вас все-таки направил Большой Джон? — лукаво напомнил Лидумс.

— Он даже и не знает, что я ваша гостья! — Нора была прелестна в своем огорчении. — Если бы он узнал, где я сейчас, он, наверно, не преминул бы сообщить об этом Маккибину…

— И начальнику отдела «Норд» это не очень бы понравилось?

— Он делает шикарные подарки! — откровенно призналась Нора.

Они выпили почти полкварты виски, когда Нора лукаво сообщила:

— А у меня есть кое-что и для вас, Казимир!

— Я уже получил довольно много подарков! — отшутился Лидумс, показывая на стол, заставленный дарами Норы.

— Нет, это совсем другое… — И, видя, что Лидумс действительно заинтригован, торжественно объявила: — Письмо от ваших друзей из Латвии!

Лидумс не стал скрывать своей радости. Нора достала из сумочки расшифрованную радиограмму. Лидумс впился в нее взглядом: да, ее писал Будрис!