Посидел немного, а потом разыскал Наталью, взял санки и пошли они кататься с горки. Ребятишки городские по дороге, что от стрелецкой слободы к порту ведёт, отличный склон водичкой полили, за что возчиками были выдраны. Но дело сделано. Сани с грузом теперь правее берут, а тут детворе раздолье.

Пришёл Тыртов. Неважно нынче дела обстоят в гарнизоне. По правилам военного времени всякого, кто пришёл и заявил о готовности поступить на службу в войско, он обязан принять, обучить и в строй поставить. А вот ни оружия, ни формы в крепости уже нет. Раньше была, припасённая ещё со времён мира. Да чуток трофейных фузей набралось, вот и хватило обмундировать и вооружить три полноценных роты. Больше ничего не осталось, а люди приходят. Изредка. По одному. Так что выкручивался он, выкручивался, но больше никакой возможности нет.

Нет ни сукна, ни полотна на мундиры, нет фузей, ремней, сапог. Ничего нет.

Выслушал Гриша прапорщика, в книжечку свою с умным видом всё записал, и проводил гостя.

— Агапий, Тихон! Подьте сюды!

Растолковав парням, что им надобно разузнать, отправил их выяснять чего и почём у ремесленников можно купить, а сам двинулся в стрелецкую слободу к пушкарям. Как-то они могут иной раз пищаль сделать, вот и надо выведать, каких и сколько от них следует ожидать. Пусть и с фитильным воспламенением, но и то лучше, чем ничего.

А вот тут ждало его откровение. То есть — открытие. Неожиданность, в общем. Стрельцы отстреливали новую затею, причём палила она быстро.

Короткий ствол длиной втрое меньше, чем обычно, отламывался для перезарядки. Приглядевшись, можно было уловить, что это та же конструкция, что и в лафетном образце, однако здесь неподвижным оказывался приклад, поэтому казалось, что ствол отклоняется вниз. Всё ведь относительно!

Так вот, в обнажившийся срез патрон загонялся прямо рукой без всякого защитного футляра или прибойника. А потом после закрытия тот же нагретый фитилём калёный стержень воспламенял заряд и происходил выстрел. Шесть раз в минуту — легко.

Первое, что Гриша рассмотрел, был снаряд. Порох оказался укрыт в матерчатом стаканчике, который и хвостовую часть пули прикрывал. Вот эта ткань более всего и была интересна.

— Нитки льняные селитрой пропитаны, — пояснил один из стрельцов. — Сгорает этот картуз дотла, пока затвор откинешь, только дунуть остаётся. Зато порох не выкрашивается, если обращаться аккуратно. Мы каждый такой патрон бережно руками берём, а носим вот в такой сумочке, где для каждого сделано отдельное гнездо.

Сумочка оказалась деревянной с уютными гнёздышками, выложенными валеночным войлоком. В аккурат на двенадцать выстрелов.

— А вы что, диаметр ствола уменьшили?

— Ага. В аккурат до пятнадцати миллиметров. Теперь у ствола стенка толще и порох бурый, как бы не слежался, разорвать её уже не может, мы даже куделю теперь в заряд не добавляем. И сам патрон плотный получается, даже без тканевого картуза не крошится почти, а уж с картузом, да в сумочке, да если осторожно с ним обращаться, то совсем надёжная штука выходит.

— Интересно вот узнать, как далеко из такого короткого ствола удаётся попадать?

— Недалеко. На полсотни метров через раз, а уж на тридцать, считай, вообще не промахнёшься. Ствол короток, однако. Зато порох сгорает быстрей и шибче толкает пулю. Так что убойная сила сохранилась, — старый пушкарь, каждый раз, как речь заходит о его детищах, бывает словоохотлив и в наводящих вопросах не нуждается. — Так что на тридцать сантиметров высверливать канал ствола куда как легко, да и снаружи его удобно обрабатывать на токарном станке. Длинный-то ствол, почитай, день ковать надо, а потом изнутри его три дня выглаживаешь, а тут с утра и до обеда со всем управляешься. А для стрельбы на далёкие дистанции мы применяем картечь. Она, вишь, пуком разлетается, и в неприятельском строю хоть кого-то, да зацепит с тех ста метров, с которых обычно стрельба начинается. А пока супротивник эту дистанцию пробежит, ещё дважды в него пальнуть можно, причём последний раз — наверняка. Ну а потом за бердыши надо браться.

Ну что же, хоть бы и таких пищалей-недомерков для солдат наделать! Пусть даже придётся им ещё и бердыши выдавать. А то ведь нельзя держать воинов безоружными.

— Дядя Петя, а сколько таких ружей ты сможешь делать ну, хотя бы в неделю?

— Так, если с помощниками, то штуки три осилю, только железа нужно прикупить, угля, опять же, масла купоросного, квасцов.

— Стало быть, в деньгах дело, — царевич сморщился, будто от боли. Платёжные средства, вернее их постоянный недостаток, сделались для него надёжным раздражителем. Про это и поведал он стрельцам. — Так что ничего, кроме долговой расписки с меня нынче не возьмёшь, — такими словами закончил он жаловаться на жизнь.

— А пусть бы и расписки, — тот стрелец, что обычно стоял у пищали заряжающим, не выглядит озадаченным. — Слову твоему нынче верят. Только ты не на всю сумму одну сделай, а по частям выписывай.

— Если так, то хоть бы и на каждый рубль по отдельности напишу.

— Вот-вот, это будет в самый раз. А на двадцать пищалей сотню рубликов потребно обязательно. Нам на них всё, что нужно отпустят безвозбранно. Так напишешь?

— Прямо сейчас, — Гриша уселся за стол и взял с полки чернильницу. «Подателю сего я должен один рубль. Григорий Иванович Вельяминов», — начертал он, тщательно выводя каждую букву.

Следующие экземпляры получались всё хуже и хуже. Случались ошибки и описки и вообще такое количество писанины быстро стало раздражать.

— Постойте братцы, мне, кажется, нужно заглянуть к гравёру.

Печать получилась прямоугольная, точно такая же, как листик в четверть странички из записной книжки, на которой был написан первоначальный текст. Чернильную подушечку мастер приложил от себя. А сделать сотню оттисков оказалось не так уж сложно. Расписки повторяли друг друга идеально, а красивые завитушки, добавленные гравёром от себя, превращали расписки в довольно привлекательные произведения.

Целую стопочку этих бумажек Гриц отнёс дяде Пете, а ещё наказал Тыртову послать в мастерскую к пушкарям капралов, чтобы прошли обучение новой придумке.

Конечно, новых ружей будет мало, это царевич понимал прекрасно. Поэтому память подсказала ему ещё один выход из положения, временный, конечно. Казаки пользуются арбалетами, причём не хуже, чем стрельцы своими пищалями. Вот и отправил он Агапия на север, растолковав, что не только на счёт этого устаревшего оружия необходимо условиться, но и учителя доставить в город.

А ещё на счёт одежды солдатской пришлось хлопотать. Тут уж Тимофей обо всём, что вызнал в городе, отчитался сполна. Домотканого полотна купить несложно, оно, конечно, ни в какое сравнение не идёт с добротным сукном или иными тканями, что поставлялись для армии, однако служить свою службу способно. И женских рук, чтобы пошить хоть исподнее, хоть мундиры, достаточно. Беда в окраске. То, что сейчас доступно — это луковая шелуха со всякими добавками. И даёт она разные тона зелёного или коричневого.

А хоть бы и так. Оперировать приходится тем, что доступно. Так ему Наталья советовала, и он ни разу не пожалел, что послушался.

А тут вдруг выяснилось, что крестьяне готовы потрудиться на лесоповале и доставке брёвен на склады корабельного леса за те самые расписки, которые он дал пушкарям. Семь бед — один ответ, и Гриша уселся ставить оттиски на бумагу.

Возможно, он уже наделал глупостей. Возможно — продолжает их совершать. Но у него есть цель — победа над сельджуками. И на пути к ней не следует быть слишком разборчивым в средствах. В конце концов, выкупить назад эти расписки он когда-нибудь да сможет. А сейчас, когда налажено производство пороха, и опустошённые ради этого лесные склады заполняются, пора придумать, как топить линейные корабли, которых у неприятеля как-то слишком много. Странно даже, ведь леса для их постройки нужно немало. Причём, это не сосны, которыми так богат Ендрик, и даже не лиственницы, а дубы, растущие в землях бриттов. И именно бритты самые лучшие трёхпалубники строят.