Пришли вести, что основные сражения идут сейчас на Гочкисе. А ещё на Клявере и на Бутурлине. Эти острова куда как крупнее Ендрика и народу на них проживает не в пример больше. Сельджуки высадили там сильные армии, и теснят рысские полки. А тут ещё со сбором ополчения промешкали из-за страды, да пока собрали стрельцов, неприятель успел захватить и порты, и некоторые городки. Флоты мешают подвозить подкрепления, что обеим сторонам доставляет неудобство, поэтому в морских сражениях грохочут пушки и клубы порохового дыма смешиваются с утренними и вечерними туманами.

Так что до здешних хлопот просто никому нет дела. Появляются в виду острова корабли, однако к берегам не подходят. Раз в неделю галера забегает со столичного острова, привозит новости, письма. Капитан её всегда грузит, сколько войдет, ржи и овса, накопленных в казённых амбарах с прошлого урожая. Но сколько туда войдет!? Быстрый боевой кораблик — не пузатый торговец. Поэтому запасы тают медленно, а тут ещё новый оброк подвозят из ближних весей, и создается впечатление, будто склады просто неспособны оскудеть.

Приказчик, что мельницу пороховую соблюдает, пожаловался на плохое качество селитры. Мол, на её очистку много сил уходит, и годного получается не больше четверти от того, что привозят. Помаленьку пока доставляют, мешков по пять в день, пока брусовая дорога до конца не готова.

И тут Гриша сообразил, что готовить этот компонент пороха лучше рядом с местом добычи — незачем возить в такую даль то, что потом уйдёт в отвалы. С приказчиком договорился, что пошлёт он человека знающего, а в помощь ему плутонг солдат из крепости отправил.

А тогда уже прапорщик Тыртов прибыл. У него сейчас почти тысяча человек под рукой, а на самом деле только прислуга орудийная, да часовые в крепости — остальные по всей дороге раскиданы, и неведомо когда вернутся. Случись набег хоть и тех же чурсайцев, так некем их встретить.

Потом дьячок явился, что приходные книги ведёт, доложил, что денег в сундуках на самом дне осталось, а тратит их царевич так, будто из колодца бездонного черпает. А ведь даже с людей торговых нынче прибытку нет — какие могут быть обороты, если купцы в залив не приходят?! Так что только с городских мастеровых ещё и собирается, но это такие крохи, что только на кормёжку дворни может хватить, да и то не досыта. А ещё надо на жалование солдатское, да их, дьяков не позабыть своей милостью, а то ведь они совсем оголодают.

Вечером Гриша попросил Наталку разобраться в том, как тут у них деньги приходят и уходят, и объяснить ему, неразумному, что со всем этим делать. А самому царевичу недосуг. Ему в голову иная мысль клюнула — про пушки. Ведь сельджуки именно орудийной пальбой больше всего рыссов посекли. И корабли в морских баталиях тоже расстреливают друг друга нещадно. Так что, пока строительство дороги идёт своим чередом, ему стоит заглянуть в стрелецкую слободу на пушкарский двор и потолковать там со знающими людьми.

Лето уже окончилось. Ветры прохладны настолько, что влажным своим дыханием заставляют людей одеваться в длинные кафтаны. Дождики смочили землю обильно, отчего она теперь противно чавкает под сапогами. Листья на деревьях пожелтели и обвисли, намокнув. Уныло всё и на улице немноголюдно. Кто может — сидит сейчас дома и топит печку.

Пушкарский двор невелик, и никакого оживления тут не чувствуется. Из сарая справа доносятся звуки. Туда и прошел. Тут стрелец, если судить по одежде, перекладывает с места на место ядра — чугунные и каменные.

— Здравствовать тебе, — снял шапку и поклонился. — Григорий я, Иванов сын. Нынче тут на острове губернатором служу. Вопросы хочу поспрашивать, а чтобы разговор легче шёл, прими от меня мёда хмельного, стоялого.

Этот приём начала почтительного разговора нравится царевичу больше иных. Он хорошо запомнил разговор в карете с Наташкиным батюшкой. Речь тогда шла об иерархии, и о тех проблемах, что вызывает стремление людей возвыситься. Так вот, он нынче сюда не величие своё тешить пришёл, с занимаемым положением связанное. Ему нужно услышать слово весомое человека сведущего. Потому место своё он сразу определяет, будто ученик пришёл к мастеру совета просить.

— И тебе здравствовать, царевич. Петр я, сын Акинфиев. Пойдём в хату. Хозяйка моя нам чего надо к мёду подаст, да и теплее там.

Войдя, перекрестился на образа. Про себя отметил, что не только у стрельцов, но и у казаков хоть одна икона в доме есть всегда, а вот у мужиков-землепашцев — это когда как. Ну да, воины о покровительстве святого-защитника пекутся всегда, а крестьяне больше на труды свои надеются.

Поклонился хозяюшке, и присел за стол.

— Артиллерийское воздействие, как я приметил, более всего неприятеля удручает. Потому все битвы на суше вокруг артиллерийских позиций происходят. Редуты штурмуют, орудия захватывают. Вот и хочу я выведать у тебя, а не получится ли так сделать, чтобы палить удавалось чаще, если пушки заряжать не спереду, а сзаду?

— Хех! Конечно, частая пальба супостата шибко озадачит, потому что потерь нанесёт не в пример больше. А если выстрел готовить не выбегая вперёд орудия, чтобы ствол пробанить и заряд в него забить, то и прислуга сохранней будет. Вот только как ты пушке казённик затворишь, чтобы его не оторвало при выстреле. Ведь давит пороховыми газами страшно, бывает и сплошной металл не выдерживает. Разрывает стволы, и не редко.

Опять же, если даже как сейчас, со среза дульного заряжая палить без передыху, то пушка нагревается так, что, иной раз, картуз полыхает при зарядке и прибойник из рук вырывает.

— А вот глянь, Пётр Акинфиевичь! Если мы вот таким манером клин сбоку заколотим, а после выстрела встречным ударом его колотушкой выбьем? — Гриша развернул листочек с рисунком.

— Хитро! — старый пушкарь склонился над чертежом. — В линиях, что ли размеры проставлены, али в пальцах?

— Нет, в миллиметрах, — Гриша вытащил линейку и показал для наглядности нанесённые на неё две шкалы.

— Хм! Невелика пушечка. Пожалуй, осилим такую. У меня тут ведь не такая большая печь, как в столице. Обычно я для лафетов скрепы отливаю или по мелочи всякую всячину, а только если бы ещё поменьше сделать для пробы пушечку, то вернее бы вышло.

Гриша молча исправил размеры, деля их пополам. Ну и пусть двадцать пять миллиметров — это почти то же, что и в стрелецких пищалях. Тут надо сначала принцип проверить.

— А ствол я тогда от пищали перекую, железный, — словно прочитав его мысли продолжил Пётр. — Нет, длину не уменьшай, тут и прибавить можно. Чай не из бронзы лить стану, вытяну на наковальне. Ты мне лучше скажи, не вывалится ли пу… ядро из дула, когда мы его сзаду протолкнём? Опять же картуз с порохом назад упасть должен, поскольку орудие поднято и то же ядро назад выкатиться норовит, заряд выталкивая.

Кто бы что ни подумал, но вопросы эти Гриша очень надеялся услышать. Он достал следующий листок и расправил его на столешнице.

Расстались они через несколько часов. Стопочка монет на опыты, оставленных на столе, были последними из тех, которые ещё оставались в распоряжении царевича. Пора наведаться в терема и потрясти дворецкого. Быть того не может, чтобы не имелось в его распоряжении загашничка, оставленного на чёрный день предусмотрительным папенькой. А приближение этого самого черного дня он уже чует — уж больно много денег в дорогу вложил.

Карету Васька запряг тройкой. Если кто не обращал внимания, то в пароконной упряжке лошадок ставят по обе стороны одной жерди — дышла, соединённой с поворотной передней осью повозки. Это в здешних местах практикуется редко. Крестьяне обычно владеют только одной лошадкой, которая ставится между двумя жердями — оглоблями. Но если снаружи оглобель ещё по одному животному припрячь, что вот тебе и тройка. Однако на здешних лесных дорогах такой упряжкой проехать тяжело — много тесностей и иных неудобий.

Присмотрелся повнимательней — точно. Оглобли вместо дышла прилажены и колёса как-то не так прилажены, а в чём разница — не понял.