Крепость в городе тоже распахнула ворота перед рыссами — людей в ней оставалось немного, да и против нападения с суши она не слишком хорошо защищена. А вид стягивающихся для штурма сил и пушек на возвышенности, господствующей над контрфорсом, ускорили принятие комендантом правильного решения.

Пленных поделили на две группы. Благородных, обещавших, что их выкупят родственники, посадили в тюрьму. Остальных похолопили и недорого продали кого казакам, кого боярам, а иных и крестьяне приобрели — их отдавали недорого. Дьяки, что служили боярину Чухнину, остались живы и здоровы, а записи о податях и повинностях так и продолжали лежать в тех же сундуках, правда, перенесённых в другие помещения. Управляющий, которого назначил на свою волость Аскер-эфенди, тоже нуждался в сведениях о том, где и что из этой земли можно вытрясти. Так что все, считай, записи сохранилось и дьяки, что их вели, остались при делах. Оброк, который по традиции собирают после жатвы, новый хозяин острова намеревался получить в полном объёме, так что озаботился сохранением людей знающих, чего и сколько даёт его вотчина.

Потери в населении на Ендрике невелики. Слишком легко досталась сельджукам победа, слишком просто удалось им прибрать к своим рукам здешние дела. Да и новые чиновники на смену старым ещё не прибыли. Так что установить новые порядки оккупанты просто не успели, зато старые сохранили и взяли под свою руку.

Раненый в день нападения боярин выздоравливал, однако Грише сказал, что к делам не вернётся, а станет тихонько жить-поживать в своём загородном поместье. На старость им с женой хватит, а дети — так у них своя жизнь. Так что городское своё подворье продал он царевичу недорого и пообещал, что уплаты пару лет подождёт — сильно сдал Фёдор Фёдорович, пока боролся за жизнь.

Старая дворня из его городского дома тоже никуда не разбежалась — они Аскеру-эфенди служили, потому и не прогнал их никто. Так что покои новому хозяину приготовили в два счёта. И помощнику его — князю Федоту. И сестрице князя — княжне Татьяне, что с мамкой, тремя служанками и кучером должна при брате жить, пока не вырастет.

Что одна из служанок Наталья, так об этом они с князем давненько условились. А вот вторая — Любава. Идея Гришина, как девушек при себе держать, но с соблюдением пристойности, Федоту тоже пригодилась, так что он и свою голубушку рядом поселил, пока её не просватали. А то крестьяне дочерей рано замуж выдают.

— Что ты нашел в этих книгах? — Наталья ворвалась в светёлку, словно солнечный зайчик впрыгнул. — Брось эту скукоту, пойдем, погуляем. А то скоро дожди начнутся, тогда и будешь в избе сидеть, да думать думы тяжкие.

— Пойдём, — Гриша не против размять ноги. Он прилично уже полистал эти толстые фолианты и, пожалуй, выписал из них то, что ему нужно. А погулять — это замечательно. Есть у него надобность осмотреть кое-какие интересные места, о каковых только слышал, но сам не видал. И не так уж они далеко.

Глянул на подругу, и не стал переодеваться. Остался в простой рубахе и портах, да босиком. Только перепоясался. Ему нынче охота забраться на вершину холма, вокруг которого загибается залив. Посмотрит на городок сверху в зрительную трубку, что сыскалась в захваченных трофеях. Она сильно приближает предметы. А потом надо еще заглянуть за обратную сторону возвышенности, где подальше от людского жилья стоит пороховая мельница.

От терема проулком сразу вышли на зады крепости. Тут нет никакой стены, просто частокол поставлен с мостками внутри, по которым расхаживает часовой. Махнули ему ручкой и дальше между кустарником двинулись в гору. Недалеко тут до ровной плоскости, венчающей коренастую приземистую возвышенность. А дальше повернулись спиной к полуденному солнышку и сквозь молодой светлый лес подошли к южному склону, с которого открылся просторный вид на бескрайнее море. Прямо вдали виднеется цепочка тёмных чёрточек — это тоже холмы, вернее, их вершины, но уже на другом острове. Слева, опять очень далеко, распластавшаяся по воде галера удаляется на восток. И не разглядеть, чья она. А еще тут неподалеку идет строительство. Мастеровые тюкают топорами, обтесывая длинные бревна.

Подошли к ним. А тут дело к обеду. Из крепости солдаты принесли котёл, вокруг которого не торопясь рассаживается артель.

— Давай и ты, Гришутка, — один из солдат протягивает ложку. — И ты Наталка, тоже садись.

Служивые знают в лицо и царевича, и милосердную сестричку. А мастеровые с ними пока незнакомы. И, кажется, солдатик собирается получить удовольствие от такого положения. Созорничать намерен, не иначе. Второй, раздавая ржаные ломти, улыбается в усы, видимо предвкушая потеху.

Варево в котле густое и горячее, поэтому, набрав его на ложку, приходится ждать, пока остынет. Трапеза получается степенной и для застольной беседы удобной.

— Что вы тут затеяли, любезные? — это Гриша спросил. И некоторое время наслаждался тишиной. Вот не по чину отроку слово молвить, если взрослый человек его не спросил, поэтому мужики и не отвечают. Ладно, хоть ложкой по лбу не стукнули, с них ведь станется. А солдаты переглядываются с ухмылками, и не вмешиваются. Не клеится, однако, беседа.

— А что, Кондрат, скоро ли вышку поставите? — второй солдат нашел способ снять неловкость.

— Послезавтра к вечеру можно наблюдателя на неё посылать, так и передай господину прапорщику, — вот взрослому мужчине артельщик ответил без промедления. — А что, рекрутов этой осенью будут набирать в ваш полк? Что там слышно?

— Пока ничего не понятно. Казарм для пополнения готовить ещё не велели. Хотя, чего там готовить? Пустуют помещения. А ты Гриц, не слыхал чего? — снова посыл в сторону царевича.

— Будет набор, как жатва закончится. Всех, кто пожелает нынче возьмут. До снегопадов можно будет приходить, чтобы не торопились раньше других поспеть, как прошлые годы — так я слыхал, баяли, — Гриша чуть не вышел из образа, но спохватился и сделал оговорку.

— Что-то царевич у нас не мычит, не телится. Другой бы на его месте полки набирал, да отправлял батюшке на подмогу, а этот сиднем сидит, и ждёт, когда без него война закончится, — Кондрат, наконец-то высказал, что наболело, и допустил промашку, отчего служивые сразу повеселели. И снова «предоставили слово» охаянной стороне:

— А про это, Гриш, чего бают?

— Бают, что на больших островах хлеба потоптаны или осыпаются уже. Много ли бабы без мужиков намолотят! Так что зерно скоро станет важнее пороха или бойцов. Супостат, он же как раз угадал в самый неудобный момент — обычно наваливались, когда урожай уже в амбарах, а тут ради внезапности да чтобы мужиков с полей долго было собирать, они вон чего удумали, в аккурат в страду пришли.

— Тогда сказ иной, — Кондрат вроде как соглашается, но не до конца. — А тогда солдат можно в поля послать, чтобы скорее с уборочной управиться.

Эта нападка не нравится уже солдату:

— Ага, приходи скорей Аскер-эфенди, и забирай наш Ендрик себе обратно?! Нет уж, не надо нам этого. Хватит, что казаков отпустили на жатву.

— Вот, ещё и казаков отправили в земле ковыряться, заместо службы. Нет, говорю я тебе, бестолковый у нас нынче воевода. Не то, что старый был. Вот тот — орёл, а этот — чистый птенец, — похоже, наболело у артельщика. Всё-то ему не по нраву, что случилось за последнее время.

Гриша прислушался к себе. Вроде как, надо бы прогневиться и раскричаться, топая ногами, что он тут не нуждается ни в советах, ни в оценках своих действий от человека ничего, кроме плотницкого ремесла не разумеющего. Но не хочется. Да и Наталке опять весело, и солдатики с трудом сдерживают смех. А ведь ситуация-то идиотская. Ну ладно, доели кондёр, пора дальше гулять.

— Викула, — это он одному из солдат. Помнит он их имена. — Пустой-то котёл ты и один обратно дотащишь. А Марк меня проводит. Знаешь ведь, где мельница пороховая? Вот и покажешь. Викула доложит, что это я тебя задержал, не сумлевайся. И спасибо за обед. Прощевайте, работники! — последняя фраза уже сразу ко всем.