Запись кончилась, и пошла чистая пленка. Берквадзе открыл бар, достал оттуда бутылку водки и, резко сорвав пробку, налил себе полный стакан. Выпив его одним глотком, всесильный хозяин "Нефтьпрома" устало подошел к видеомагнитофону и вытащил кассету. То, что на ней было записано, было далеко не самым страшным из совершенного в прошлом преуспевающим бизнесменом, но одно только наличие этой записи, которая, разумеется, не была смонтированной, говорило о многом. Получалось, что слежка за тогда еще вовсе не самым богатым и могущественным бизнесменом, дело которого только начало развиваться, велась очень долго, причем люди из спецслужб проникали в близкое окружение, все время находясь рядом.

И в свете этого невозможно было утверждать наверняка, какие еще козыри в рукаве припрятал Захаров и его цепной пес Громов. Но с уверенностью можно было теперь сказать, что слова Громова насчет телогрейки и барака вполне могли оказаться пророческими – на совести Бреквадзе было такое, за что любой судья дал бы ему пожизненное заключение. И это была одна из тех ситуаций, когда даже самые большие деньги, любые связи и легионы адвокатов практически ничего не могли изменить. Скорее всего, предай власти огласке имеющиеся у них материалы, кое-кто из подельников Берквадзе, в былые годы вместе создававших свой бизнес, действительно предпочел бы убрать старого приятеля, пока тот не начал давать показания.

У хозяина "Нефтьпрома" не оставалось иного выхода, кроме скорейшей сдачи на милость победителя. Гоги чувствовал себя загнанным в угол зверем, зверем уставшим и раненым, едва ли способным сопротивляться. Но все же пока он был еще жив и свободен, и его миллиарды, в любой миг могущие поменять владельца, еще могли сослужить ему службу. В голове у Берквадзе созрел план, дерзкий до безумия, в случае неудачи грозящий стереть с лица земли того, кто его задумал, но единственно могущий при этом принести победу в схватке с такой силой, о соперничестве с которой Берквадзе не помышлял еще считанные дни назад.

Писк селектора прервал размышления бизнесмена, который сам пришел в ужас от смелости своих мыслей.

– Гоги Зурабович, – из динамика раздался голос секретаря. – Звонит мистер Говард, просит соединить его с вами. Он сказал, что это насчет переговоров с его компанией. Вы будете разговаривать с ним?

– Да, соединяй, – не раздумывая, решил Берквадзе. Он помнил слова Громова, его почти неприкрытую угрозу, но сейчас нефтяной магнат и не думал больше о том, чтобы отдать этим заокеанским гостям свой бизнес. Нет, для того, что он задумал, американцы были абсолютно не нужны, требовались совсем иные люди.

В динамике что-то пискнуло, и в стенах комнаты отдыха, которую Берквадзе так и не покидал, зазвучал чуть искаженный голос американца, говорившего по-русски практически без акцента, даже лучше самого Берквадзе.

– Добрый день, господин Берквадзе, – казалось, Рональд Говард был сейчас самым счастливым человеком на свете. – Я счел возможным напомнить вам, что вскоре вы должны принять решение. Мы хотели бы как можно скорее узнать, готовы ли вы пойти на сделку на наших условиях.

– Приветствую вас, господин Говард, – поздоровался Берквадзе. – Я сам уже собирался связаться с вами. Вы опередили меня на считанные минуты.

– Значит ли это, что я могу надеяться на вашу готовность к сотрудничеству? Вы хотите дать положительный ответ, господин Берквадзе?

– К сожалению, господин Говард, я отвечу вам отказом, – решительно произнес Гоги.

В замысле, мгновение назад родившемся в сознании Берквазде, доброхотам с другого берега Атлантики не было. Сейчас следовало полагаться на иных помощников.

– Я не принимаю ваши условия, и вообще хочу прервать эти переговоры, – сообщил Берквадзе к явному удивлению Говарда. – Ваши предложения не отвечают моим интересам.

– Отказом? – изумленно воскликнул американец. – Вы же должны понимать, что в таком случае вам придется уступить "Росэнергии" на гораздо более худших условиях, чем предложенные нами! Неужели вы готовы так легко расстаться со своим бизнесом? Почему вы так категоричны? Если предложенные условия сделки вам не подходят, мы готовы выслушать ваши предложения, но нельзя же сразу отказываться от всякого сотрудничества.

– Нет, я не желаю больше бедовать с вами по этому поводу, – все так же твердо произнес Берквадзе. – Сожалею, что отнял ваше время, но сделки не будет никогда и ни при каких условиях, господин Говард. Таково мое окончательное решение.

– Думаю, вы делаете большую ошибку, – в голосе Говарда послышалось сожаление и разочарование. Он не мог изменить решение своего собеседника, поскольку здесь не имел почти никакой власти. – Потом вы пожалеете об этом.

– Это вы делаете большую ошибку, – возразил Берквадзе. – Вам из-за океана плохо видно, что происходит в нашей стране, и вы принимаете слишком поспешные решения. Не думаю, что ваше вмешательство в наши внутренние дела приведет к чему-то хорошему. Прощайте, мистер Говард. – Берквадзе, больше не слушая, что говорит американец, положил трубку.

Завершив разговор с Говардом, Берквадзе некоторое время сидел неподвижно, уставившись на лежащую на столике трубку мобильного телефона. Для того, чтобы привести в действие свой замысел, которого сам Берквадзе боялся, не веря в свою смелость, нужен был только один телефонный звонок, и именно на это он решиться не мог. Однако иного пути уже не было – натиск "Росэнергии" с одной стороны и отказ от переговоров с Говардом, кого бы то ни представлял на самом деле, не оставляли выбора.

А пока Берквадзе терзался сомнениями о том, стоит ли ему продолжать борьбу, возможно, в самом прямом смысле обрекая себя на гибель, Рональда Бенджамена Говарда, гостя из далекой Америки, тоже мучили неприятные предчувствия. Уже второй человек за считанные дни предостерегал его от того, ради чего он, Говард, собственно и прибыл в эту дикую, варварскую и при этом невероятно богатую страну. Второй человек, имеющий огромное по меркам этой земли состояние и еще большую власть, предрекал самому Говарду и государству, от имени которого он прибыл сюда, самые страшные последствия того, чем занимался заокеанский эмиссар.

И в какой-то момент Рональд вдруг начал сомневаться в том, действительно ли стоило затевать эту сложную и опасную для самих игроков партию. Но, как бы то ни было, не он принимал окончательное решение. Сам Говард был лишь инструментом, одушевленным орудием в руках тех, кто не стремился к известности, при этом оставаясь людьми, которые, безо всякого преувеличения, могли изменять судьбы мира. Ему же оставалось только подчиняться их воле, уповая на то, что замысел их увенчается успехом, ведь в противном случае поднявшаяся волна могла в один миг смести в бездну и самого Говарда, и тех, кто стоял за его спиной.

А глава "Нефтьпрома", человек, привыкший упиваться свой властью и сейчас ощущавший, как земля уходит у него из-под ног, все же решился сделать то, чего прежде не пытался совершить никто. Подняв со стола мобильный телефон, Берквадзе по памяти набрал номер человека, от которого теперь могла зависеть не только судьба, но и сама жизнь Гоги Берквадзе, преуспевающего бизнесмена, нефтяного магната.

– Слушаю тебя Гоги, – тот, кому звонил Берквадзе, поднял трубку после второго гудка. – Рад слышать тебя, дорогой. Что-то случилось?

– Да, Исмаил, случилось. Мне нужна твоя помощь. Надеюсь, ты не откажешь старому другу?

Исмаил Хороев, человек номер один в чеченской мафии, создавшей в столице России мощную и глубоко законспирированную структуру, уцелевшую, несмотря на все усилия правоохранительных органов во время последней операции против террористов и мятежников в самой Чечне, не мог отказать. Он был чеченцем, горцем, а потому никогда не забывал долги, а для Гоги Берквадзе Исмаил был именно должником, обязанным тому, по меньшей мере, свободой. И потому этот опасный, способный быть безжалостным и чудовищно жестоким, человек только спросил: