— Уже сотни лет люди на этой земле занимаются крестьянским трудом. Султанам, шейхам и эмирам так никогда и не удалось полностью подчинить их своей власти. Но зато они овладевали источниками воды, в том числе и колодцами. Средством, способным посеять вражду среди крестьян, нередко объединявшихся в борьбе против угнетателей, была кровная месть. Наемники султанов убивали кого-нибудь из членов одной семьи, а в преступлении обвиняли другую. Позднее обычай кровной мести господствующие классы использовали в целях убийства прогрессивных деятелей и отвлечения народа от борьбы против поработителей.
Кровная месть — обычай очень древний, распространенный среди бедуинов и жителей горных районов Южной Аравии. Каждому члену семьи вплоть до пятого колена вменялось в обязанность отомстить за смерть своего родственника любому члену семьи убийцы.
Жан-Жак Гесс, швейцарский арабист, писал, что кровная месть, так же как и власть, держит людей в состоянии вражды и непрекращающейся войны друг с другом. Этот жестокий обычай принес много горя целым поколениям, поэтому бедуины задумались над тем, чтобы избавить от него свои семьи.
Совершая разбойничьи и грабительские набеги, они либо по возможности щадили жизнь противника, либо, если дело все-таки доходило до кровопролития, пытались найти компромиссные решения. Если преступник отказывался уплатить установленный судьей денежный штраф, на него воздействовала его семья, ибо смертельная опасность нависла не только над самим преступником, но и над всей семьей и каждое кровавое злодеяние влекло за собой месть, и новую кару.
Крестьяне Яфи в прошлом также не раз предпринимали попытки покончить с кровной местью, но султанам и их наемникам всегда удавалось в зародыше душить эти стремления.
И лишь совсем недавно, благодаря упорной борьбе революционных сил, стало возможным ликвидировать обычай кровной мести.
— Когда убивали кого-нибудь в семье, — продолжает Салем, — то непременно должен был умереть кто-то из враждебной семьи. Женщин и мальчиков в возрасте до двенадцати лет, как правило, щадили; считалось большим позором убить женщину. Тогда вражда принимала еще более жестокие формы. Нередко поля, находившиеся между владениями враждовавших семей, охранялись из круглых сторожевых башен двадцати-тридцатиметровой высоты.[67] Часто мы сидели в этих башнях и стерегли наших женщин, нашу землю и наш урожай.
— Почему урожай? — спрашиваю я удивленно.
— Урожай забирали, если не удавалось отнять, уничтожали. Так ненавидели друг друга, что даже то малое, что давала земля, разрушали своими же крестьянскими руками!
В таких условиях прогрессивным силам было чрезвычайно трудно объединиться. Но в 50-х годах удалось создать организацию Фронт примирения племен Яфи. Она стала составной частью НФ. 16 мая 1963 г. последовало объединение с другими небольшими нелегальными группами и состоялась первая встреча. Окрыленные и поддержанные революцией на севере, сформировались революционные силы.
Султаны из Каары и Магбы в последние десятилетия пытались заручиться поддержкой англичан для борьбы с растущим прогрессивным движением, которая дорого обошлась крестьянам. Жилища тех, кто оказывал сопротивление, и целые селения разрушали английские бомбардировщики по указке местных правителей и их приспешников. Дома султанов в те времена окрашивались белой краской, чтобы на них ненароком не был сброшен смертоносный груз.
Для победы народа необходимо было его единение.
— Поэтому борьба против обычая кровной мести стала одной из первоочередных задач прогрессивных сил, — замечает Салем.
Первый съезд Фронта примирения племен Яфи осудил обычай кровной мести, призвав жителей положить конец истреблению друг друга, направить все силы на борьбу с местными и иноземными поработителями. Решение этой задачи возложили на комитет Фронта.
— Начало было трудным, — говорит Салем. — И все же мы добились того, что еще до победы революции шестьдесят седьмого года кровная месть в основном была ликвидирована. Каждой семье в отдельности мы терпеливо разъясняли, какие страдания. причиняет вековая распря. Комитет выпустил листовки, обращенные главным образом к молодежи. А одна из листовок в феврале шестьдесят третьего была написана специально для одной семьи с призывом немедленно прекратить кровную месть, иначе, предупреждал комитет, неминуем расстрел десяти ее членов. Должен же наконец наступить мир! В целях пропаганды своих идей прогрессивные силы использовали мечети. Но были случаи, когда даже здесь прислужники султанов, попирая религиозные каноны, стреляли в членов Фронта. После того как четырнадцатого октября шестьдесят третьего года в горах Радфана началось восстание, в борьбу активно включились партизаны этого района. Уже в первом своем рапорте Центру они докладывали: «Все дороги, ведущие к горам Яфи, охраняются, подступы к вади заминированы. Ни один вражеский солдат не ступит на землю Яфи. Власть султанов ограничена». Накануне праздника жертвоприношения выпустили лозунг о том, что в это время никто не должен стрелять друг в друга. Крестьяне поддержали лозунг, после чего наше движение приняло широкий размах. Теперь уже многие поняли, что мир — это хорошо! В Лабусе состоялась первая конференция НФ района Яфи. Она выдвинула задачу завоевания независимости. Тридцатого августа шестьдесят седьмого года мы одержали окончательную победу. Султаны, шейхи и их единомышленники — все, кому не удалось бежать, были арестованы и предстали перед открытым народным судом. Мне хочется рассказать еще несколько интересных историй, но сначала давайте что-нибудь перекусим, — говорит наш хозяин.
Отец Салема приносит еду. Ему 86 лет. На голове у него неизменная шапочка, даже дома он с ней не расстается. Я смотрю на его руки. Это руки настоящего труженика — сильные, загорелые, с загрубелой, потрескавшейся кожей. Движения его медлительны. Не спеша скатывает он рис в шарики. Невозмутимо рассматривает гостей. Сыновья — его гордость. Жена, мать двух сыновей и четырех дочерей, сидит с нами. Это говорит о глубоком уважении к ней всей семьи. Я впервые вижу, чтобы женщина участвовала в разговоре и трапезе мужчин. Ей 65 лет, вид у нее измученный, а на лице — печать вечного страха за мужа и сыновей. Страх этот жил в ней всегда — и во времена кровной мести, и позднее, когда они стали борцами революции и каждый день мог принести весть о смерти.
— Но вот все они живы, — сказала она со счастливой ноткой в голосе, а затем тень задумчивости вновь легла на ее лицо. — Мой сын Салем Абдалла — самый старший из детей, ему тридцать шесть. До шестьдесят третьего года он работал в Кувейте. Оттуда вернулся полный вольных мыслей и стал одним из основателей и руководителей Фронта примирения племен. Брат и все сестры поддержали его. Мне пришлось пережить много, очень много страданий. Семнадцать лет назад я спасла жизнь своему брату, который в то время жил у нас вместе с семьей. Однажды, возвратившись с рынка, я вошла в дом как раз в тот момент, когда его жена была убита выстрелом из дома, расположенного на противоположном холме. Мне с большим трудом удалось удержать почти лишившегося разума брата, который, схватив ружье, пытался выскочить из дома, — это была бы верная смерть. Нередко убивали наш скот, который для нас дороже золота.
Женщина замолчала. Стало очень тихо. Сквозь открытые окна в комнату проникала ночная прохлада. Салем попросил отца, чтобы тот рассказал нам историю школы, которая находится в долине. Старик охотно соглашается:
— Белая школа стоит на маленьком скалистом холме. Это как раз то место, где кончается одна деревня и начинается другая. А недалеко от холма — родник. Тридцать три года вели мы войну за этот холм. Никто не владел им долго. Часто мы неделями лежали в небольших каменистых ямах и сторожили его. В этой безумной борьбе каждая из сторон потеряла по семь человек. У нас погибла одна женщина, у них — две. Мы воевали, хотя мечтали о мире. И наконец в шестьдесят третьем году решили прекратить вражду. Ради детей! Сообща договорились на этом месте построить школу. Теперь в нее ходят дети и учатся уже для нового Йемена.
