Уже наступил рассвет, когда больной вышел из палатки. На солнце около нее ждут своей очереди другие бедуины. Я тихонько говорю своему другу, что уже вдоволь насмотрелся и хотел бы уйти. Самое время исчезнуть! Как бы реагировал какой-нибудь бедуин, если бы случайно узнал, что «неверный» наблюдал за лечением? Я облегченно вздыхаю, когда вдали в сверкающем мареве пустыни исчезают из виду палатки. Остановив «лендровер» у постоялого двора, Абдулла будит меня, и я не сразу соображаю, было ли все на самом деле, или это мне только приснилось?

Солнце еще не взошло. С Аравийского моря дует легкий ветер, воздух насыщен солью и влагой. В это прохладное февральское утро мы отправляемся в инспекционную поездку на двух санитарных машинах. Наш путь лежит вдоль побережья Красного моря по югу Тихамы до самой границы с Йеменской Арабской Республикой. Мимо проносятся соляные чеки, как снег сверкающие в лучах восходящего солнца. Машина несется по хорошей асфальтированной дороге, и, когда перед самой Бурейкой сворачивает на север, солнце уже поднялось над горизонтом и стало очень жарко. Теперь со всех сторон наступает на дорогу пустыня с чахлыми клочками травы и верблюжьей колючкой. Здесь машины проходят первое испытание. Колеса молотят песок, поднимая облака пыли. После часа пути моторы накаляются, и мы застреваем в песке. Наши друзья-йеменцы должны основательно покопаться, чтобы справиться с моторами воздушного охлаждения. Спрыгнув с машины, я спугнул двух песчаных мышей. Здесь, в непосредственной близости от моря, пустыня обитаема. Неподалеку от меня опустилась стайка птиц, похожих на наших жаворонков. В этих глухих, безлюдных местах, по которым проходят лишь верблюды, водится светло-коричневая газель. Она очень быстронога, но, несмотря на это, ей не удается спастись от местных охотников, пользующихся вездеходами. Они убивают ровно столько газелей, сколько им необходимо. Наши проводники ринулись за зайцем, который скрылся в кустах, прежде чем они успели вскинуть ружье. Его не отличить от кролика, что для нас несущественно: мы бы съели и того и другого. Вместо зайца наши спутники вспугнули куропатку. Она такой же величины, что и европейская, только у нее больше красных перышек на ногах. Куропатки другого вида водятся преимущественно в горах. В 1941 г. в этих местах уничтожили, по-видимому, последнего аравийского страуса. Экземпляром этой породы я мог полюбоваться лишь в зоопарке Шейх-Османа.

До моря всего 500 метров, хочется побежать к нему, но каждый шаг мучителен: ноги глубоко вязнут в песке и он до крови натирает ступни. Море и пустыня ведут между собой бесконечную борьбу. Ветер гонит песок к морю, а волны беспрестанно накатываются на песчаные дюны в метр высотой, круто обрывающиеся в море.

Едем дальше. Вдали над землей нависает дрожащее сверкающее марево: пальмы, вода, бредущие по оазису верблюды. Я радуюсь: скоро и мы будем там. Но видение отодвигается, и неожиданно исчезает — нас обманула фата-моргана. Через пару часов сворачиваем к побережью. Сейчас отлив, и можно ехать по берегу у самой воды. Перед нами небольшая заброшенная деревня. Ветер гудит в щелях стен. На маленькой печурке стоят банки из-под консервов. Скамейки перед хижинами совсем занесло песком. Год назад эта деревня еще дышала жизнью, здесь был даже небольшой постоялый двор. Но колодец пересох, и люди ушли. Отдыхаем в тени машин, передаем друг другу кружку с водой, делимся съестным.

Купаться здесь опасно. Акулы подплывают близко к берегу. Вода чистая и кишит рыбой. Берег усеян разнообразными раковинами. Вокруг, насколько хватает глаз, море и песок. Мой взгляд задерживается на двух больших темных вертикальных предметах; находящихся примерно в 100 метрах от нас. Что это может быть в такой близости от моря? Медленно подхожу и замечаю, что тени движутся. Это орлы, и величина их вызывает в моей памяти слова Синдбада-морехода: «И когда я там стоял, солнце вдруг померкло, вокруг потемнело. Я подумал, что облако закрыло солнце, но время было летнее, и я удивленно поднял голову, всматриваясь в небо. Наконец я заметил, что это облако было не чем иным, как огромной птицей с гигантскими крыльями. Глядя на эту птицу, я вспомнил одну историю, которую мне рассказали странники. На острове, жила огромная птица по имени Рух, кормившая своих птенцов слонами». Мои орлы, разумеется, не были такими огромными, как птица Рух, но я никогда не видел таких больших птиц и, приближаясь к ним, почувствовал страх. Прогремели выстрелы, орлы величественно удалились, я был рад, что пули их не задели.

Горячее дыхание пустыни, по которой мы продолжаем наш путь, становится нестерпимым. Я давно уже снял с себя все, что только можно. Когда едешь медленно, встречный воздух не дает прохлады. Около 11 часов подъезжаем к маленькому селению. В нем имеется колодец, в котором, всегда есть вода, даже в самое засушливое время года. Он и центр деревни. С 25-метровой глубины воду достают бурдюками из козьей кожи. В жестяных канистрах на ослах ее доставляют к хижинам. Здесь живут только скотоводы, которые со стадами овец, коз и верблюдов уходят в пустыню и в горы. Они выращивают немного овощей для повседневного потребления. Люди приветливы и общительны — у колодца завязывается оживленный разговор. Женщины не закрывают лиц. Они не боятся нас и даже проявляют любопытство, мужчины ведут себя несколько сдержаннее. Когда здесь узнают, что на машине с красным полумесяцем приехал врач, мне приходится распаковывать ящики и доставать лекарства от самых разных болезней. Один из наших провожатых никак не может отойти от молодой женщины.

— Возьми ее с собой! — смеемся мы.

— Нельзя, — отвечает он, — она уже обещана!

Вдоль дороги выставлены мешки с древесным углем, его закупают проезжие торговцы. Бедуины заготавливают уголь, сжигая растущие в горах деревья, и таким образом обеспечивают себе дополнительный заработок.

Мы опять поворачиваем к морю. Вдали виднеются темно-коричневые голые горы, протянувшиеся почти до самого моря. Остается лишь узкая прибрежная полоса, по которой можно проехать во время отлива. Горный массив пересекают пересохшие небольшие вади. Солнце стоит высоко над нами, когда мы подъезжаем к Хор Умайре, большой рыбацкой деревне, раскинувшейся у самой воды. В ней живет примерно тысяча человек. Хижины сколочены из досок, кусков жести и веток кустарника. Повсюду валяются кости, куски рыбы и прочие отбросы, издающие отвратительный запах. Твердой дороги нет. Деревня лежит в маленькой бухте, отгороженной от моря песчаной косой, поэтому здесь не бывает больших волн и отбросы не уносятся, как в других местах, в открытое море. Деревня производит на нас тягостное впечатление, и мы все очень довольны, когда покидаем ее.

Дальше едем по грунтовой дороге. К вечеру добираемся до рыбачьей деревушки Сугайя. Нас встречают приветливо, и в мгновение ока окружают дети. Прежде чем приступить к осмотру, я угощаю их сластями, которые прихватил с собой. Некоторые из детей вполне здоровы и с любопытством наблюдают за происходящим.

Чаще всего здесь обнаруживаются бронхит, глистные заболевания, гнойный конъюнктивит и в единичных случаях малярия. Люди тут весьма чистоплотны, и деревня производит хорошее впечатление. Большую работу в деревне проделал активист — помощник здравоохранения.[42] Он пригласил нас к себе обедать. Один за другим приходят его друзья, среди них председатель рыболовецкого кооператива.

— Здесь все живут рыбой и все зависит от рыбы, — рассказывает он. — Раньше кооператива не было. Правительство направило меня сюда, чтобы организовать его. Я приехал из Радома, там уже давно есть кооператив. В нем триста сорок членов и двести шестьдесят одна лодка, семьдесят пять моторных. За каждой лодкой закреплено три-пять человек, они составляют производственную группу. В будущем группы станут больше, в каждой будет по пять лодок. Группы сдают улов в кооператив по твердой цене. В Аден рыбу отвозят на кооперативном транспорте или на частных машинах. Выручка делится поровну, часть ее идет на социальное обеспечение и образование, а часть — вдовам рыбаков. Каждая группа получает зарплату в зависимости от размера улова. В среднем рыбак получает двадцать пять динаров в месяц чистыми. Труд женщин, работающих в кооперативе, оплачивается наравне с мужским. У нас большие трудности с транспортом: слишком далеко до Адена. Нам нужны автомобили-рефрижераторы, чтобы доставлять рыбу на рынок свежей. Теперь большая часть ее идет на засолку и сушку, но и тут мы испытываем трудности в связи с большой влажностью воздуха.