— У меня, к сожалению, нет свободного времени, — продолжал он, — поэтому контроль полицейского участка в Манипуре проведет инспектор Ашраф. Заодно он должен выяснить, как исполняются указания Археологической службы в области Манду. Ночлег будет организован в полицейском участке в Гуджри, возвращение завтра.

Не успел я опомниться, как мы уже ехали по сказочно зеленому краю. В джипе я знакомлюсь со своими новыми провожатыми. Один из них господин Рахман, племянник моего знакомого из Бхопала. Он заканчивал учебу по какой–то технической специальности. Другой — его друг, родом из соседней с Манду деревни. Этот человек и будет нашим экскурсоводом.

Джип быстро мчался по древнему пути, проходящему по холмистой, заросшей густой растительностью, местности. Низко над землей летали желтые и зеленые попугаи, с дерева на дерево перескакивали, гоняясь друг за другом, лемуры и небольшие обезьянки, а в траве шуршали змеи. Если бы мы проезжали здесь вечером, то, возможно, встретили бы леопарда или медведя. Дорога устремилась вверх, петляя между обрывами, а быстро меняющиеся краски в горах придавали ей сказочный вид.

Неожиданно перед нами выросли отвесные склоны одного из отрогов гор Виндхья. Здесь и укрылась скалистая крепость Манду, отрезанная от внешнего мира глубокими ущельями. Мы спустились вниз и тотчас же поднялись вверх через расчлененное ущелье Какра Кох. Дорога петляла вокруг вершины, которую мы объезжали бесчисленное количество раз, пока наконец не оказались на верху скалистого массива.

Плато Манду протянулось с севера на юг на семь километров и приблизительно на восемь с востока на запад. Его поверхность покрыта мелкими впадинами, в которых, как в естественных резервуарах, сравнительно долго удерживается дождевая вода. Вокруг росли раскидистые баньяны, деревья манго, тамаринды и местами баобабы.

Я уже не удивлялся, что афганские султаны укрепились именно здесь. Вряд ли в сердце Центральной Индии нашлось бы еще одно такое место, которое так хорошо охраняло покой чужестранцев и давало им чувство полной безопасности.

Джип остановился перед красочными башнями молчаливого, безлюдного города, и мы стали карабкаться на скалистый утес, с которого перед нами открывалась бескрайняя перспектива.

Перед нами раскинулась Мальва — величественное плато под мирным чудесным небом. Кругом простирались густые леса, окаймленные небольшими плодородными полями с черной почвой, благодаря чему здесь получают несколько урожаев в год. Сглаженные кряжи чередовались с равнинами, и тогда склоны резко обрывались вниз: на север к реке Чамбал, на восток к Нарбаде, на запад к равнинам штата Мадхья–Прадеш и к Хандешу на юг. Здесь был перекресток древних путей, идущих через всю Индию с севера на юг и с запада на восток. Неудивительно, что за обладание Мальвой велись упорные бои.

Наивысшая слава и расцвет Мальвы приходится на сравнительно короткий период неполных двух столетий (1389—1562), когда ею управляли мусульманские султаны из трех разных патанских (афганских) династий. Завоеватели пришли из Афганистана. Постепенно они многое переняли из древней индийской культуры этой области, незаметно приспособили ее к своим идеям и традициям. К своему двору они приглашали индуистских архитекторов и ремесленников, строивших для них замки и дворцы, а также музыкантов, развлекавших их игрой и пением наравне с персидскими художниками и поэтами, которых они привозили из мусульманских дворов Дели, Кабула, Самарканда и Бухары. Султаны щедро вознаграждали и поддерживали местных индуистских мастеров.

Таким образом в Мальве шел культурный синтез, характерный для позднего феодализма в Индии и достигший своего апогея в архитектуре и искусстве Индии во времена Великих Моголов.

Основатель мальвского султаната Дилавар–хан происходил из династии Гуридов. Император Мухаммед Туглак назначил его губернатором Мальвы. Когда же в Северную Индию вторглись войска Тимура и разграбили ее, Дилавар–хан объявил о своей независимости от Дели и в 1401 г., по словам летописца Феришты, «взметнул белый балдахин власти и пурпурный шатер правления».

Его сын Хошанг (1405—1435) перенес резиденцию из Дхара в Манду — ему нравился тамошний здоровый климат и природные фортификационные возможности. Широкую вершину скалистого холма он обнес замысловатой системой крепостных стен, бастионов и башен. Периметр крепостных стен с внешней стороны достигал более сорока километров. В те времена внутри крепости жизнь буквально кипела. Тут было много базаров, магазинов, бань, дворцов и летних резиденций, однако все они в настоящее время лежат в развалинах. Безжалостным зубам времени не поддались лишь несколько султанских резиденций, гробниц и мечетей, построенных, вероятно, более основательно, чем остальные, менее значительные, здания.

В крепость мы попали через систему могучих башен. Сначала мы оказались в башне Аламгира, одиннадцатиметровый портал которой заканчивался остроконечным сводом, образующим вход в крытый коридор. Дорожка резко повела вверх и уперлась в ворота другой башни, носящей название «Дворницкая». От нее шло примерно шестьдесят широких и низких ступеней к третьей, Делийской башне — она и служит главным входом в крепость.

Мы оказались на безлюдной, некогда оживленной территории крепости. Минут пятнадцать мы брели по развалинам и наконец добрались до ослепительно белой гробницы султана Хошанга. Она стояла, повернувшись к нам великолепным резным порталом, украшенным переплетенными между собой цветками лотоса. Ажурные мраморные решетки по сторонам главного входа пропускали внутрь мягкие рассеянные лучи света, что придавало всей постройке торжественный вид. На мой взгляд, правда, четыре башенки на мраморном куполе слишком близко теснились к стройному своду. Мой проводник с любовью осматривал гробницу и с нескрываемой гордостью заметил:

— Перед вами первая гробница в Индии, на строительство которой пошел белый мрамор. Двести лет спустя она воодушевила императора Шах Джахана на строительство намного большей и известнейшей гробницы Тадж–Махал в Агре, в которой покоится прах его любимой Мумтаз. Хотите, я покажу вам персидскую надпись, подтверждающую это?

Действительно, на памятной доске витиеватым арабским шрифтом написано, что 14 декабря 1639 г. мавзолей посетила группа архитекторов, посланных императором Шах Джаханом. Сюда пришли четыре будущих строителя Тадж–Махала: два мусульманина и два индуса.

Не упустили мы возможность осмотреть и прилегающую к мавзолею Большую мечеть. Ее строительство было закончено лишь в 1454 г. преемником Хошанга Махмудом Хилджи, о чем свидетельствовала другая надпись, вытесанная на стене. К главному входу нас вывела крутая лестница, а стройный портал — в синюю, с легким куполом молельню. Словно зачарованные стояли мы в небольшом полутемном пространстве, где несколько столетий назад звучали молитвы придворных. Покрытые голубой глазурью изразцы на стенах сегодня, как и в былые времена, сплетались в стройные геометрические узоры в форме звезд и ромбов. Если бы пауки не оплели серебряной сетью ажурные решетки каменных окон и если бы на михрабе дикие голуби не свили гнезда, можно было бы представить, как перед ровными рядами верующих встает имам и приглашает всех присутствующих к общей пятничной молитве.

Голос провожатого вернул нас к действительности:

— Теперь мы могли бы немного вернуться назад и осмотреть другие строения, — порекомендовал он.

Мы обогнули мечеть и возвратились по другой дороге.

За кронами деревьев виднелось могучее здание, вероятнее всего, дворец султана. Мне показалось, что одна часть здания словно углубилась в землю, и я подсознательно направился к другой.

— Не беспокойтесь, дворец не упадет, так задумано специально. Султан, желая подшутить над своими гостями, приказал построить дворец набекрень. Опоры здания лишь кажутся неустойчивыми, благодаря чему создается иллюзия, будто постройка качается из стороны в сторону. Поэтому здание и получило название Хиндола махал («Дворец–качели»).