Когда мы оказались в темном лазу, в котором с трудом можно выпрямиться, по телу у нас забегали мурашки. Экскурсовод зажег факел, и его чадящее и мигающее пламя красным прыгающим светом вырвало из тьмы унылые своды коридоров. Через несколько шагов проводник предупредил:
— Идите по одному вплотную друг к другу, здесь лежат отравленные копья.
Действительно, повсюду на земле валялись остриями вверх ржавые трезубцы, удары которых обрекли на смерть немало воинов.
Через минуту наш проводник движением руки снова остановил нас — в середине коридора зияла глубокая пропасть, которую мы наверняка просмотрели бы в полутьме. Мы осторожно обошли ее по скользким дорожкам у стен туннеля, живо представив себе, как в эту бездну один за другим падали атакующие крепость воины и оставались лежать с переломанными конечностями в подземелье, откуда не было выхода.
Там, где туннель неожиданно поворачивал, засверкало вдруг отверстие отполированного наклонного туннеля, через которое проникал матовый свет дня.
— Это скользкая горка для сбрасывания неприятеля в ров, — послышался приглушенный голос начальника крепости, и мы с ужасом вспомнили, что в крепостных рвах обычно держали крокодилов, которые, вероятно, с большим удовольствием принимали добычу, падавшую прямо в их огромные пасти.
На верхний двор мы протиснулись через опускающиеся сверху железные ворота. Если неприятелю удавалось все–таки преодолеть препятствия и проникнуть в верхнюю часть крепости, то здесь его встречал огонь. В скале еще было видно отверстие, через которое проходил воздух. Железные ворота чуть ли не плавились от сильного огня, а воздух в туннеле нагревался так, что его наверняка не выдержали бы те, кто счастливо смог преодолеть все предыдущие ловушки. Неудивительно, что несолоно хлебавши от стен Даулатабада (тогда еще называвшегося Деогири) пришлось отойти и известному своей силой и жестокостью делийскому султану Ала–уд–дину. Однако крепость все же пала, говорят из–за измены.
Студенты отдыхали в павильончике ядавских княгинь, а я тем временем преодолел еще сто ступенек, ведущих на вершину горы, где стоит готовая к выстрелу огромная пушка «Буревестник». Ее ствол направлен на раскинувшийся внизу пустой и безлюдный город. Мой взгляд задержался на Пипал гхате. За ним лежит святое для южноиндийских мусульманских паломников место Хульдабад — «Райский город». Вероятно, такое название этому месту было дано из–за огромного количества мавзолеев, в которых похоронены известные правители Декана, а может быть, потому, что там укрылась скромная могила фанатичного императора Аурангзеба. Тем временем солнце, стоявшее прямо над головой, напомнило мне, что уже давно пора было возвращаться в город, чтобы встретиться с господином Вадждом — поэтом.
Большинство иностранных туристов знает Аурангабад как исходный пункт автомобильных путешествий до всемирно известных пещерных храмов в Аджанте и Эллоре. Если бы они могли тут ненадолго задержаться, то увидели бы, что и Аурангабад, несмотря на сравнительную с Аджантой и Эллорой молодость, может предложить им немало интересного. Его основал на развалинах древнего индуистского города опытный абиссинский инженер Малик Амбар, раб, а позднее министр правителей Ахмаднагара. Его сын Фатех–хан после смерти отца назвал город Фатехнагар, однако Великий Могол Аурангзеб переменил название на Аурангабад.
В назначенное время перед гостиницей меня ждал господин Ваджд — элегантный с легкой проседью человек в белоснежном узком шервани, какие носят все состоятельные мусульмане.
— Сначала я хочу предложить вам небольшую поездку по достопримечательным местам, а вечером мы можем побеседовать с приятелями о литературе урду, — приветливо сказал Ваджд и открыл передо мной дверцу своей новой машины «Амбассадор».
К моему удивлению, машина направилась сначала за город, в сторону Аджанты. Слева вдоль дороги потянулся каменный водопровод, на котором через правильные интервалы стояли выложенные из кирпичей и оштукатуренные башенки. У одной из них мы остановились и приложили ухо к стене. Изнутри слышался шум падающей воды. Ваджд, выдержав паузу, сказал:
— Пожалуй, водопровод — это самый полезный памятник. Он обеспечивает водой город уже четвертое столетие. Черный вазир Малик Амбар вовремя понял, что вновь построенному городу более всего необходим обильный источник хорошей питьевой воды. Источников в окрестностях города было много, однако они находились сравнительно далеко, на склонах гор, отстоящих от города на расстоянии нескольких десятков километров. Амбар решил подвести воду к городу по трубам. Эту задачу было выполнить нелегко: на пути водопровода оказалась холмистая местность. Однако Амбар не побоялся трудностей. Он придумал и опробовал на моделях остроумную систему нагнетательных труб и перепадовых башен, за счет чего ему удалось без использования внешней энергии провести воду прямо в город. Этой системой подачи воды восхищаются и современные архитекторы всего мира.
На обратном пути я неотрывно всматривался в это чудо средневековой техники. Действительно, в некоторых местах водопровод поднимался на холм. Как удалось вазиру заставить воду течь наверх? Не успели мы решить эту интересную задачу, как машина уже повернула к белому мавзолею. В саду водопроводные трубы заканчивались у высокого колеса, которому место, пожалуй, не столько у гробницы, сколько на мельнице.
— Это Панчакки — Водяная мельница, — подтвердил мою догадку поэт, — своеобразная достопримечательность. Водяных мельниц в Индии очень мало. Неудивительно, что эти места привлекали внимание святых. Именно здесь поселился духовный наставник Великого Могола Аурангзеба исламский мистик Баба Шах Музаффар, тут же он и похоронен. Каждый год в день его смерти сюда приходят огромные толпы мусульман.
Возможно, предположил я, эти люди приходят сюда не только поклониться почитаемому святому, но и восхититься этим чудесным образцом средневекового инженерного искусства. О висячих садах я много слышал, но вот висячий пруд я смог потрогать собственными руками. Я увидел его прямо перед входом в мечеть: широкий водный резервуар, до краев наполненный прозрачной проточной водой. Он был укреплен высоко над нашими головами на двух рядах массивных каменных глыб. Вода падала отсюда трехметровым водопадом в другой, меньший по размеру, заполненный юркими рыбами длиной более чем полметра. Этих рыб, говорят, разводил здесь сам Аурангзеб. Вероятно, их считают священными и поэтому обильно кормят. Для туристов в этом месте еще ничего не было организовано, даже не продавали традиционных открыток и кока–колу, однако частная предприимчивость уже била ключом. Во дворе перед башней ходил разносчик и кроме благовонных ароматических палочек предлагал прекрасные образцы художественного ремесла бидри, по названию исчезнувшего султаната и города Бидар.
— Вижу, вам нравится бидри, — заметил господин Ваджд, обратив внимание на предмет моего интереса. — К сожалению, до Бидара, где производятся эти изделия, сегодня я отвезти вас не успею, но мы поедем к моему знакомому, для которого эти изделия составляют вполне приличный бизнес.
Мы вернулись в город, окруженный еще и сегодня могучими крепостными стенами, и по древнему Меккскому мосту через речку Хам подъехали прямо к высокому порталу городской башни. Тут кипела красочная жизнь восточного базара и закоулков старого района. Мы остановили машину на улице и стали продираться через корзины с морковью и капустой к узкому проходу, который вел к небольшим лавочкам–мастерским чеканщиков по золоту. Наконец мы остановились возле домика с английской надписью: «Bidri Ware».
Нам повезло — приятель поэта Абдул Хамид оказался дома. Он уже исполнил положенную к тому времени дня молитву и мог уделить нам внимание. Выяснилось, что Абдул Хамид представлял здесь кооператив, не так давно организованный Всеиндийским советом художественных ремесел и объединяющий традиционных производителей изделий бидри.
На полочках небольшого магазинчика, в застекленных шкафчиках — повсюду были выставлены изделия из матово–черного материала: тут стояли круглые и четырехугольные миски, подносы, тарелки и вазы, за стеклом лежали россыпи брошей, застежек и булавок самых разных размеров и видов, вокруг громоздились пепельницы, портсигары, в углу валялись подставки для настольных ламп и этажерок. У всех изделий характерная черная матовая поверхность была украшена золотой или серебряной инкрустацией.
