— Да нет такого у меня, — чуть не взвыл начальник. — Тебя оклад устраивает?

— Устраивает.

— Берись! — протянул руку начальник.

— Пиши в трудовой — «заместитель», — уперся Сашка.

Начальник поволок Сашку в контору. Седенький, глуховатый инспектор вежливо, со всех сторон прослушал и обнюхал Сашку, потухшим взглядом холодно просветил документы и проскрипел:

— Нужна престижная должность? Паблисити?!

— Да! — не понял Сашка. — Очень!

— Понимаю… — задумался инспектор. Он разгладил легонькой ладошкой Сашкину трудовую, склонил набок голову и красивейшим бисером начертал: «Начальник технического и материального снабжения Заполярной партии».

— Есть же умные люди! — гордо вскинул голову Сашка Абдулов.

— Ну, слава богу, — вздохнул Алексей Иваныч. — Займусь геологией!

Сашка маленький, горластый, длинноволосый, тонконогий и верткий, как кедровка. Говорить тихо он так и не научился — в армии сержантом был, а потом то прорабствовал, то завхозничал.

Он считает себя умным и хитрым, этот Сашка. Считает себя насквозь прожженным и проницательным, прошедшим все огни и воды, потому что третий год выезжает с геологами в горы.

— Ты меня Сашкой не зови! Не зови, слышишь! — требует он от студентов и младших техников, шурша бумажками. — Все-таки я как-никак заместитель Алексея Иваныча по хозвопросам. Вся подотчетность на мне. Материальная ответственность… Анархия у вас, а не производство! — вопит Сашка в нерушимой тишине белой ночи. — Ночь-полночь, целый день на склад лезут — одному чай давай, другому мясо, третьему — табак… Бери враз — зачем человека беспокоить? Я, понимаешь, всякий дефицит к себе волоку — огурцов соленых две бочки да капусту, а никто не ест! Почему?

— Огурцы-то прошлогодние, пенятся! Гниль! — басят от костра. — Кто-то выбросил, а ты подобрал! Ишо хвалишься…

— Это я-то подобрал?! — взвивается завхоз. — А кто у меня шпагат весь запутал? Кто его, шпагат, так заклубил, вплоть до списания? Кто у меня гвозди без спроса взял? Почему у костра топоры разбросаны, почему они бесхозные, я вас спрашиваю? Кто, обратно, у пилы зуб выломал? О, шайтан, горит все, как в огне!

И начинает завхоз метаться по лагерю, наполняя его суматохой, криком и возней.

— Это что? — свирепо спрашивает Сашка. — Что за промокашка? Это что — заявка?! — и он презрительно, со всех сторон рассматривает ее, принюхивается, шевеля широкими ноздрями, он хочет напугать нас, напугать так, чтобы мы все лето целыми днями слонялись бы за ним и клянчили.

— Открывай склад! — не выдерживает Алексей Иваныч. — Живо! Люди в маршрут торопятся…

С достоинством мажордома Сашка двигается к зимовью, выдирает из кармана ключи, скребет ими в замке и распахивает дверь в полутьму. Мы долго ковыряемся в складе, вытаскиваем спальники и сковороды, получаем компот и гвозди, накомарники и кайла, горох и подковы. А он ходит за нами и стонет.

— Ну — давай! Давай! Развороти здесь все, шурум-бурум, давай… Порядок был, да? А у тебя от порядка шкура линяет, да?

Лупы и компасы мы нашли в ящике с напильниками, в резиновых сапогах — гвозди, рядом с мешком сахара притаилась канистра с керосином. Все как надо.

— Возьми лампу, а? — предлагает завхоз. — Десятилинейная, с двумя комплектами фитиля.

— Отдай ее Алексей Иванычу, — подначивает главный геолог, — он любитель антиквариата…

— Ага! Значит он — любитель… — Сашка принялся суконкой надраивать бронзовый, весь в завитушках, древний светильник. — Для меня прежде всего, чтобы начальник во мне нуждался. А я уж его уважу… Алексей Иваныч, — окликнул Сашка задумавшегося начальника. — Глядите, говорят, вы любитель?

— Ух ты! — поразился начальник. — Канделябр… В стиле ампир или барокко?

— Во-о! — обрадовался Сашка.

— Нет, Александр, не надо лампы Аладдина! Ты разбейся, а достань к осени «летучую мышь».

— Понимаю, — и завхоз бочком-бочком запихивает под стеллаж легкий аккумулятор.

Сашка ныряет в груду снаряжения и находит подзорную трубу, наверное, ту самую, с которой пиратствовал Бармалей. В каком музее он прихватил ее — осталось неизвестным.

— Бери, — подобрел завхоз, — на балансе не числится!

Начальник, однако, разглядел всю заваль на полках и рявкнул:

— Разбери! Наведи порядок! Любую вещь ты должен выдать за минуту! Понял!

Сашка пытается подарить начальнику луковицу, здоровенную, с кулак, но тот с подзорной трубой обошел весь склад, заглянул в углы и не обнаружил дефицита, Не обнаружил запасных компасов, кирок, зубил. Не обнаружил запасных рюкзаков.

— Возьми бочку огурцов, а? Соленых… знаешь — вку-с-но! Такой рассольник сварганишь, — умоляет Сашка. — Возьми лимон! Исключительный витамин!

— Ты нам шпиг, сало давай, — хмурится начальник. — Сыр давай, колбасу!..

Но сала нет. Нет и гречки. Зато есть центнеры манки.

— Возьмите вот… пантокрин! — доверительно понижает голос Сашка. — Достал по блату, снимает зверскую усталость.

— Я тебе отвинчу головешку, — пообещал Алексей Иваныч, — если не станешь кормить парней дешево и обильно! — И он ушел, унося под мышкой подзорную трубу.

— Ну, бей меня… бей, — хрипит Сашка и рвет на груди рубаху. Беленькая пуговичка смотрит с полу двумя дырками. — Соси мою кровь! Где я возьму, если не успел достать на базе?! Все расхватало воронье! — кричит Сашка.

И Сашка, глотая слова и захлебываясь, рассказывает нам сказки о том, что завхозы других партий составили против него заговор и вынули из складов все, что им надо и не надо, но пригодится потом, сверх всяких норм назапасали продуктов, чтобы сгубить его, такого честного и доверчивого. Но ничего, он, Сашка Абдулов, выявит их подлинное лицо, он покажет всем, какие они проходимцы — те завхозы…

— Будет и на моей улице праздник! — прокричал Сашка, как заклинание.

Еще весной, в самое распутье, когда нельзя было перейти реки, на высоком плато Янг Тумп в сосняке-беломошнике срубили зимовье и пристрой — небольшой склад. Выстлали полы, сделали полки, чтобы сырость не прихватила продукты. Но Сашка валил все в кучу. Сознание того, что он распоряжается этой грудой-громадой, ящично-угловатой, утробно-мешкотарной, делало Сашку всемогущим. Он разбирал и раскладывал эту кучу каждый день понемногу, медленно, смакуя и наслаждаясь, разглядывал бирки, наклейки, находил что-то неожиданное для себя, и это наполняло его восторгом. Он прочитывал этикетки и поражался своей прозорливости, восторженно вопил и делал надписи, слюнявя химический карандаш: «Осмотрено. Проверено, Абдулов» или «Дефицит. Вторая очередь, Александр».

На мешках, на ящиках, картонках появились крестики, нолики, звездочки и закорючки. Что они означали, никто не знал. Когда Сашка постепенно разобрался в складе, то на полках оказались запасные части к трактору К-700 и шланги для заправки самолета. Из недр груды Сашка вынимал невообразимые для полевой геологии вещи — зазубренный токарный резец, кронциркуль, баллон из-под газа, руль от мотоцикла, невесть зачем привезенную в тайгу муфту сцепления и щипцы для камина.

Просто Сашка, как с бреднем, прошелся по складам, по поселку, заглянул в мастерские и притащил в партию все вплоть до кровельных ножниц.

— Господи, да что ты ими-то собрался делать? — удивился Алексей Иваныч. — Коням копыта стричь?

— Я вашу жизнь дотла знаю! — кричит Сашка. — Голь! Нету у вас ничего и никогда не будет.

Но чудеса начались потом, уже в разгаре сезона, когда Алексей Иваныч сутками не слезал со скал и приползал в лагерь на четвереньках. Сашка сам заваривал ему цейлонский чай и настраивал рацию. Алексей Иваныч быстро передавал сводку, перечислял погонные километры, кубы проходки, количество проб, делал новые заявки, а Сашка сидел рядом. Экспедиционное начальство принимало сводку, а затем вежливо спрашивало, как здоровье Алексея Иваныча, как самочувствие.

— Прекрасно! — отвечал Еремин.

— У тебя нет лишнего подвесного мотора? — спрашивало начальство.

— Зачем он мне? — тускло удивлялся Алексей Иваныч. — У меня горы тысячу пятьсот метров.