Вам рано или поздно все равно придется отвечать на вопросы, — для протокола, — объяснил ему Гевински. — Раз у нее в руке пистолет, сделайте это сейчас. Мы не опаздываем на поезд.
Картер пытался выиграть время, зачесывая пальцами волосы, но они были слишком короткими.
Я не видел Гуннара и Ингер перед их увольнением.
Как их фамилия?
Он удивился, что ему задали этот вопрос.
— Откуда я могу знать.
Он взглянул на Стефани, но она сосредоточила все свое внимание на Гевински.
— Миссис Мейерс, мы это легко сможем выяснить, если вы позволите мне позвонить одному, из моих людей, чтобы он проверил это, — предложил Гевински.
Мы пришли к соглашению, что Касс воспользуется второй телефонной линией и позвонит Тернеру на первую, чтобы он связался с владельцами агентства Кловерлиф или Кловердейл в Манхэттене и узнал у них фамилию и номер телефона Гуннара и Ингер.
— Когда ты вернулся домой той ночью, ты заметил машину Ричи?
— Что? — переспросил он, будто вопрос был очень сложным. — А, его машину? Нет.
Прежде, чем ответить, он сделал паузу — это означало, что он солгал. Я знала это. Я чувствовала это. Вопрос был в том, что я не знала, как вытянуть из него правду. Что я могла сделать? Предписать арестовать его? Назвать, его лжецом? Засунуть пистолет к нему в ухо?
— Можно я вмешаюсь? — спросил Гевински.
Я кивнула.
— Может, будет лучше, если я буду задавать вопросы, миссис Мейерс. И, может, для Тиллотсонов будет лучше, если я буду задавать им вопросы раздельно? Я обещаю вам, что вы будете продолжать контролировать ситуацию. Но один может подождать в противоположном углу комнаты, пока я буду спрашивать другого…
Я была слишком вымотана, чтобы разгадать, что он задумал, но было очевидно, что он что-то задумал.
— Нет. Мы все будем сидеть здесь, — сказала я. — Но, если вы хотите, вы можете задать несколько вопросов.
Гевински пожал плечами так, будто я совершила невероятную глупость, и повернул свое круглое лицо к Картеру.
— Готовы, док?
— Я должен быть в операционной завтра в восемь утра.
Я постараюсь закончить как можно раньше. Мы тут уже долго разговариваем, поэтому, я попросил бы вас ответить на несколько моих вопросов, даже если они не покажутся вам слишком логичными.
Хорошо, — сказал Картер.
Вы познакомили Джессику Стивенсон с Ричардом Мейерсом?
— Да.
Хорошо ли вы были с ней знакомы?
Не очень. Мы познакомились на коктейле, устроенном, одним из моих пациентов. Она рассказала мне о своей работе. Я предложил ей встретиться с Ричи и обсудить некоторые вопросы.
— Это было именно так?
— В двух словах, да.
— У вас не было романа с Джессикой Стивенсон?
Тут я почувствовала, насколько лучше было бы задавать вопросы Тиллотсонам раздельно.
Вы что, серьезно? — спросил Картер
Да, — ответил Гевински. — Серьезно.
Нет. У меня не было с ней никакого романа.
Почему бы нам не позвонить Джессике Стивенсон и не спросить ее? — предложила я.
Уже поздно, и у вас пистолет, миссис Мейерс, — сказал Гевински. — Хотя, сама по себе идея неплохая — это даст нам всем небольшую передышку. Кроме того, у меня есть еще несколько вопросов. Позвольте задать их?
Он вытянул руки на стол и наклонился вперед.
— Извините, что вынужден делить это, мистер Тиллотсон. Но такова наша работа: задавать людям не всегда приятные для них вопросы. Итак… док, вы не в курсе, у вашей жены был когда-нибудь роман с Ричардом Мейерсом?
Картер открыл рот, но Стефани быстро произнесла:
— Картер, ты знаешь, ты не обязан отвечать ни на один из его вопросов. Ты ведь знаешь это? — Намек был настолько прямым, как удар; хлыстом по лицу, но, кажется, он возымел действие.
Слова Картера были столь же короткими, как и его волосы:
Уверен, у Стефани не было никаких романов.
Отлично, — сказал Гевински, видимо, довольный. — Отлично.
Но, вместо того, чтобы задать следующий вопрос, он стал усердно запихивать манжету рубашки в рукав, похоже, не замечая, как Стефани переглянулась с Картером, кивнув ему головой.
В этот момент я заметила что-то уголком глаза. Вспышку в окне. Что это могло быть? Ничего страшного, успокаивала я себя, не желая замечать того, чего не хотела видеть. «Это тень», — говорила я себе. Но это появилось снова. Не тень. Полоска света.
Снаружи собрались полицейские. Разрабатывали план? Готовили последнюю атаку? Гевински тоже заметил огонек и на мгновение задумался. Стоит ли ему броситься на мой пистолет? Или провести операцию по защите важного свидетеля: закрыть своим телом Стефани?
Круг света вновь появился внизу — вспыхнул и погас.
— Отлично, — проговорил Гевински, не желая привлекать наше внимание к тому, что там происходило. — Итак, о чем же мы говорили?
— О Стефани, — отозвалась с кушетки Касс.
На секунду Гевински смутился, услышав голос, который он не ожидал услышать.
Почему бы не рассказать правду? — обратилась Касс к Стефани. — Если у тебя действительно был роман с Ричи, это вовсе не означает, что ты убила его. Не каждый адюльтер оканчивается ножом в груди.
У меня не было романа, — рявкнула ей в ответ Стефани. — И тебя это не касается.
— И ты никогда не была с ним в мотеле? — настаивала Касс.
«Забудь об этом», — хотела сказать ей я, но вся моя энергия уходила на то, чтобы понять, что происходит за окнами.
—Нет.
И ты никогда не ужинала с ним?
Хватит. Остановись, Касс!
Не ужинала, — громко сказала Стефани.
Но я знала Касс — она была не из тех женщин, которых можно было остановить громким голосом. Ужин! О, да!
— А как насчет того ужина, на котором ты была вместе с Ричи и Дрисколлами? — вмешалась я.
Я думала, Стефани слишком умна, чтобы изображать дурочку, но она спросила:
— О чем ты?
В тот момент я подумала: «А если это был кто-то другой? Единственное, что вспомнил Том— «Хорошенькая». А Ходжо сказала «протестантка» и «хорошо воспитанная». — Это сужало круг женщин примерно до полумиллиона в Нью-Йорке и его окрестностях.
— О чем вы? — проговорил Гевински.
— Это еще одна ее ложь, — ответила Стефани.
Именно в этот момент, когда я размышляла была ли та «Хорошенькая» и «Протестантка» наездницей из Ллойд Нек, или проповедником с Парк-авеню, — или Стефани Тиллотсон, — полицейские, должно быть, уже гасят свои фонарики и поднимают ружья. Мне надо, или продолжать, или заткнуться.
— В феврале, — начала я, — Стефани ужинала с Ричи и одним из его наиболее крупных клиентов, Томом Дрисколлом. Жена Тома — большой друг Ричи. Я повернулась к Картеру.
— Джоан Дрисколл. Она ведь одна из твоих пациенток, верно?
Картер кивнул, хотя стоило это ему больших усилий. Теперь я обращалась прямо к Стефании.
Возможно, что Джоан видела тебя раньше, на каком-нибудь коктейле. Но Ричи доверял Джоан, и даже в том, что касалось его любовных интрижек. Поэтому, видела или нет она тебя раньше, еще до этого ужина она знала о тебе, Стефани, все. И когда она увидела тебя, не было никаких сомнений — она тебя узнала. Жену Картера. Любовницу Ричи.
Ложь, — мягко сказала она.
— Может, у тебя были с ней какие-то отношения?
Когда я просматривала записи Джоан, я нашла там телефон Тиллотсонов, — и не раз. Ее отношения с Картером были чисто деловыми. И, если он был ей нужен, она могла позвонить ему в офис. Но у нее был записан номер Лонг-Айленда, так что она могла общаться и с «дорогой подружкой» ее «дорогого друга» — Стефани.
— Ты подарила Джоан несколько тех красивых горшков для цветов, которые ты сама оформила. С трубочкой, чтобы вставлять туда цветок. Разве Джоан не говорила, тебе, что она ставит туда орхидеи?
Глаза Гевински были полузакрыты, рот расслаблен, на лице застыло выражение скуки— то выражение, которое обычно принимают люди, не умеющие притворяться, когда хотят показать свое полное безразличие к тому, что действительно их интересует.
