Мам! — его голос, глубокий и нежный. — Постарайся успокоиться.

Конечно. Всегда лучше оказаться в тюрьме строгого режима, когда находишься в абсолютно спокойном состоянии.

Большую часть утра я провела, осматривая стенные шкафы и ящики комода, я заглядывала под диванные подушки, обшарила каждый карман в одежде, оставленной Ричи, пытаясь выяснить, что же он мог искать дома. Я не нашла ничего: кроме своей одежды, он оставил только мировой ежегодник 1969 года, да моментальный снимок, который он много лет носил в бумажнике. На нем мы стоим в обнимку с раскинутыми у ног рыболовными снастями. Снимок был сделан где-то в семидесятых, летом у озера Финчер. У Ричи длинные, как у моржа, усы. Я — в расклешенных джинсах и блузке с огромными маргаритками. И оба мы выглядим по-идиотски счастливыми.

Было около полудня. Окна библиотеки пропускали бледный свет не очень жаркого солнца. «Подозрительная пища» вернулась из кухни с пустыми руками — ей не удалось обольстить Гевински, чтобы тот разрешил ей взять три диетических кока-колы из холодильника.

— Он сказал, все это улики с места преступления, — извинилась она.

— Правильно. Могут быть отпечатки пальцев на спарже, — Бен расплылся в улыбке, которая означала: «Будь терпимее!».

Всякий раз, когда он улыбался, его глаза прищуривались, и казалось, он весь улыбался тоже.

Я пыталась понять, чем же она обладала, что вызвала у него эту улыбку. Она казалась совершенно ординарной. Шатенка с жидкими волосами, невыразительными глазами и небольшим среднеамериканским акцентом. Только макияж из недорогого набора Эсте Лаудер, от которого она сходила с ума, слегка оживлял ее унылую внешность.

Наконец Бен перестал улыбаться и вспомнил об обеде. По дороге он заехал в небольшой магазинчик экзотических продуктов, которому каким-то-образом удалось пережить упадок восточной цивилизации. Он развязал красную ленту на коричневом пакете и вытащил экологически чистые упаковки с кускусом, экзотическими салатами, из которых торчали стебельки сельдерея, плавающие в бордово-мутном с рыжеватым отливом соусе. Развернув сэндвичи, он прочитал на этикетке: «Цыплята с жареными овощами».

— Посмотри… салат из тайского голубого тунца, томаты и базилик. Что ты хочешь, мам?

Мой желудок бунтовал, будто я проглотила грязную мочалку. Хотя я и не исключала, что «Подозрительная» уже положила глаз на сэндвичи с цыплятами, я решила, что у меня есть право быть немного эгоисткой.

Я не собираюсь быть гостеприимной хозяйкой. Гевински может вернуться за мной через пару часов, а пока мне грозит опасность провести всю жизнь в компании женщин, которым нет дела до Джейн Остин. Я хочу сэндвич с цыпленком.

Прекрасно, что вы можете сохранять чувство юмора при таких обстоятельствах, — заявила «Подозрительная». Она подносила все салаты к свету — один из ее способов бесконечных исследований скрытых аллергенов.

Мам! — сказал Бен с воодушевлением. — Все, что здесь происходит — нормально. Я уверен, что это обычный прием — так запугать людей, чтобы они выложили все, если что-то скрывают.

Нет. Обычный полицейский прием заключается не в том, чтобы провоцировать подозреваемого — это заставляет человека занимать оборонительную позицию. Ему следовало обращаться со мной, как с безутешной вдовой.

Он не такой. И это хорошо.

— Нет. Это плохо. Это означает, что у него нет доказательств.

Дорогой, — сказала Бену «Подозрительная», — если ты дашь мне ключи от машины, я съезжу в магазин и привезу несколько бутылок воды.

Хорошо, дорогая, — ответил он.

Меня это совсем не затруднит.

Прекрасная мысль, — я написала ей список напитков. — Большое спасибо.

Повезло. Я смогу побыть с сыном наедине почти целый час.

— Тебя задевает разница в возрасте, — сказал Бен через секунду после ее ухода_,— или, может быть, различие в религии?

— Не сейчас, Бен.

— Если ты только дашь ей шанс…

— Я уверена, что у нее прекрасные качества, но сейчас меня это совершенно не интересует. Поговорим о тебе.

В каком смысле?

В таком, что твой отец убит, а полицейские подозревают твою мать.

Мам! А ты не слишком драматизируешь?

Нет. Но если это и так, будь ко мне снисходителен.

Хорошо.

Я хочу, чтобы ты говорил мне правду.

Я всегда говорю правду. Почти всегда.

Бен был настолько искренен и правдив, насколько это возможно для человека. К тому же, у него такая нежная кожа, что в тех редких случаях, когда он пытался лгать, она покрывалась пунцовым румянцем.

Когда в последний раз ты говорил с отцом?

В прошлое воскресенье.

Кто кому позвонил?

Он звонит мне каждое воскресенье. Он ударил несколько раз ногой по корзине, стоявшей около него.

Он говорил что-нибудь о доме?

Ничего.

Я не буду спрашивать, говорил ли он что-нибудь про меня… если ты сам не сочтешь это уместным

Бен не сел рядом со мной на кушетку, а предпочел широкое удобное кресло с желтыми подлокотниками.

Нам очень важно собрать сейчас всю информацию. Мы должны понять, что происходило в жизни отца. Мы должны помочь полиции выяснить, кто это сделал. И мы хотим спасти меня. Так?

Так. Отец говорил, что ты драла глотку_ из-за денег. Он считал, что таким путем ты хочешь удержать его.

Это абсолютный бред!

— Я знал, что ты так скажешь.

— Бенджи, я всегда испытывала стремление к основательным начинаниям. Я помогла ему с Дейта

Ассошиэйтед. Первые три года я писала все его отчеты, а в последующие редактировала наиболее важные. Я писала брошюры, которые они посылали своим клиентам, а также пособие «Что такое Дейта Ассошиэйтед?» для новых служащих. Я нашла ему первого серьезного клиента.

— Я знаю, — он слышал эту историю пятьсот раз. — Тома Дрисколла.

Я знала Тома Дрисколла всю свою жизнь. Мы росли в одном и том же доме в Бруклине: он жил как раз надо Мной, Мы были лучшими друзьями в детстве. Однажды из банок для охлажденного апельсинового сока мы соорудили телефон и разговаривали друг с другом каждый вечер. Мы были в полном восторге от своего изобретения, хотя и понимали, что это не «телефон» работает, а мы слышим друг друга потому, что кричим в консервные банки при открытых окнах. Мы с Томом потеряли друг друга, когда пошли в разные школы. Но не окончательно. Мы возобновили дружбу, когда учились в старших классах, а потом снова потерялись, когда он стал заниматься наукой в Дартмуте, а я поступила в Бруклинский колледж.

Время от времени моя мать, полагая, что мне это интересно, сообщала: «Том женился». «Том вице-президент крупного частного банка». «Том— президент». «Том открыл свое дело. Он стал крупным бизнесменом».

Так я узнала, что он добился своего. Грандиозно! Не знаю, как я осмелилась, но после того, как Ричи и Митч основали Дейта Ассошиэйтед, я решила позвонить Тому. Мне потребовалось почти полгода, чтобы осмелиться пригласить его на обед: Я потратила день и двенадцать долларов, чтобы привести в порядок прическу. И так рекламировала компанию Ричи!

Знаешь, — сказала я Бену, — прямо в ресторане Том предложил мне огромный гонорар. А знаешь, что я ему сказала?

Ты сказала — решительное «нет». Пусть попробует поработать с компанией отца.

Я об этом уже рассказывала?

Да.

Он не знал еще, что представляет компания твоего отца, но я была уверена, Том пойдет на это. Я не просила у него одолжение. Я верила в то дело, которым занимались отец и Митч. И он поддержал нас. Он стал нашим самым крупным клиентом, и его имя привлекло к нам другие крупные фирмы. Таким образом, я внесла в компанию огромный вклад. Без меня он никогда бы не достиг того, чего имел.

— Спокойно, мам.

Я поняла, что нахожусь в состоянии: «борьба-до-победы» — плечи опущены, челюсти сжаты, голова подалась вперед. Я закрыла глаза и сделала пять глубоких вздохов, чтобы расслабиться.

Извини, я сорвалась, сын, — сказала я, чувствуя головокружение. — Я в скверном настроении. И извини за недостаток материнского тепла. Боже, ты потерял отца. Я очень сожалею. Но я не в себе. Я не знаю, кто я, в данный момент.