В толпе возникло движение — отдельные тёмные личности, чуя наступление нового порядка, пробирались к ополченцам, лихорадочно натягивая шапки на лица — слишком много глаз их провожало.

— Да здравствует Белозерск! Пусть славится наше княжество — Великая Пермь! Чудь — вперёд! — закричал Коттин, подкинув шапку с красным верхом и чёрной опушкой.

— Ура! Да здравствует! — закричала толпа, подогретая речами странного «волхва». Люди Мишны придвинулись к Коттину, видимо получив отмашку принцессы — пятибоярщина поняла, что никого из них на княжеский стол не посадят, единственный выход — поддержать нового сильного человека.

— Народ Севера! А сейчас — пир! Готовьте столы, тащите осетров и кабанов! Распечатывайте бочки с медовухой! Ура!

— Ура! — крикнул одинокий голос.

— А по какому поводу? — заговорила площадь множеством голосов. — Кого выбрали-то? Кого князем посадили?

— Как, по какому поводу? — изобразил Коттин удивление, прищурив ледяные глаза, и разлохмачивая рукой короткие белые волосы. — А величайшая свадьба? Вам ещё не говорили? Как же так?

— Нет, не говорили, а кого женим?

— Да здравствует жених и невеста! Слава богу ярой крови Яриле! Знакомьтесь — князь белозёрский Стефан и его невеста, княгиня Мишна! Слава!

Майдан замер с открытыми ртами, с вытащенными глазами, направленными на золотоволосую красавицу. Потом, постепенно, все повернулись к Стефану, что остолбенело, стоял, бледнея лицом.

— Молод он, а значит слаб! — крикнул какой-то лихой торговец селёдкой.

Аминта взмахнул рукой, дав сигнал своим людям — те потянулись к рукояткам сабель. Лучники на крышах приложили стрелы к тетивам, прищурили глаз. Люди из клана Мишны придвинулись к подводе — к новому князю — в случае чего, прикрыть телами. Ополчение готовилось свалить — мысленно уже топая на закат, на разграбление карел и прочих немцев. Дружина в предвкушении пира с обожанием смотрела на военачальников — боярина Чудеса и Коттина. Только волхвы шептались, надвинув капюшоны на худые, острые лица. Коттин выдохнул — главное уже сказано, надо было ставить точку, склонив к себе и эту силу:

— Великий князь Стефан разобрал дело с убийством Верховного волхва Тридрева! Он приказал схватить убийцу! Сегодня же мы сожжём его в клетке! Слава!

Несколько человек в чёрных кафтанах стремительно бросились в толпу, схватили какого-то человека, смяли его, уронив на землю, потащили к виселицам.

— Что скажешь, Великий князь? — выкрикнул Коттин.

Шатаясь от ужаса, утирая со щёк холодный пот, Стефан встретился с безумными глазами невесты, смотрящими прямо в его душу. Побледнев до цвета чудских глаз, потомок готских королей выкрикнул:

— Казнить вора! Никто впредь не покусится на наших святых волхвов!

Мишна выдохнула, попыталась улыбнуться, но её ноги подкосились, она повалилась в обморок, подхваченная окружавшими её тётками и мамками.

Однорукого избитого человека запихали в клетку, не потрудившись убрать из неё останки предыдущей жертвы, деловито разложили кострище из хвороста и брёвен.

— Смерть бешеной собаке! — крикнул чёрный крестьянин из дальней слободы. Майдан пришёл в движение, волхвы вдруг сгруппировались, перебросившись какими-то фразами, согласно закричали:

— Князю Стефану слава!

— Ура! Ура! Ура! — заорала дружина.

Общий вопль постепенно разрастался, достиг вершины, когда поварня побежала готовить всеобщий пир. Вчерашние скептики кидали шапки, обнимались, кое-где начались радостные пляски и хороводы.

— Вече закрыто! — рявкнул в толпу Чудес, покрыв шум майдана. — Ведём князя во дворец? — в сторону древнего странника.

— Слава богам, прокатило, — ответил Коттин, пристроившись позади Стефана, и посматривая по сторонам. Люди Аминты покинули площадь, окружили процессию, часть из них направилась к толпе, окружившей невесту. Растолкав мамок, они встали вокруг принцессы, вызвав некоторое неудовольствие молодых бояр.

— Как ты их всех! Усольцев отсылать уже сегодня?

— Дай им по ковшу мёда и отправляй. Этой войной мы поднимем патриотические настроения в народе! — блеснул заморским словом, бывший Кот. — Строг пусть идёт домой — небось, рад избавиться от такого войска. Эй, братец Стефан, — обратился Коттин к молодому князю, — вели выдать Строгу сто золотых монет, надо же ему возместить потери от снижения цен. А то погонит товар через курян на Кыев.

Стефан в изумлении посмотрел на Коттина, кивнул.

— Ну, теперь мы их насадили на крючок, — шепнул Чудес на ухо белобрысому соратнику.

— Кого, святош, что ли? — тихо спросил хранитель меча.

— Да нет, бояр девчонки. Что тайно молятся её богу, и считают её пророчицей.

— И это хорошо. Кстати, в её вере — пророки — только мужики.

Посмеиваясь, новая власть поднялась на второй поверх — готовить пир и престол для нового князя.

«И этот скушал байку про патриотизм, — подумал Коттин, глядя на Чудеса. — На самом деле война — прополка заросшего огорода. Сорняки — в огонь».

К Мишне меж крутых мужчин прошмыгнула старая Хава:

— Ты как, девочка? Вся бледна и дрожишь.

— Всё хорошо, дорогая. Мне на миг показалось, что этот дурак не выдержит и вступится за старика. Странные понятия у гоев — совесть превыше власти.

— Теперь ты главная в этом городе. Большинство бояр — наши люди. Князь — твой муж. Мы сможем даже контролировать это белобрысое чудовище. Тем более что сейчас — это просто человечек. Проклятый арий.

— Да, Хава. Мы оплетём их нашими людьми — вера сильнее долга.

— А потом ты сыграешь роль Юдифи, — шепнула старуха.

— И великая Хазария от моря до моря станет реальностью, — прошептала юная княгиня.

Коттин лежал на лавке, отвернувшись к стене, и перебирал в уме события, произошедшие за последнее время. Вечером того памятного дня, когда народ пришёл в себя от неслыханных решений Великого вече, удалось организовать неплохой пир, а на следующий день сыграть свадьбу молодого князя. Всего торжества длились пять дней, правда участвовала в них исключительно городская знать — народ уже на второй день принялся за обыденный труд. Так получилось, что на третий день торжеств, кто-то высказал мысль, что освободилось место в боярской Думе — ведь Стефан стал князем, и что следовало бы поискать достойного претендента на высокое место. Опять же, само собой вышло, что кроме Коттина, сидевшего за главным столом справа от князя, то есть формально занимавшего боярское место, занять его уже и по закону было более некому. Тут же созвали захмелевших бояр, под радостные крики памов и дружинников, весьма скоро забывших былые сомнения, объявили о назначении. А почему бы и нет? Происхождения герой наверняка высокого — вон, небесный меч как сияет! На том и порешили.

Вечером первого дня удалось сделать и кое-какие государственные дела. Во-первых, дружине выдали новое оружие и латы — стальные шлемы с рогами, кольчуги. Несколько часов служивые прилаживали шлемы, точили мечи, подгоняли латы из стальных полос. Затем всё было сдано в оружейную комнату, закрыто на огромный хитроумный замок и передано под охрану. Новая служба Коттина начинала наводить порядок.

Потом новое оружие выдали ополченцам, уже под неусыпным взором дружины. Бывшим каторжникам дали немного погулять, налили по большой чаше мёда — затем князь Стефан кое-как организовал проводы войска в поход. Под надзором Коттина и воеводы, отряд лихих вояк, сменивших разбойничьи платки на рогатый металл, сетки-намордники и стальные латы, был с трудом построен на майдане, облагодетельствован серебряными ногатами, и отправлен восвояси через западные ворота на саамов и карел. Все были страшно довольны друг другом — каторга оттого, что уносит ноги из страшного места, где, не моргнув глазом, повесили часть их шайки за невинные шалости, обычные на войне, горожане — оттого, что совершенно ненужное ополчение уходит прочь. Дай боги — навсегда. Радость и искренность горожанок, махавших платками воякам, была, несомненно, сильнее, чем радость разбойников — все видели, как наскоро обручили и спровадили из города новоявленную семью — девчонку с прощёным насильником. Девица плакала и смеялась одновременно — позор и примирение образуют в женщинах чудную смесь. Одно радовало молодую — в ритуале свадьбы волхвов было так же много, как на княжеской свадьбе, что случилась днём позже. Будет что внукам рассказать!