Сэр Биндон Блад являл собой поразительную картину в этих девственных горах, среди буйных дикарей, вооруженных ружьями. В форме, верхом, со знаменосцем и кавалькадой, он выглядел куда внушительнее, нежели в тихой и уютной Англии. Он перевидал множество британских и индийских армий в военной и мирной обстановке и к любой ситуации подходил без иллюзий. Он гордился, что был прямым потомком известного полковника Блада, который в царствование Карла II пытался с вооруженными сообщниками похитить из лондонского Тауэра королевские регалии. Об этом пишут в книгах по истории. Полковника арестовали в воротах Тауэра с сокровищами в руках. Обвиненный в государственной измене и еще нескольких тяжелых преступлениях, он был оправдан и немедленно назначен командующим личной охраной короля. Столь неожиданный поворот дел позволил недоброжелателям заподозрить, что сам монарх потворствовал изъятию королевских регалий из Тауэра. Известно ведь, что в те трудные времена король сидел без денег, а Европу уже наводнили предшественники мистера Аттенборо. Как бы то ни было, сэр Биндон Блад считал эскападу своего предка самым славным событием в своей семейной истории и потому питал теплые чувства к патанам индийского пограничья, которые до тонкостей поняли бы случившееся и воздали бы дань безграничного восхищения всем участникам инцидента. Собери генерал все этих патанов вместе и изложи свою историю по радио, не понадобилось бы трем бригадам и бесконечным вереницам мулов и верблюдов мучительно одолевать горы и почти безлюдные нагорья, где мне предстояло провести несколько недель.

Генерал, уже тогда ветеран, жив и здравствует по сей день. В той кампании он перенес единственное потрясение. Из прибывшей к нему депутации старейшин вдруг выскочил какой-то фанатик и бросился на него с ножом, а разделяли их ярдов восемь. Восседавший на лошади сэр Биндон Блад выхватил револьвер — мы-то думали, что у дивизионного генерала это просто пугач, — и застрелил врага чуть ли не в упор. Нетрудно представить, каким восторгом преисполнилась наша армия, включая самого неприкасаемого мусорщика.

Я не ставлю своей задачей описывать кампанию. Как известно, у меня уже есть о ней книжка. К сожалению, в продаже ее нет. Сейчас лишь кратенько изложу ход событий. Три бригады Малакандской действующей армии проследовали через упомянутые мной долины, потрясая оружием перед аборигенами и здорово их утесняя — забирая скот на довольствие, выкашивая посевы на фураж. Сопровождавшие войско политические советники с белыми петлицами на воротниках вели нескончаемые переговоры с вождями, муллами и прочей местной элитой. Боевые офицеры ненавидели этих политкомиссаров. Считали, что они только мешают делу: наводят какие-то мосты в ущерб престижу Империи, и все тихой сапой. Их обвиняли в страшном преступлении: «нерешительности», а попросту говоря, в стремлении удерживать нас от пальбы до последнего. С нами был блистательный политический советник, некто майор Дин, которого на дух не выносили, потому что он постоянно предотвращал военные столкновения. Мы предвкушаем жаркое дельце, пушки заряжены, все дрожат от нетерпения, и тут налетает этот майор Дин — а с какой стати он майор? обыкновенный политикан — и дает отбой. Ясно, что все эти первобытные вожди были его добрыми друзьями, а то и кровными родичами. В общем, не разлей вода. Между стычками они толковали с ним как мужчина с мужчиной, как кунак с кунаком, а с генералом сходились как разбойник с разбойником.

Мы тогда еще ничего не знали об отношениях между полицией и чикагскими бандами, но они, должно быть, строились на том же — на полном взаимопонимании и глубоком презрении к таким вещам, как демократия, меркантилизм, нажива, бизнес и всяческая серятина. Мы же только и ждали момента, когда нам будет позволено разрядить ружья. Не для того мы тащились в этакую даль и сносили зной и неудобства, порой мучительные — горячий воздух можно было поднимать руками, он давил на плечи, как тяжелый рюкзак, до мути сжимал голову, — чтобы присутствовать при бесконечных тайнственных собеседованиях политических советников с угрюмыми, кровожадными туземцами. При этом мы сознавали, что среди врагов тоже есть горячие головы. Им не терпелось стрелять в нас, как нам не терпелось стрелять в них. И тех и других держали в узде, по-ихнему говоря, старейшины (а на современный манер — «старая банда») и интриговавшие у нас на глазах политические советники с белыми петлицами. Однако, как всегда и бывает, кровожадное начало победило. Дикари пошли супротив своей «старой банды», и политическим советникам не удалось их утихомирить. Полегла тьма народу, и Имперскому правительству пришлось назначать пенсии вдовам наших павших героев; многие получили тяжелые увечья и потом до гробовой доски скакали на костылях; всех это очень будоражило, а счастливчиков, которых не убило и не покалечило, страх как веселило.

В этой ернической форме я хочу донести до читателя мысль о терпении и мудрости правительства Индии. Оно исключительно терпеливо, так как знает, что, если скверная ситуация разрешится наисквернейшим исходом, никому не поздоровится. И его задача — избегать таких печальных развязок. Это уравновешенное правительство, связанное законами, оплетенное паутиной договоренностей и личных отношений; оно считается не только с мнением палаты общин, но и с множеством чисто англо-индийских ограничений, примиряя величайшее понятие либерального гуманизма с дотошным бюрократическим крючкотворством. Так и должно быть устроено общество в мирное время: огромная сила на стороне правителей и бесчисленные препоны, чинимые ее применению на местах. И все же время от времени будут происходить сбои и так называемые «печальные недоразумения». И одному из таких «недоразумений» я посвящу следующие несколько страниц моего рассказа.

Воевать на Индийском фронте — это опыт, не имеющий себе равных. Как пейзаж, так и население здесь совершенно уникальны — нигде в мире не встретится ничего подобного. Долину со всех сторон окружают отвесные скалы в пять-шесть тысяч футов высотой. Войсковые колонны ползут по гигантскому хитросплетению ущелий, где под раскаленным небом бурлят и пенятся реки, питаемые снегом с вершин. Дикая красота этих мест взрастила племя себе под стать. Кроме как в пору сбора урожая, когда забота о выживании диктует необходимость перемирия, племена патанов постоянно вовлечены в междоусобицы или же в единую борьбу. Каждый житель здесь воин, политик и богослов. Каждый приметный дом — это средневековая крепость, пускай слепленная из обожженной глины, но с зубцами стен, башнями, бойницами, подъемными мостами и всем прочим в полном комплекте. Каждая семья свято чтит обычай вендетты, каждый род продолжает начатую предками вражду. Многочисленные племена и племенные союзы ведут счет нанесенным им обидам и всегда готовы предъявить этот счет противнику. Ничего не забывается и не прощается и очень редко остается безнаказанным. Помимо обычая замиряться в период сбора урожая в местном обществе существует очень разветвленный и сложный кодекс чести, которого свято придерживаются. Тот, кто его знает и чтит, может передвигаться безоружным по всему фронту. Но малейшая пустяковая оплошность грозит бедой. Потому жизнь патана захватывающе увлекательна, а раскинувшиеся под щедрым солнцем и изобилующие водой земли здешних долин плодородны настолько, что без особого ухода могут удовлетворить скромные потребности малочисленного населения долин.

Девятнадцатый век привнес в этот счастливый мир два новшества — винтовку с затвором и британское правительство. Первое стало настоящей драгоценностью и благом, второе — сплошной обузой. Удобство винтовки с затвором и, тем паче, с магазином патронов нигде не было оценено больше, чем на индийском высокогорье. Оружие, разящее с расстояния тысячи пятисот ярдов, открыло новые кладези наслаждений каждому семейству или роду, которые сумели его приобрести. Появилась возможность, не выезжая со двора, подстрелить соседа, находящегося от тебя чуть ли не в миле, или, пристроившись где-нибудь на кряже, уложить всадника, скачущего внизу, в дали, дотоле недосягаемой. Целые деревни могли теперь вести перестрелку, не отходя от дома. За такое замечательное орудие убийства платили бешеные деньги. Рука об руку с честными спекулянтами, шаря по всей стране, действовали воры. Неиссякаемый поток контрабандного оружия захлестнул пограничье, и уважение патанов к христианской цивилизации невиданно возросло.