Интересно, это у меня взыграла недобитая зависть или протестует чувство справедливости?

Когда выбираюсь, все еще сорванно дыша, из медфургона, первым делом вижу Ингу.

– Ты чего такой встрепанный? Что-то не так с больными?

– С ними все нормально. – Не буду радовать ее тем, что мне только что чуть шею не свернули. – Не знаешь, из-за чего спорят? – киваю на группу возле головных машин. – Он же запросил обычный для следопытов гонорар, если не врет.

– Кроме денег, он потребовал заложника.

Я присвистнул.

– Ни фига себе… Ну и дурак! Это же не лесная пехота, а Трансматериковая компания – дельцы и дипломаты, для которых худой мир всяко лучше конфронтации.

– Второй помощник капитана вызвался остаться, а этот его забраковал. Сказал, сам заложника выберет.

– Он, часом, не охренел?

Инга выразительно хмыкнула и пожала плечами. На сей раз мы с ней сошлись во мнениях. Второй помощник капитана, строгий пожилой дядька с бакенбардами и вислыми усами, самая подходящая фигура, чтобы стать гарантом безопасности зарвавшегося вольнонаемного провожатого. Валеас, что ли, забеспокоился, что его сдадут властям за убийство тех солдат или силком заставят подписать контракт с Трансматериковой, чтобы и дальше на нее работал? Так они же не идиоты – выкинуть подобный фокус с лесным колдуном, тем более таким отъявленным отморозком. И по-любому помощник капитана – идеальная кандидатура, кого еще ему надо… Тут мои мысли перескакивают на другое: а ведь гарант безопасности останется с Олой! Вполне себе здорово, если только для пущей надежности в каменную статую не превратят.

Олимпия бродит вдоль автоколонны, разглядывая машины, глаза лукаво блестят из-под пепельно-пшеничной челки. Подхожу и напрямик спрашиваю:

– На заложника будут наводить чары окаменения?

– Еще чего не хватало. – У нее вырывается фыркающий смешок.

– Тогда я согласен остаться. Как бы еще Валеаса убедить…

– Ой-е… Матиас, ты уверен, что действительно этого хочешь?

Она смотрит как будто с легкой обидой, наполовину наигранной, наполовину настоящей.

Не понимаю, в чем дело, но сердце сжимается. Уже начинает темнеть, пасмурная мгла угрожающе загустела, и к ней примешивается розоватый оттенок, хотя в облачном панцире не видно ни единой прорехи. Я снова мерзну, а Ола, кажется, нет.

– Это из-за того, что я спросил, почему вы не подманиваете животных, когда охотитесь? Не подумав ляпнул, честное слово. Я буду во всем тебе помогать по хозяйству и что-нибудь рассказывать, чтоб не было скучно. Добывать дичь я не умею, но попробуем договориться, чтобы нам оставили консервов из запасов каравана.

– Балда! – Ола неожиданно смеется. – Это же я поеду с караваном, а Валеас останется здесь. То-то я удивилась… Если хочешь со мной пообщаться, никуда не девайся, понял?

– Так заложник ему нужен, чтобы с тобой ничего не случилось?

– Будем считать, что для этого.

Группа, стоявшая возле таран-машины, двинулась в нашу сторону. Джазмин молчит и кутается в свои меха, Валеас время от времени что-то невежливо цедит, а все остальные дошли, кажется, до белого каления и говорят одновременно.

– Это пневмония! – срывая голос, кричит врач. – Вы это понимаете или что? Если оставить его в Лесу без наблюдения специалиста, летальный исход обеспечен!

– Толку было от вашего наблюдения, – презрительно замечает Валеас.

– Я же доброволец! – напоминает о себе отвергнутый помощник капитана, с перекошенным от раздражения раскрасневшимся лицом. – Согласно Уставу нашей компании…

– Еще чуть-чуть, и подерутся, – хихикает Ола, прикрыв рот ладошкой, чтобы услышал только я.

Джазмин и лесной колдун останавливаются около нас, караванное начальство уходит дальше, в облаках пара, как закипевший чайник. Небо постепенно меркнет, словно его заливает текущая поверху темная вода. Елажник превращается в почти призрачный, протяжно шепчущий массив, от сугробов тянет таким нездешним холодом, что начинаешь зябнуть при одной мысли, не дожидаясь ощущений.

– Капитан разрешил нам занять конференц-фургон, – сообщает Джазмин. – Идемте туда, ужин скоро принесут. Нам предстоит не слишком приятное, но важное дело – суд магов. Как раз набрался кворум.

Валеас ухмыляется совершенно по-бандитски. Могу поспорить, решил, что это его хотят засудить. Есть ведь за что – за голые трупы на поляне, за выкрутасы насчет заложника.

– А кто обвиняемый? – с нехорошим воодушевлением интересуется Инга.

– Матиас. Он сам об этом попросил, есть причина.

У меня с некоторым запозданием похолодело в животе. Столько всего произошло, что я и думать об этом забыл… А Джазмин не забыла.

Большую часть конференц-фургона занимает салон с мягкими кожаными диванчиками вдоль стен и овальным полированным столом, кое-где покорябанным, намертво привинченным к полу. Столешница темно-темно-коричневая, сиденья благородного коньячного оттенка, обивка на стенах малиновая с тисненной золотом ромбической сеткой. Золотистые линии местами стерлись, и почему-то меня это болезненно царапает. Занавески задернуты, три плафона на потолке еле теплятся: режим экономии. Ну и пусть. Уж лучше краснеть в полумраке, чем при ярком свете.

Несмотря на свое оцепенело-обреченное настроение, неслабо удивляюсь: я-то думал, что наши лесные коллеги стригутся накоротко, по примеру караванщиков, а Валеас отрастил патлы до пояса. Светлые, прямые, стянуты в хвост на затылке – в детстве я представлял себе с такими прическами мудрых и благостных чародеев, которые творят сплошное добро. Ага, встретил в натуре с точностью до наоборот… У Олы коса покороче, до нижнего края лопаток, вдохнуть бы аромат этих пепельно-соломенных волос, зарыться в них лицом… И тогда Валеас придушит меня окончательно, до летального исхода.

Стюард притащил гречку с тушенкой и чай на пять персон, но мне кусок в горло не лезет. Пока все едят, пошел в уборную – чулан с металлическим унитазом, туманно-тусклым зеркалом и умывальником, похожим на прилепленное к стенке гнездо шмыргалей. Вонь из выдвижного контейнера под полом смешивается с вездесущим запахом бензина. Обмылок в мыльнице замерз, и вода в баке ледяная: растаявший снег. Хорошо, что пока еще есть возможность его растапливать… Эта мысль возникает по инерции. Все же теперь в порядке, с лесными так или иначе договорятся – да хоть сам капитан в заложниках останется, передав свои полномочия первому помощнику, – и поедем дальше, тогда и аккумуляторы зарядятся. Но это всем остальным будет счастье, а у меня ничего не в порядке, меня ждет суд. Я успел малодушно пожалеть о том, что сознался насчет резонанса, однако прятаться в сортире – дополнительное позорище, поэтому как ни в чем не бывало возвращаюсь в салон.

После ужина, когда эмалированные миски и стаканы в гремучих узорчатых подстаканниках сдвинули на дальний конец стола (мою порцию кто-то умял, и я даже догадываюсь кто), Джазмин произнесла традиционную официальную формулу:

– Суд магов – дело магов и только магов. Воздвигаю сферу.

Устала она все-таки до жути. Ее «непроницаемая для любых проникновений» защитная сфера получилась зыбкой, как шелковая занавесь на ветру.

Вслед за ней те же самые слова сказал Валеас. Это – его защита? Ну, тогда офигеть… Мы теперь словно в скале замурованы, и захоти он нас убить – даже Старый Сапог вряд ли сюда прорвется, никто ничего не узнает и не поможет.

Защита Олимпии – пушистая и колючая, вроде шатра из хвойных веток. У Инги типичный для начинающих «кирпичный домик», как две капли воды похожий на мой, но я в этом не участвую, я – подсудимый.

После того как приняли меры, чтобы никто не совал нос в наши междусобойные дела, – церемония представления кворума судей, по старшинству, тоже согласно замшелому протоколу.

– Ясмина Гарбуш, ученица Сивела Тентеби, закончила обучение двести шестнадцать лет назад.

– Валеас Мерсмон, ученик Текусы Ванхи, закончил обучение год назад.

– Олимпия Павлихина, ученица Изабеллы Мерсмон, обучение прервалось полтора года назад. Ученица Текусы Ванхи и Валеаса Мерсмона.