– Жалко. Я-то думала, что хоть теперь получу ответ… Давай поговорим так, чтобы Залман нас не слышал? Ему не все можно слушать, от некоторых разговоров ему становится плохо.

– Так случилось летом в Танхале, когда мы с ним познакомились, – Лидия покосилась на Залмана. – Повторно познакомились… Я сразу почувствовала к нему симпатию и доверие, как будто давно его знаю. Я тогда еще не понимала, что мы действительно давно знакомы, но меня словно прорвало, я много чего о себе понарассказывала, и вдруг Залман плохо себя почувствовал. Речь как раз шла о моем самом последнем воспоминании оттуда.

– Ага, понятно… Я бы тоже хотела об этом услышать. Залман, ты пока спи, потом поменяемся – мы будем спать, а ты дежурить.

Устроившись на охапке веток, накрытых сверху стеганым спальником, Залман завернулся в брезентовый плащ. Черные траурные деревья, опутанные лианами, словно цветочными гирляндами, несметный рой шелестящих медузников, опаловый туман, трава, похожая на щетину – ко всему этому он уже успел привыкнуть. Окружающая среда может быть всякой, в том числе такой. Тревожило его другое: по ту сторону костра сидят Сандра с Лидией и о чем-то шепчутся – может быть, об электростанциях?.. Глядя на них, Залман почувствовал, что это сумасшедшее путешествие добром не закончится.

– …Мне запомнилась твоя фраза о том, что хорошо бы стать полной противоположностью самому себе. Дэнис два или три раза говорил об этом Залману в моем присутствии… То есть, когда я сидела в засаде. Лидия Никес во многом противоположность Дэнису Кенао: пол, семья, цвет волос и глаз – все другое, но разве это настоящая противоположность, если человек, даже родившись заново, все равно остается самим собой?

– Наверное, нет. Не настоящая. Это вроде как сменить одежду. Но если по одежке встречают, для других ты меняешься до неузнаваемости, и то, что случалось с тобой раньше, больше случиться не может.

– Кстати, ты, кажется, говорила, что этим летом в Танхале вы с Залманом встретились под аркадой около вокзала?

– Да.

– А помнишь, из дневника: однажды вы договорились встретиться там, если потеряете друг друга. По-моему, вот это уже мистика…

Их голоса звучали в тумане приглушенно, а сами они маячили в молочной дымке, впереди и справа, двумя размытыми силуэтами. Залман старался не упускать их из виду. Сандра велела ему поймать что-нибудь на ужин: пусть здешний Лес и гиблый, в нем наверняка водится хотя бы мелкая дичь, иначе кесу, которые тут ошиваются, было бы нечего есть – они ведь постоянно нуждаются в мясе.

В раздумье стоя над большой мутной лужей, Залман с сомнением разглядывал лежащее в ней существо: глянцево-черное, размером с батон, по бокам несколько пар толстых членистых ножек. Ножки вяло шевелились – оно живое. Понравится ли такая дичь Сандре и Лидии?

Теперь они вспоминали какую-то лампу из его дома и спорили, что было нарисовано на абажуре: рыбы, или бабочки, или рыбы, похожие на бабочек. Надо позвать их и спросить, станут ли они есть эту флегматичную штуку с ножками.

– Залман! Бегом сюда!

Интонация у Сандры такая, словно что-то случилось.

Подбежав, Залман увидел, что они с Лидией не одни. Опять кесу – но не те, что в прошлый раз. Эти были не такими грязными и оборванными, и как будто не проявляли агрессивных намерений.

Одна стояла впереди – рослая, статная, талия стянута широким кожаным ремнем с узорчатыми заклепками. Лицо крест-накрест исполосовано шрамами: раны нанесены таким образом, что глаза и черты лица не пострадали, но на щеках и на лбу остались длинные белесые рубцы. Пальцы унизаны потемневшими серебряными перстнями, вдобавок Залман заметил у нее на когтях облезающий розовый лак, а в мочках ушей рубиновые серьги. Она производила впечатление аристократки. Залману показалось, что лет ей уже немало, хотя возраст кесу трудно угадывать, под серой бархатистой шерстью морщин не видно.

Четверо ее спутниц держались в нескольких шагах позади.

– …А это Залман Ниртахо, мой телохранитель, – представила Сандра, словно продолжая разговор, начатый до его появления.

Залман отвесил вежливый поклон. Рубиновые глаза оглядели его оценивающе, и их обладательница снова перевела взгляд на Сандру.

– Я послана встретить вас, – произнесла она мелодичным контральто, с сильным акцентом. – Вы пойдете со мной к Наргиатагу.

– Прекрасно, – Сандра ответила на это приветливой официальной улыбкой. – Как мы должны к вам обращаться?

– Мое имя – Иссингри.

– Иссингри?!

Оживленная реакция людей заставила кесейскую аристократку изобразить на лице недоумение.

– Я читал о вас, – сообщил Залман.

Иссингри вновь посмотрела на него, и возникло ощущение, что она смотрит не только глазами – словно невидимый клинок пронзил его мозг. Это длилось с полминуты, потом ее взгляд обратился на Сандру, потом на Лидию, которая на шаг отступила, хотя Иссингри не делала угрожающих жестов и не двигалась с места, потом снова на Сандру.

– Мой разум закрыт, но я объясню, в чем дело, – нарушила Сандра сгустившееся молчание. – Когда-то мы знали одну кесу по имени Иссингри, в то время, которое люди называют Темной Весной. Эта Иссингри была аласигу и охраняла Дэниса, который был… – секундная заминка, – …приближенным Наргиатага. Залман хорошо ее знал, и он тогда вел дневник – то есть, делал записи на бумаге обо всем, что с ним происходило. Недавно мы нашли его дневник и прочитали, там написано об Иссингри. Когда мы услышали ваше имя, мы подумали – не вы ли это были? Если мы повели себя невежливо, приносим вам свои извинения.

– Это была я.

– В то время в доме у Залмана, где часто бывал Дэнис, жила маленькая девочка – может быть, вы ее помните? Это я. Иногда я вас видела.

– Я тебя помню. А у него в душе туман, он совсем не помнит, что было.

– Да, у меня в голове пусто, – сообразив, что речь идет о нем, извиняющимся тоном подтвердил Залман.

– Не пусто, а туман, – возразила Иссингри. – Пусто когда нет ничего, а в тумане все есть, но ничего не видно.

– Значит, его заболевание излечимо? – Сандра тут же ухватилась за это пояснение.

– Ты хочешь быстрый ответ? На твой вопрос нет быстрого ответа. Наргиатаг пожелал вас видеть, и мы пойдем в Кесуан, – Иссингри посмотрела на Лидию. – У меня к тебе счеты – так сказать правильно? Твой поступок был плохим, но я не сделаю тебе вред. Ты – рэуману.

– Что значит рэуману? – спросила Сандра.

– Тот, кто вернулся из Страны Мертвых и не забыл себя.

– У нас их называют носителями мнемотравмы.

– Ваш народ любит запутывать, – с оттенком превосходства заметила Иссингри.

Пока шел этот разговор, Залман изо всех сил старался не упустить то важное, о чем надо сообщить Сандре, и сумел таки удержать это в памяти.

– Сандра, там в луже кто-то сидит, черный, с лапами, – выпалил он, когда все замолчали. – Я не знаю, дичь или нет – вдруг ты не станешь такого есть. Пошли, сама посмотришь.

– Я попросила Залмана найти что-нибудь съедобное, он ведь бывший охотник, – объяснила Сандра кесу. – Если нам нужна еда на вечер, стоит посмотреть. Как скоро мы доберемся до Кесуана?

– Четыре дня. Акайди пойдет с Залманом и посмотрит его дичь.

Иссингри что-то добавила по-своему, и одна из кесу выступила вперед, бросив Залману:

– Идем.

Он до сих пор помнил, где находится та лужа, и ее обитатель никуда не уполз.

– Махицергун, – определила Акайди. Акцент у нее был сильнее, чем у Иссингри. – Хорошее, нежное мясо.

Потом покосилась на Залмана и добавила:

– Но люди лучше.

Надев пару перчаток из толстой кожи, она достала нож, ловко отсекла махицергуну дергающиеся лапки и бросила тушку в сумку, висевшую на ремне через плечо. По дороге обратно они нашли еще трех таких же.

– Лапы – яд, – снизошла Акайди до лаконичного комментария.

Левое запястье у нее было забинтовано, а на кожаной куртке вышиты черным блестящим бисером ветви с листьями, но кое-где нитки порвались, и отдельных фрагментов не хватало.