В сенях громыхнуло пустое ведро, стукнула щеколда. Николай Иванович крепко взял Любу за локоть, и они шагнули в еле видимый проем двери. Вошли в избу, и там Николай Иванович молча обнял мать.

А старушка, припав к груди сына, тихо заплакала.

— А где Петька?

— Спит на печке, не буди, — зашептала мать.

— Ну пусть спит, — согласился Николай Иванович. — Как живете-то? Сильно тебя били?

— Ну, уж и били... Так, постращали... Да что ты все обо мне? Дай-ка я покормлю вас прежде. Садитесь за стол.

Татьяна Трофимовна сунула большой ухват в печку, что-то поддела там и вдруг, охнув, присела. Потом, держась обеими руками за бок, проковыляла к табуретке, тяжело опустилась.

— Вижу, как они тебя стращали! — сдавленно прошептал Николай Иванович. — Ну, погоди, ответят за все!

Всю обратную дорогу Савельев молчал. И Люба понимала, что ему не до разговоров.

А через несколько дней наступил условленный срок возвращения в Ленинград. К вечеру разведчики подошли к берегу залива и залегли в кустах. Солнце медленно опускалось к горизонту, заливая все вокруг теплым, ласковым светом. Картина была удивительно мирной. Не хватало только лодок с рыбаками да парусных яхт. Правда, на ленинградской стороне все время ухало, но этот голос войны вполне можно было принять за дальние раскаты грома. Волны с легким плеском набегали на песок.

Люба, как зачарованная, любовалась закатом.

— После войны привезу сюда в воскресенье своих подружек, скажу им: вот, девочки, красотища какая! Любуйтесь! И главное — войны не будет, все будет как всегда было. — Она помолчала. — А вы приедете сюда, Николай Иванович?

Л. С. Колмакова

— А мне и ехать не надо. Пешком приду. Вместе со своей Евдокией Андреевной и всем выводком. Младшую-то у меня тоже Любашей зовут. Шестой ей пошел.

— А где они?

— В Вологодской области. Конечно, в эвакуации тоже не сладко. Ну, да всё не под бомбами...

Между тем стемнело. В воздухе резко похолодало, и с моря надвинулся туман.

Вскоре Люба уловила легкое постукивание мотора.

Николай Иванович вышел из кустов, неторопливо достал фонарик и три раза махнул. В ответ послышался приглушенный свист. Пройдя немного по воде, разведчики увидели три силуэта, двигавшиеся к ним со стороны моря. То были встречавшие их моряки.

В Ленинграде Николая Ивановича ожидало тяжелое известие. Умер Завьялов. Умер прямо на работе в своем кабинете. Врачи сказали, что это результат зимней голодовки.

Через день ему сообщили, что Люба Колмакова в составе отряда спецназначения отправляется на Псковщину. Жаль было Николаю Ивановичу расставаться со своей верной спутницей. Но что поделаешь! Надо — значит надо!

— Береги себя, Любаша! — сказал он на прощание. — Помни, что ты обещала привезти своих подружек к нам на побережье...

— Привезу, Николай Иванович. Непременно привезу!

Но не приехала на побережье Люба Колмакова, не довелось. В одной из схваток отряда с карателями бесстрашная девушка раненой попала в плен. Озверевшие враги бросили ее, еще живую, в горящую избу.

В конце 1942 года войска Ленинграда готовились к прорыву блокады. Командованию фронта нужны были исчерпывающие данные о противнике, о его резервах.

Получил задание и Савельев. На этот раз он отправлялся во вражеский тыл, чтобы создать партизанский отряд.

— Ваш отряд не должен вести боевых действий, — сказали ему в Ленинграде. — Главная ваша задача — разведка.

До деревни Красная Горка разведчик добрался глухой ночью и сразу пошел к дяде. Василий Трофимович приходу племянника обрадовался. Они обнялись, поцеловались.

— А я уж думал, нет тебя в живых, — сказал старый рыбак.

— Жив, как видишь. А как вы тут?

— Про нас лучше не говорить. Под окнами смерть ходит. Ты ко мне первому зашел?

— Нигде еще не был. А что?

— Беда, племяш, большая беда...

— Что случилось? — встревожился Савельев.

— Немцы твою мать сгубили. Нет больше в живых Татьяны. И Петьку застрелили...

В глазах у Николая Ивановича потемнело. И все же нашел в себе силы, выслушал до конца.

Каратели расправились с его близкими в отместку за неуловимость советского разведчика. Сперва мучили, потом увезли в Нарву и расстреляли.

Долго горевать он не мог. Нужно было выполнить задание, подобрать надежных людей.

— Я теперь не уйду отсюда до прихода наших, — сказал Николай Иванович. — Так что посчитаемся с фашистами за все. Главное сейчас — найти подходящий народ. Нужны люди смелые, самоотверженные — работа предстоит нелегкая...

Вскоре такие люди нашлись, и отряд начал действовать. В назначенные дни Сокол вызывал Ленинград, чтобы передать разведывательную информацию.

Пришли проситься в отряд и односельчане Николая Ивановича — Виктор Александров и Владимир Михайлов. Молодые парни, они служили у немцев в полицаях. Оба сказали, что не могут больше служить врагу, что самое их заветное желание — сражаться против немцев с оружием в руках.

— Придется послужить немцам, — огорошил их Николай Иванович. — Там вы больше принесете пользы, чем в отряде.

«Полицаи» ушли с заданием.

Сообщения Сокола были короткими:

Почувствовав возрастающую силу отряда, немцы взялись за усиленные поиски партизанской базы. Еще сильнее они разъярились, когда на железной дороге раз за разом стали рушиться под откос воинские эшелоны. Кое-что им удалось пронюхать. Потом они запеленговали рацию Сокола и обрушили на лагерь отряда артиллерийский удар. Пришлось срочно перебазироваться.

Тем временем разведчики продолжали свою работу. Они проникали в самые дальние деревни, беседовали с людьми, приободряли их, собирали сведения о немцах.

Много зла причиняли советским людям предатели. И тут пригодились Николаю Ивановичу его «полицаи», смело выполнившие первое задание командира отряда.

Ночью они подошли в Котлах к дому начальника района предателя Баранова, постучали. Хозяин выглянул, узнал полицейских.

— Двух неизвестных заметили, — сказал Александров. — Больно на партизан похожи. Надо бы задержать...

— Я мигом, — обрадовался Баранов. — Вот только оденусь и оружие прихвачу...

На улице Баранова обезоружили. Той же ночью незадачливый начальник района оказался на партизанской базе.

Кончался декабрь, а с ним — еще один год тяжкой, кровавой войны. 30 декабря разведчики доложили — из Кингисеппа прибыло около двухсот карателей. Завтра будут наступать на партизанскую базу.

И действительно — утром со стороны Хабаловского озера началась атака. Пришлось принять бой. Длился он весь день, до темноты.

Сокол сообщил об этом в Ленинград. Оттуда ответили: активных действий не вести, сохранить отряд для разведки.

Через несколько дней отряд получил задание: захватить «языка».

— Ну, ребята, — обрадовался Николай Иванович. — Если дело дошло до «языка» — значит, наши скоро начнут наступать! Надо постараться!

Двое суток ходили разведчики по лесам, часами лежали в засаде у дорог. И им повезло: наскочил на них немецкий мотоциклист.

Обер-ефрейтор оказался весьма осведомленным человеком. В этом Савельев убедился, допросив его на партизанской базе. Ленинград предложил Соколу немедленно переправить пленного на Большую землю. На другой день партизаны передали «языка» с рук на руки морским разведчикам.

А вскоре настал долгожданный миг: загрохотала ленинградская артиллерия. Советские войска перешли в решительное наступление. Немцы дрогнули, стали поспешно откатываться. Чтобы не дать уйти им, партизаны провели тылами врага морской батальон прямо в Усть-Лугу.